Никто толком не знает, что такое сценарий. Иногда это солидный литературный продукт с тщательно обкатанными диалогами, подробными указаниями будущим исполнителям, как и что нужно играть, и даже с лирическими описаниями сопутствующих явлений природы, как то: рассветы, закаты и прочее. А в иных случаях, особенно на заре становления кино, сценарием называли несколько слов, написанных кое-как на грязной манжете режиссера. Поразительно, что  проработанный и вылизанный литературный сценарий нередко порождал и порождает мертвые, выхолощенные фильмы-иллюстрации, а «манжетные» фильмы вдруг оказываются долгожителями, шедеврами, волнующими нас и по сию пору. Почему так происходит? Быть может, отделывая сценарий до умопомрачения, автор и режиссер постепенно теряют кураж, а также  и энергетику, необходимую на съемках и репетициях? Не знаю, ничего об этом сказать не могу. Пусть киноведы разбираются – их у нас много.
Великий французский режиссер Рене Клер сказал слова, которые часто цитируют: «Фильм придуман – осталось только его снять». Может быть, это и справедливо, но не для нашего отечественного кино. Мы давно уже привыкли к тому, что путь от сценария до фильма длинный и тернистый. Он пролегает через кабинеты начальников, редакторов и продюсеров. А еще через кризисы, дефолты и нежданные преобразования. Таким образом, сценарий, подробный он или лаконичный, длинный или короткий, хороший или середнячок, ни в каком случае не является гарантией появления на киноэкранах и телевидении задуманного и даже объявленного  творческого проекта.
Так что же такое сценарий? В конце концов, это более или менее  оформленные литературно, авторские грезы о будущем фильме. Грезы, местами туманные, как и положено грезам, так,  отчасти, уже продуманные и придуманные. Таким вот «кинотавром» является и сценарий, который я написал к фильму об Антоне Павловиче Чехове.
Первотолчком для этой сценарной затеи стали записки писательницы начала ХХ века Лидии Авиловой под заголовком «Чехов в моей жизни». Я знал об этой книге, читал  и другие милые вещицы Авиловой, написанные с неуловимым и, возможно,  неосознанным подражанием самому Чехову. Потом история отношений Чехова и Авиловой стала интересовать меня все больше и больше. Уж очень она была странная по трезвому размышлению. Что связало и связало крепко молодую замужнюю женщину, мать троих детей, со знаменитым, немолодым уже писателем, умирающим от чахотки и знающим о своей участи? Что сблизило их, сделало друг для друга необходимыми и дорогими? Переписка их (Авилова жила в Питере, а Чехов в Москве)  была ровной, дружелюбной и не давала поводов для каких-либо подозрений, так же, как и их краткие встречи в обеих столицах. Влюбленные, если это было именно так, хранили свои отношения в строгом секрете.
Впрочем, близкие Чехова решительно отрицали возможность этой связи. Особенно горячились сестра Мария Павловна и супруга Ольга Леонардовна Книппер – самые близкие чеховские женщины. Женщины! А женская ревность подчас очень красноречива и невольно подкрепляет всякие интересные предположения. Отбросив  желтизну газет и слухов, а этого было предостаточно и в те годы, и в более поздние, я обратился к воспоминаниям Ивана Бунина, хорошо знавшего Антона Павловича именно в тот период жизни.
Живший  в эмиграции старенький Бунин, ознакомившись с первой публикацией записок Авиловой, во-первых, пришел в восторг от литературных достоинств этих записок, а, во-вторых, деликатно «не исключил», что отношения между Чеховым и Авиловой были очень и очень серьезными. Более того, жена вскоре почившего Бунина утверждала позднее, что, разбирая семейный архив, нашла и более определенные и более конкретные утверждения Бунина относительно Авиловой и Чехова. Лидия Алексеевна на протяжении всей жизни неоднократно возвращалась к своим осторожно сформулированным, но эмоциональным записям. Это было и в 1916 году, и в 1924, и в военном 1943. Она просто жила этим, дорогим для нее прошлым. Я представил себе, как старенькая уже Авилова, одна, в нетопленной  московской коммуналке снова и снова  пытается оживить в памяти подробности, события, лица тех, кто ушел безвозвратно, и того, самого для нее дорогого человека. Я, кажется, понял тогда, что дело тут  не в завлекательных фактах, а в мощи и красоте человеческих чувств. И если уж фильму быть, то он должен быть именно об этом. Я попробовал просто расположить в определенном порядке разрозненные Авиловские записи, некоторые зафиксированные другими, текущие события той жизни и поступки самой Авиловой (поступки, а не слова). Результат получился впечатляющий.
