Поручику Ивану Васильевичу Петрово несказанно повезло. Шестого февраля одна тысяча сорок второго года он поймал кота. Впрочем, особой заслуги Ивана Васильевича в этом не было. Просто, удача улыбнулась щербато, потом поднялась линялой галкой к облакам и, сделав круг, уселась на плечо Ангела на шпиле Петропавловки.
Иван Васильевич как раз сидел на саночках, приобняв левой рукой бидон с водой, и понимал, что умирает.
– Неужели пора? – беззвучно спросил Иван Васильевич галку на шпиле.
– Рано, рано... – каркнула галка.
Только Иван Васильевич собрался спросить умную галку почему рано, как она обернулась мичманом в черной шинели и потрясла Ивана Васильевича за плечо:
– Ты живой отец?
– Доходит, – прохрипел краснофлотец с винтовкой. – Не видишь, что ли, командир?
– Доходит, доходит... – отозвалась эхом пустая улица.
– А как же Полина без меня? – испугался Иван Васильевич.
– Ничего, батя, ничего... – сказал мичман, роясь в кармане шинели. – Ничего. Мы еще поживем.
Мичман достал кусочек сахара- рафинада, дунул на него и вложил его Ивану Васильевичу в рот. Потом козырнул и ушел в сторону Васильевского спуска.
Лицо у поручика Петрово стало розоветь. И ему стало жарко так, что он даже полушубок расстегнул. И тут из-за угла выбежал кот рыжей масти и в панике забился Ивану Васильевичу под полу полушубка. Иван Васильевич среагировал моментально: свернул шею животному и засунул его в бидон с водой. С черной невской водицей, которая и не такие трупы видела.
Потом Иван Васильевич нашарил в кармане нож, расслабился и стал ожидать тех, кто испугал кота.
– Поручика Петрово даром не возьмете, сволочи, – бормотал Иван Васильевич, понимая, что серьезно сопротивляться он не сможет.
Впрочем, ожидать пришлось недолго. К Ивану Васильевичу подбежали трое:
– Эй, дед! Кота не видел?
Иван Васильевич посмотрел на охотников снизу вверх:
– Нет, сынки. Я уже и не помню, когда котов видел.
– Доходишь, дед? – равнодушно спросил один из любителей дичи и покрутил коротким ломиком. – А можно я у тебя водицы попью?
Иван Васильевич сжал нож  и приготовился вскочить на ноги:
– Попей, сынок, – сказал он деланно- равнодушно. – Водица в Неве дармовая.
– Ты что, Федька, охренел? – сказал другой, который был с черенком от лопаты. – Тиф подхватить хочешь?
– И то верно, – согласился первый, потянувшийся было к крышке бидончика.
    И они затрусили по улице, заглядывая в подворотни.
А Иван Васильевич поднялся и поволок саночки к своему дому. Из громкоговорителя на столбе мужской голос подбадривал:
– ...Не будет этого, не выйдет это дело у врага. Будет он истреблен и уничтожен. Но для этого надо напрячь все силы и в тылу, и на фронте, особенно у нас, где и город – фронт, и озеро – фронт, и где мы должны не посрамить заветов прошлого и быть достойными встретить славную годовщину новыми победами. Вперед, дорогие, вершите новые дела, работайте бесстрашно и неустанно, победа будет за нами.
Но Ивану Васильевичу некогда было слушать. Он боялся, что мужики, искавшие кота, спохватятся.
Иван Васильевич, поднимаясь с бидоном  на второй этаж, несколько раз присаживался на обледенелые ступеньки, думая, что, слава Богу, не на четвертый.
Полина лежала, укутанная во все, что можно.
– Жан, зачем ты привез меня в эту страну?
Она хотела плакать, но слез не было.
– Я хочу назад в Бордо, Жан. Я хочу домой.
– Там тоже немцы сейчас, Полина, – сказал Иван Васильевич, вынимая кота из воды. – Представляешь? Сегодня смотрю и вижу – Ангел на Петропавловке почернел. И Ангел черный, и крест черный.
– Это плохая примета, Жан?
– Нет, Поля! Сначала я тоже так думал. А потом оказалось, что к добру. Мичман сахаром поделился, а потом мясцо само прибежало, – ответил Иван Васильевич, ошкуривая кота. – Ты потерпи немного. Сейчас я управлюсь. Сейчас я тебя накормлю по-царски.
«Странно, – думал Иван Васильевич. – Полина почти всю жизнь в России прожила, шестерых детей народила, а стоит заболеть, так хочет в Бордо. Как ни крути, а родина тянет».
