Забредешь в незнакомый город, а там
Шесть домов да лабаз с колокольней,
Заколоченный клуб, недостроенный храм
И торговля горилкой подпольной.
Хочешь, спойся с другими, женись на вдове,
Поселись с ней в одном из бараков,
Веселись, набираясь вином до бровей.
А не хочешь, так бей вурдалаков,
Ведьм пожги или еретиков.
Приглядись — их здесь будет с десяток.
Не жалея детей, матерей, стариков —
Выбивай злые души из пяток.
А еще можно снова пророком не стать
И прослыть городским идиотом,
Подвизавшимся сирых любовью спасать
И достраивать храм по субботам.

Ночь коварна, кроваво-черна, —
словно чорту порвали аорту.
От испуга старуха луна прячет дряблую желтую морду.
Время — в Питер лететь кузнецу,
обольщаться имперским ампиром
И, вернувшись назад, не к венцу, а к винцу —
побродить по трактирам.
У Оксаны теперь женихи побогаче —
все чаще из шляхты,
И у них — лимузины да яхты, да рекой из Парижа духи.
Не печалься, художник-чудак,
не малюй на душе своей раны.
Жизнь — не храм, и веселый кабак покидать неудачникам рано.
Будет музычка — дым с топором,
болтовня казаков о царице.
Не спеши в черный гай над Днепром —
ты успеешь еще удавиться.

Жизни вдоль, как по речной равнине,
Время продвигается с лотком
И, уткнувшись в лед на середине,
Не жалея, рушит молотком
Воду, превратившуюся в камень.
Зная верно — цель уже близка,
Можно зачерпнуть со дна руками
Вволю драгоценного песка.
Тают дни и сил богатство тает
С каждой новой жадною весной.
Золота надолго не хватает —
Остается щебень наносной,
Как в клепсидре. Сотни лет за десять,
На отвалах — никому не впрок.
Приискателю осталось лишь подвесить
Сердце-самородок на шнурок.

Скучный флирт, приходящий на память,
Говорящая тень на стене
И звезда, не желавшая падать,
Чтобы сбыть все желания мне.

Отчего я не сплю без оглядки,
Как попавшие разом в силки
Львы, олени, орлы, куропатки —
Мысли с прошлым играются в прятки,
Сон истратил цветные мелки.
По привычке Бог чиркает спичкой,
И под сердцем горит горячо.
Новый день притворяется птичкой,
Чтоб пристроиться мне на плечо.

Не исправить сломавшийся график,
Не забыть и не вспомнить уже,
Что сказала мне тень. Ну и на фиг…
…и звезду у небес в багаже.

Когда солнце, в Стамбуле подсев на иглу фонаря,
Отливает в него, почем зря, ацетон сентября,
Коктебелый закаточный пляж обездвижен и глух.
Только слышно, как стадо дельфинье сзывает пастух
От опасного берега, рогом морским — в глубину.
Крым — кочующий скиф достает из авоськи луну —
Козий сыр бледнолицый, которого нету черствей.
А из степи украинской дуть начинает борей.
Два поэта известных, присев на дощатый лежак,
Пьют шотландские песни, как горцы с горы Карадаг.
Им ни берег казанский, ни киевский дядька не люб.
Нет, они полюбили огни коктебельских халуп
И густой от поэзии воздух — как кровь марсиан,
От которого помер Волошин Максимилиан.

я душу продал Гофману в четверг
рождественскую елку наряжая
на праздник гости шумно наезжали
гремела музыка и в окнах свет не мерк
казалось если спать то поутру
все отлетит иссякнет испарится
нахлынут дни пустые и сотрут
волшебный звук с прочитанной страницы
хотелось превращаться и гадать
не верить прошлому и будущее помнить
как выпавшую с неба благодать
сумевшую меня до слез наполнить