Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

СЕВЕРНАЯ ПОЧТА


В  журнале   «Северная Аврора»   (№ 13, 2011)  начата  эксклюзивная публикация дневника петербургского писателя Вячеслава  Овсянникова  «Прогулки с Соснорой»,   которая  вызвала оживленную дискуссию  среди наших читателей.  Ниже приводятся некоторые отклики на эту публикацию.



ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ЛЕТАЛ…

Давно не было в нашей литературе такого живого текста, такой свободы и такого одиночества (они рядом ходят – настоящая-то свобода и одиночество). Можно бы озорством и вызовом счесть, да ведь это не на люди говорилось, а с глазу на глаз, близкому сердцу. И как приглядишься, то эта художественная проповедь больше исповедью отдает. Поэту надо назвать то, что им двигало, что мучило его, что гнало по жизни, все время оттесняя на край, в молчание, до последнего понимания, что «жизнь и искусство противопоказаны друг другу».
Он знает, что «всеми» услышан не будет, да «все» ему и не нужны. Ему бы «мысль разрешить». А уж кто как примет – это их дело. Он сразу делит писателей на тех, кто живет в языке, ищут выражения и потому мало читаем и «непродуктивен» (не торопится множить слова), и тех, кто хватает горячие социальные темы, «набалтывает» свои книги, отхватывает колоссальные гонорары и часто становится нобелевским лауреатом. Вот так! И имена называет – Горький, Куприн, Толстой, Шолохов. У «них» – Хемингуэй, Драйзер, Т. Манн. Думаю, может, Бунина выделит. Нет, «ужасно пошлый, апофеоз пошлости». И писать в одном стиле год за годом, как Толстой, как «омерзительнейший Тургенев», как Набоков, – «лучше повеситься». А про нынешних и вовсе молчок – нет их никого… «Только два человека сделали что-то в русской литературе нового времени: Бродский, второй – я».
А улыбаться надо погодить. Он всеми монологами этой книги всё объяснит – что он под этим «новым» разумеет, и многое в нашем понимании поправит. И не будет бояться противоречить себе, что есть первый знак подлинного чувства и настоящей свободы.

Вот не угодно ли – о Пушкине. Это мне просто «по месту жительства» ближе всего и я на минуту остановлюсь только на нем: «Пушкин – только язык, больше ничего. Психика абсолютно средняя. Ничего нового. Никаких изобретений мирового значения, на мир влияния нет. Таких поэтов в мировой литературе полно!» Вскипишь, заторопишься с  опровержением: как это – «язык и больше ничего»? Да он этим языком «изобрел» русского человека мирового значения, влияющего на мир, так что этот мир все мучается с русским человеком и никак не усреднит его до «мирового уровня».
 И как-то будет обидно, что в его классификации как будто гению Пушкина и места нет. Таланты он не ставит ни во что – их много, литература для него подлинно жива только гениями – «гений летит и визжит от удовольствия». И у него вон и Дельвиг летит, а Языков – только талант, и Достоевский летит, а Толстой только работает.
Но потерпите, скоро услышите: «Пушкин – весь порыв, вихрь… Пушкин открыл летящий сверкающий мир». И только успеешь улыбнуться: ага,  ну то-то, пробрало, как уж вот опять: «Пушкин был в тупике: язык могучий, а материала для него нет своего, выстраданного, кровного». А там и еще тяжелее: «Будут перечитывать Гоголя, Лермонтова («Героя нашего времени»), Достоевского («Преступление и наказание»), заглядывать в Державина. В Пушкина не хочется… У него все однолинейно, ясно, просто. Ухватывается мгновенно, запоминается наизусть. Возвращаться не хочется. Неинтересно». Какой странный укор («ухватывается мгновенно, запоминается наизусть» – неинтересно). А, может быть, потому и не хочется, что это уже стало тобой, генетикой твоей и кровью, а в себя-то что возвращаться. И точно скоро услышишь: «Пушкин изобрел рояль, на котором играют до сих пор» и «Пушкин съел весь XYIII и XIX век, всех своих современников и предшественников и создал вселенную, в которой всё поглощенное им существует в  усиленном и трансформированном мире». И он играет на пушкинском рояле. И мы в этом «усиленном трансформированном мире» так естественны, что даже сыновнюю неблагодарность можем позволить, потому что рвемся дальше, потому что писатель не отражает и тем более не переделывает мир – он его строит.
Вся его книга об этом «дальше» и тут Пушкин понял бы его первым. Хотелось бы процитировать всё и кинуться в спор, и обрадоваться, и воспротивиться и благословить. Значит, эта книжка тоже не «отражает», а строит. И летит, летит…

Валентин Курбатов
Псков, Россия