Прекрасный кочегар с ручищами поэта
Глядит на пламень топки преисподней.
В его груди горит огонь без света.
Он никого не ждет, сидит в исподнем.

Мыслителю Родена поза эта
Пристала, но безумие угодней
Для тех, кто душу погружает в Лету,
Как одинокий истопник сегодня.

Привычно, из пустеющей поллитры
Возникла муза и, сверкнув очами,
Зовет его картавыми речами

Наружу, вверх, на подвиги и битвы.
Но стан ее с капризными плечами
Он властно наклоняет… для молитвы.

– Я всегда буду вам благодарна за то, –
Говорила она, надевая пальто,
Поправляя пуховый платок на плечах, –
Что теперь я могу не испытывать страх…
И ушла, оставляя цепочкой следы,
Как подстрочник его пустоты.

Как-то раз постучала в окно по весне.
– Неужели она? Неужели ко мне?!
Торопясь, отодвинул тяжелый замок:
– Проходи. Раздевайся. Я верить не мог…
Разговор продолжался за утренним чаем:
– Мы за это ответим… – Уже отвечаем.

Летом часто звонила, но – так, ни о чем.
Снилось, как уходила под синим плащом.
Заболел. Замолчала совсем – отлетела.
И не то, чтобы вовсе ей не было дела,
Просто Музы летят мотыльками на свет,
А – погас человек, как и не был поэт.

Я подумала  так: ничего не пропало.
Только смысл. Только… как ни крути одеяло,
Не уснуть.
Эта смутная мысль нарастала,
Заставляла колени согнуть,
За соломинку рифмы держась по привычке,
Дотянуться до лампы неверной рукой
И, роняя со стула таблетки и спички,
Лист бумаги и ручку нащупать другой.

Настольная лампа читать не умела,
При свете спала, а ночами горела.
Хозяин писал за дубовым столом
О темных аллеях сознанья, о том,
Чего уже нету почти тридцать лет,
О том, без чего даже прошлого нет.

На свет из отчаянья и темноты
Летело бессмертье – шмели и цветы.

К началу! К началу! Назад! Погоняй!
Мы все проглядели с тобой в упоенье.
Осенний сомнения бес, без сомненья,
Уже не боится тебя, так и знай,
Мой ангел хранитель! Что можешь теперь?
Лишь выдернуть зуб, да потребовать плату.
А где терапия корней, как когда-то?
Утрачена. Это одна из потерь.
Мы все растеряли. В канун декабря –
Обратно! Сквозь леса когтистые лапы.
Но вот я уже на коленях у папы
И книжку смотрю про лесного царя.
А дальше – меня еще нет. Из саней
Он выпал, лежит, задыхаясь от плача,
В сугробе… Младенец! Какая удача!
Как вовремя мы развернули коней!

Тает снег, и без этой защиты
обнажаются все нечистоты.
Испаренья кругом. Непокрыты
Будут ветки до самой листвы.
Помнишь, раньше белели стволы,
мыли окна, чинили ворота?
Чем бы нынче заняться? Куда
Спрятать всю наготу? Шелуха
отпадает, что нас согревала.
Замолчать, хоть на время Поста!
Через горы стыда и греха
Все равно не вернуться к началу.

Ничего не будет больше,
Больше ничего не будет.
Из того, что слышат люди,
Только пение из рощи.

Здесь дается всем по вере,
Всем по вере здесь дается.
Остывающее солнце,
Вымирающие звери.

Для немногих негасимый,
Негасимый для немногих
Свет из церкви у дороги,
Но проходит каждый мимо.

Со свечой аукать в роще
И кружиться. Знают люди –
Больше ничего не будет.
Ничего не будет больше.