И он начал разбираться с убиенным животным, то и дело поглядывая то на остывшую буржуйку, то на гроб, поставленный в углу на попа.
Осенью двадцать второго после разгрома Добровольческой армии  Иван Васильевич вернулся с документами на имя инвалида Красной армии Ивана Сильвестровича Кафанова. Он нашел семью в деревеньке Печки` под Изборском и тут же перевез жену с детьми в Питер. Там он устроился в столярную мастерскую коммунального хозяйства. Мастерская изготовляла гроба. И Иван Васильевич через несколько лет смастерил для себя вот этот прекрасный дубовый гроб с кистями и позументами.
Иван Васильевич поделил кошачью тушку на несколько частей. У него в запасе были еще две плитки столярного клея – так что завтра можно будет сварить прекрасный холодец.
Потом Иван Васильевич положил немного мяса в кастрюльку, залил водой, поставил на буржуйку и занялся гробом. Распиливая доску, оторванную от крышки, он клял себя, на чем свет стоит. Уж очень был неподатлив  вылежавшийся дуб.
Когда закипел бульон и жирный запах  понесся по комнате, Полина вновь открыла глаза:
– Боже мой! Жан! Ты испортил свой гроб!
– Поля! Дорогая, – утешил жену Иван Васильевич. – То, что похоронят меня без этого ящика, вовсе не уронит мою честь дворянина. Вот, если я оставлю умирать любимого человека без помощи...
Иван Васильевич налил немного бульона, покрошил в чашку, прибереженный  на вечер хлеб, и начал кормить Полину.
– Мы выживем, Поля, – приговаривал он. – Мы обязательно выживем.
– А зачем, Жан? Зачем нам жить?
– Глупая ты, женщина, – утешал Иван Васильевич. – Вот дождемся мы сыновей. Не может же быть, чтобы всех убили? Вот внуки пойдут. Ты только представь, Поля, какая это радость? А если мы с тобой умрем, то кто же внуков нянчить будет? Нет, дорогая. Как же это Россия без нас?
– О, Жан! Я опять хочу от тебя ребенка, – прошептала Полина, засыпая.
– Будем жить, Полинушка. Будем жить, – ответил Иван Васильевич. – Русская кость крепкая. Не сломаешь.

Во всем были виноваты эти чертовы врачи, которые настоятельно рекомендовали прогулку перед сном. А случилось вот что.
Я возвращался домой, довольный и умиротворенный. Уже пришла ночь, и от залива потянуло  прохладой. Я шел по улице, а перед глазами у меня стояла так соблазнительно запотевшая, баночка «Колы». Мне осталось пройти пару кварталов, когда, свернув на свою улицу, я почувствовал, что что-то на этой улице не так. Постояв немного, я заметил потрясающую вещь – на всем блоке не было ни одной припаркованной машины. Нет. Неправда. Одна была. Посреди квартала стоял одинокий советский горбатый «Запорожец» первого выпуска.
Я просто обалдел, закурил и стал пялиться на необычное для Америки транспортное средство. В это время со скрипом открылась дверца, и из машины вылез мужичок в кепке и мятом, замасленном пиджачке серого цвета. Мужичок, подойдя и приподняв кепку, негромко спросил:
– Простите, товарищ, вы говорите по-русски?
– Говорю, конечно, – утешил я мужичка.
– Тогда помогите мне определиться, потому что я приплутал немного. Этот район не Брайтон Бич случаем?
– Это Бэй Ридж. Брайтон в нескольких километрах юго-восточнее.
– Это же надо, какая незадача! Здесь я не заправлюсь!
– Почему же не заправитесь? – полюбопытствовал я. – Здесь полно станций.
Мужичок замялся, поперебирал ногами, покрутил головой и пояснил в конце концов:
– Моя машина не на бензине работает.
– Я вижу, – охотно поддержал я мужичка. – Там внутри – миниядерный реактор.
– Наверное, придется рассказать вам, товарищ, все без утайки, – вздохнул мужичок, вынул из правого кармана пиджака мятую пачку «Севера» и закурил.
– Я родом из города Зарайска. Так вот. Я сконструировал автомобиль, работающий на энергетике мечты. Купил по случаю этого монстра, переоборудовал, и вот теперь путешествую. Обычно я подзаправлялся на Брайтоне, а сегодня промахнулся. Вы не согласились бы обменять энергию вашей мечты на ее осуществление?
– Обменять на что, простите? – тупо переспросил я, размышляя о том, стоит ли звонить в полицию.
– Я же сказал, что на реализацию вашей мечты. Неужели непонятно? На Брайтоне народ попонятливей.
– Где, вы говорили, находится ваш городок? – снова задал я не относящийся к делу вопрос.