Пока я собирал материал для сценария и кое-что уже записывал, подоспели события большой важности. Надвинулся 2010 год – год  150-летия со дня рождения А.П. Чехова. Наш скромный проект закрутило в сутолоке всероссийских, предъюбилейных мероприятий. Все мы знаем, что это такое по советским временам. Но, оказывается, сегодня это происходит еще суетнее и смешнее. Чествование именитых теперь усложнилось. Если прежде иной раз было достаточно передовицы в «Правде» с цитатами из классиков марксизма, а в чеховские дни достаточно было непременного напоминания о том, что «в человеке все должно быть прекрасно»,  то сейчас – совсем иное дело и масштабы. Подключилось телевидение и пресса.
Первый и главный вопрос задавали все поголовно: «Было или не было то самое между Авиловой и великим Чеховым?» Во времена всевозможных переоценок, свержения кумиров, а также погони за рейтингами этот вопрос оказался самое то! Вопрошающие объясняли свою настырность необходимостью расширить народные познания о жизни Классика, чтобы народ знал о нем все, до мелочей. Профессиональные кино- и литературоведы в свою очередь тоже вооружились и насторожились в борьбе за истину и благопристойность. Делать фильмы об известном человеке или общепризнанном герое прошлого – тяжкий труд. Каждый хранит в душе собственные представления о легендарном человеке и страдает, возмущается, если  его представления не совпадают с представлениями создателей книги, фильма, спектакля. А в нашем случае  это еще только начало пути. А что будет, когда фильм о Чехове станет реальностью? Да еще в юбилейные дни? Нужно загодя запасаться терпением и терпимостью. Это непременное составляющее в профессии режиссера и сценариста.
Впрочем, я уже проходил через все это. Например, когда делал  «Женитьбу» по Гоголю. Что тогда началось! Безобидные матримониальные порывы Агафьи Тихоновны трактовали так и этак. Одни говорили, что в фильме все по Гоголю. Другие  категорически это отрицали. Специалисты-гоголеведы копали глубже. Один критик, весьма уважаемый, подсчитал, что события, сочиненные Гоголем, происходили в 1825 году, то есть в год восстания декабристов. На что он намекал, этот критик? Может быть, он ожидал, что в фильме я выведу вооруженную Агафью Тихоновну на Сенатскую площадь?
Потом меня критиковали за то, что царевич Алексей в одноименном фильме недостаточно реакционный. В учебниках же записано, что он совсем, совсем «мракобес»! Не пощадили и «Бедного Павла». Оказывается, в постперестроечных новейших изысканиях  историки признали Павла Первого выдающимся, прогрессивным и гуманным руководителем, а жестковат он был оттого, что его не понимала тогдашняя общественность. Реакция на такие фильмы всегда будет пестрой. Действует тут и «человеческий фактор», и быстротекущее время. Уверен, что следует уважать чужое мнение, но поступать нужно все-таки по-своему. Аминь. Хоть плыть против течения всегда и трудно, и некомфортно.
Что же все-таки может объединить две стихии, сделать зрителей и создателей союзниками и единомышленниками? По-моему, только правда о человеческих чувствах, о повседневном драматическом конфликте человека с самим собой и с окружающей жизнью, а также честность и еще раз честность. Зритель всегда это угадывает особым, еще неисследованным чутьем. История отношений Авиловой и Чехова, по-моему,  дает возможность поразмышлять и посочувствовать героям, иногда даже поплакать и посмеяться. Ведь история этих отношений – это чисто чеховская история, только она про самого Чехова. Желательно, конечно, чтоб еще и фильм состоялся, но это уже в руце Божьей.