Сначала пропала соседка из комнаты напротив. Как-то раз она ушла за хлебом, да так и не вернулась. Ее маленький сын орал ночь напролет, а утром его увел участковый. Потом пожилой сосед умер прямо в подъезде, когда пошел на улицу, чтобы вылить ведерко с нечистотами. Он пролежал целый день на обледенелых ступеньках, и за это время кто-то успел разжиться его валенками и шапкой. Снова пришел участковый и уволок труп в сарай. Следующей была старушка, живущая за стенкой. Она умерла в своей постели, заваленная одеялами и кучей одежды. Участковый пришел через пару дней, скинул на пол грязные тряпки и удивленно присвистнул:
– Господи, да она в панталонах! В такой-то холодрыге! Чокнулась бабка.
Зубов помог участковому отнести труп во двор, где стоял сарай, вернулся к себе в комнату и залез в кровать, не снимая пальто и сапоги. Так он остался один в квартире. И все шло к тому, что скоро он мог остаться единственным из живых на весь подъезд. Сарай был забит под завязку.
– Складывать уже некуда, – сказал участковый, закуривая. – Вывозить собираетесь?
– С улиц не успеваем убирать, – ответил Зубов, глядя на дымящуюся папиросу.
Он работал в тресте уличной очистки. Каждое утро вместе с напарником Зубов забирался в кузов замызганной пятитонки, и они отправлялись в рейд по городским улицам. Обычно уже через пару часов в кузове не оставалось свободного места. Тела отвозили в покойницкую, выгружали и ехали собирать новых бедолаг, оставшихся лежать на снегу.
– Эпидемия прямо какая-то, – сказал участковый. – Выкашивает целыми квартирами. Что там дальше будет?
Зубов промолчал.
– Скорей бы весна, – вздохнул милиционер. – Я вот думаю, если продержусь до весны, то выживу.
– Как ваша жена? – спросил Зубов без всякого интереса.
– Я не женат, – ответил участковый мрачно.
Он выплюнул окурок, поднял ворот шинели и ушел. Зубов наклонился, поднял мятую папиросную гильзу, сдул снег и затянулся. В рот поползла горькая влага. Зубов закашлялся. Папироса была набита смесью мха и древесной коры. Глотку свело липкой тошнотой. Он сдержал рвотные спазмы, немного отдышался и пошел домой.
Утром он увидел чудо. На оградку засыпанного снегом балкона села сойка. Слегка потрепанная, но невозмутимая, она ежилась от холода и смотрела прямо на Зубова сквозь закопченное оконное стекло. Он решил, что с голодухи у него случилась галлюцинация. В городе давно не осталось никакой живности. Всех птиц, собак и кошек съели еще осенью. Откуда она тут взялась, было непонятно.
У Зубова затряслись руки. Он потянул на себя балконную дверь, прикидывая, на сколько дней ему хватит супа из этой птахи, и тут сойка вяло взмахнула крыльями и улетела. Зубов застыл на месте, с трудом сдерживая слезы. Он простоял так несколько минут, мысленно матерясь, потом сгрыз осколок закаменевшего сухаря и пошел на работу.
Холод на улице был собачий. Грузовик долго не заводился. Пожилой чумазый водитель в буденовке крутил ручку, затем пинал облезлые колеса, опять крутил ручку и все это время крыл трёхэтажным матом.
– А у меня мама умерла вчера, – сказал Зубову напарник. – Такое вот дело.
Его звали Гриша. Гриша Евсеев. Выглядел он не важно. Лицо было острым, как бритва, а глаза, казалось, вот-вот выпадут из глазниц и повиснут на ниточках.
– Скверно, – сказал Зубов.
– Да-да, скверно, – сказал Гриша. – Жена вот уже неделю не встает, а жива. А мама все ходила, ходила и доходилась.  Покурить есть?
«Может, тебе и пожрать принести?» – подумал Зубов раздраженно.
Они стояли во дворе автобазы и ждали, когда водила справится с двигателем. Наконец, он справился, и Зубов следом за напарником полез в кузов.
– Курить у меня нет.
– Что? – дернулся Гриша.
– Нечего курить, – сказал Зубов.
Машина, покачиваясь, выехала за ворота и медленно поползла мимо мертвых зданий. Первое тело они увидели уже через сотню метров.
– На обратном пути захватим? – спросил Гриша.
– Тормози! – Зубов постучал кулаком по кабине.
– Странно, что я его утром не заметил. Как раз проходил тут, – сказал напарник равнодушно.
Это был подросток без штанов. Зубов осмотрел его и почувствовал, как внутри неприятно заворочалось нечто чужеродное. У парня были обрезаны ягодицы.
– Вот черт! – заметил Гриша. – Может, в милицию заявить?
– За ноги хватай, – ответил Зубов, подхватывая тело за подмышки.
Полтора месяца назад умер его племянник. Зубов иногда навещал его в отделении для дистрофиков. Выглядел племянник, как старик с телом семилетнего ребенка. Однажды Зубов понес ему во рту немного кукурузной каши. Он шел с ней несколько километров, а поднимаясь по больничной лестнице, неожиданно проглотил.
Племянник посмотрел на него тусклыми глазами и тихо сказал:
– Дядя Рома, а мне приснилось, что я съел товарища Сталина.
Зубов испуганно огляделся. Вокруг лежали чуть живые скелеты. Через день племянник умер, а потом умерли и все остальные…
Они забросили труп в кузов, и машина двинулась дальше. Следующим оказался человек в военной форме. Гриша быстро обыскал его карманы, вытащил носовой платок и сунул обратно.