– Как где? – искренне удивился мужичок. – Я же сказал. Разве по названию не ясно? Зарайск – это сразу за Раем, километрах в пятнадцати.
Я где-то читал, правда, где – не помню, что с сумасшедшими лучше не спорить. Знал, но всё же спросил:
– Это на север или на юг?
– Это внутрь, – не моргнув глазом, ответил мужичок.
– А… – многозначительно протянул я. – Красивые места там у вас, видно. Ну, раз так – давай уж, заправляйся.
– Вот спасибо. Вот уважили! – засуетился мужичок, бросил папиросу, аккуратно затер ее подошвой сапога и пошел к машине. Хлопнула дверца. Заревел двигатель, чихнув и выбросив клуб вонючего дыма. «Запорожец» приподнялся вертикально вверх примерно на уровень моего роста и рассыпался искрами, напомнившими фейерверк.
Я долго еще стоял, соображая, пока не обратил внимания на то, что моя правая рука судорожно сжимает банку «Колы», точно такую, какая возникала в моем воображении несколько минут тому назад, хорошо охлажденную, с капельками конденсата на поверхности.
Я автоматически открыл банку и, только сделав первый глоток, вдруг понял, что пить-то я уже и не хочу.
Всю неделю я костерил себя на чем свет стоит. Ведь надо же такому было случиться? В тот момент, может быть единственный в жизни, захотеть пошлого пойла, вместо того, чтобы помечтать о здоровье, о богатстве, или еще о чем-нибудь существенном. Но надежда встретить снова вдумчивого мужика из города Зарайска все-таки не покидала меня.
Пару недель подряд я бродил вечерами по улицам, мечтая о том, как стану неимоверно богатым. Я в деталях представлял себе это состояние, и чуть было не довел себя до галлюцинаций. И вот, когда уже я перестал надеяться на встречу, в тот момент, когда я, приближаясь к дому, уже шарил рукой в кармане, нащупывая ключи, вдруг послышался за спиной голос:
– Товарищ! Товарищ!
Обернувшись, я увидел все того же мужичка в засаленной кепке.
– Товарищ, мне право же неудобно, но я вынужден снова просить Вас об одолжении. Меня опять занесло в ваш район: видно, навигационная система барахлит. А я здесь, кроме вас, никого не знаю. Не могли бы Вы выручить меня еще раз. Я тут буквально за углом припарковался.
Я постоял немного, подождал пока перестанет биться сердце, и сказал, как ни в чем ни бывало:
– Ну, как не помочь земляку? Конечно, конечно.
Мы прошли за угол – точно! Опять совершенно пустая улица и ржавый «Запорожец» на ней.
– В прошлый раз у нас как-то нехорошо получилось. Только я в этом не виноват, – трещал мужичонка. – Вы очень уж образно представляли этот самый лимонад. В этот раз, с вашего позволения, осуществим что-нибудь сокровенное.
– Вот, вот! – обрадовался я. – И посокровеннее, если можно.
– Не извольте тревожиться по пустякам, – мужик проговорил это, уже садясь в свой «Запорожец».
Снова хлопнула дверь и взвыл мотор. Вначале я не заметил никаких изменений. Секундой позже я недоуменно рассматривал свои ноги. На ногах были надеты сапоги и синее галифе. Я, как дурак, снял с головы форменную милицейскую фуражку и тупо уставился на красную звездочку посередине околыша. Господи, Боже ж ты мой! Этот сельский труженик сделал меня милиционером, осуществив тем самым мою мечту сорокалетней давности! Застрелиться, что ли?
Я поправил портупею и потянулся рукой к кобуре. Оружия в ней не было. Был лишь ломоть пахучего сала между двух кусков чёрного хлеба, завернутый в тряпицу.
Домой я пробирался полумертвый от страха, что меня остановит полицейский и спросит удостоверение личности. Хотя оно у меня было с собой. Там русским языком было написано, что я участковый Ленинского района города Зарайска в звании старшего сержанта.
Соседка, выкатившаяся мне навстречу из лифта, так шарахнулась в сторону, что чуть было не разнесла зеркала в фойе. Дома я переоделся, уложил экзотическую форму в пакет и выбросил в мусоропровод.
Уже несколько месяцев я не выхожу из дома. Милицейская форма появляется на мне всякий раз, как только я вхожу в лифт. Я потерял работу. Я потерял смысл жизни. Я жду, надеясь, что эта пакость со временем пройдет сама собой. И вот тогда я обязательно встречу этого рационализатора. И мы поговорим с ним, как мужчина с мужчиной.
Такая у меня сейчас заветная мечта.