День лезет на стену, сторук и стоног.
Тиски, у которых сверлильный станок,
Ножовка нагрелась, и тонкий пропил,
И слесарь получку еще не пропил,

И вот привязался: бла-бла и бла-бла,
О том, что на жизнь не хватает бабла,
Что жулит начальство, зарплаты тая,
И знают об этом лишь Петя да я.

Что пилит начальство, и пилит жена,
И что повышений насчет – тишина,
И что некий Палыч уже у ларька…
И слушает ухо, и пилит рука.

На стройке я, невольный каменщик,
Работал. Было лето жаркое.
Мои случайные товарищи
Вокруг меня слонялись, шаркая.

Меня и заработок радовал…
Был, помню, тоже рад отчасти я
Тому, что в эти стены вкладывал
Свое посильное участие.

Аж снилось, как кладется, месится…
Работал горячо и тщательно
Четыре с половиной месяца…
Пока не спился окончательно.

Ворчал прораб: достань и дай им всё,
А им всё пить… Меня расстроили,
Сказавши: больше не нуждаемся…
И зданье без меня достроили.

Только легкий ветер – тяжелый пульс,
Только крест нанесен на эмаль, как плюс,
Только шорох случайный – и тем верней –
Слово, за которое уцеплюсь.

Видишь, слепень жжет, блики луж слепят,
И слова тяжелей, чем земля с лопат,
И махровая туча с той стороны
Одеялом, стянутым на себя.

…То ли поздно, то ли часы спешат.
Камень собственным весом к земле прижат,
За молчаньем какой-то подвох тая…
Только мы с тобою здесь. Только я.

От ночи не скрыться, накрывшись, она уже тут;
И тяжесть окна наподобие черной дыры.
Из страшной, далекой страны караваны идут,
И прямо к кровати твоей возлагают дары.

И медлят – каких от тебя, в ожидании, дел?..
А ты все не можешь расстаться с упущенным днем,
Цепляясь за что-то, что вовремя не разглядел…
Но ночью, как камнем, завален оконный проем.

И кто б за тебя на себя эту тяжесть ни взял,
И завтра тебя из каких бы ни вытащил недр,
Ты вышагнешь в ночь, как в огромный распахнутый зал,
В котором ни сна, ни пространства, ни времени нет.