– Жена скоро умрет, – сказал Гриша. – И меня за собой утащит. Мне один барыга предложил купить лошадиную шкуру. Восемьсот рублей стоит. Откуда у меня такие деньги? А если не куплю, точно не выдержу. У меня есть пятьсот. Одна бабища мне тут полкило хлеба предлагала купить. Я посмотрел – глина глиной. Она в него, по-моему, пластилина намешала. Я подумал, что лучше шкуру купить. Сварю из неё суп. Буду есть. Выживу.
У Гриши заблестели глаза.
«У каждого свой бзик – подумал Зубов. – Один думает, что если доживет до весны, то потом будет вечно жить. Другому подавай шкуру. Бредятина. На что надеются?»
Они остановились на перекрестке, чтобы подобрать женщину в облезлом тулупе. Зубов вцепился в обледенелый ворот, стал поднимать и тут же отпустил. Прямо перед ним сидела сойка.
– Что такое? – спросил Гриша. – Плохо стало?
– Сука, – сказал Зубов.
Его начало колотить.
– Да что с тобой? Ты чего, а? Чего ты стоишь?
«Сварю из нее суп. Буду есть. Выживу», – подумал Гриша.
Зубов скинул рукавицы, растопырил пальцы и бросился вперед. Когда-то он играл вратарем за районную команду. Навык прыгать и ловить у него еще остался. Птица лениво оттолкнулась и выскользнула из-под скрюченных пальцев. Лежа на земле рядом с трупом, Зубов смотрел, как она улетает.
К нему подошли Гриша и шофер, помогли подняться.
– Во дела! – сказал шофер. – Ты как?
– Сука, – сказал Зубов.
– Подыши, – посоветовал Гриша. – Может, отпустит.
– Всем плохо, – изрек шофер. – Я сегодня думал – не встану. Ноги отекли. Полчаса разминал. У меня сын летчик. Все время мне шоколад присылал. Сейчас в госпитале. Но как поправится, опять присылать начнет. Лишь бы поправился, а то мне без шоколада не выжить будет.
– Ни хрена себе! – сказал Гриша. – Шоколад…
Зубов таращился во все стороны, но птица исчезла.
Они забросили в кузов тело и двинулись дальше. К полудню кузов был забит до отказа. Гриша разбогател на несколько рублей.
– Ну чего, – высунулся из кабины шофер – отвозим? Или еще пособираем?
– Отвозим, – ответил Гриша, разглядывая старую курительную трубку, которую нашел у одного из покойников. – Отвозим?
– Отвозим, – сказал Зубов, озираясь по сторонам. У него сильно кружилась голова, и тряслись руки. Сойки нигде не было видно.
«Ладно, – подумал он, – может, опять на балкон прилетит? Подманить бы ее чем…»
В этот день они сделали еще два выезда, а потом начался обстрел, и пришлось идти в бомбоубежище. Там Зубов встретил старого знакомого, с которым когда-то вместе играл.
– Все умерли, – глупо улыбаясь, сказал тот. – Никого из команды не осталось. Валеру помнишь? Играл слева в защите. Руки оторвало.
– Надо же, – ответил Зубов.
– А у меня все хорошо, – зашептал вдруг знакомый, обдавая сладковатым запахом гнили. – Мне выехать разрешили. Жду вот теперь. Шесть дней осталось ждать. Каждую минуту считаю. Теперь точно выживу.
На следующее утро к Зубову пришел участковый.
– Я тут в соседнюю квартиру заходил, забирал Нору Леонидовну, – сказал он.
Нора Леонидовна была учительницей. Зубов не видел ее больше месяца.
– Решил вот и вас проведать, не пора ли забирать, – добавил участковый спокойно.
– Не дождетесь, – ответил Зубов.
– Не обижайтесь. Дело-то житейское. Вы вот последний на площадке остались. Сегодня, кстати, обещали машину прислать, очистить сарай. Очень здорово. Наконец-то.
Когда участковый ушел, Зубов выглянул в окно. Сойка сидела на оградке балкона. Выглядела она потрепанной, будто только что вырвалась из когтей дворового кота. Зубов рванул балконную дверь, запуская в  комнату морозный воздух, протянул трясущиеся руки и увидел, что птицы уже нет. В голове тяжело стучало: «Ту-дум, ту-дум, ту-дум». Он закрыл дверь, съел кусочек хлеба и поковылял на работу.
– Что-то ты совсем плохо выглядишь, – сказал Гриша. – Синий весь какой-то. Может, в больницу пойти?
– Толку-то, – ответил Зубов.
Первой в больницу отвезли его мать. Еще осенью. Потом жену с дочерью. Следующей была сестра. Последний – племянник. Никто не вернулся.
– Поехали, – сказал Зубов. – Чего стоять?
Весь день его не отпускали мысли о птице. Зубов решил установить на балконе какую-нибудь ловушку. Правда, не представлял, как это сделать. Он не любил охоту и никогда ничем подобным не интересовался. Но теперь нужно было как-то изощряться. Иначе – хана. Сил у него почти не осталось.
– А я с барыгой договорился, – вздохнул Гриша. – Стольник скинет. Только у меня все равно денег нет.
– С каким барыгой? – спросил Зубов.
– Ну, насчет шкуры, помнишь?
– А, – ответил Зубов.
В этот день он больше нигде не увидел птицу. А утром она появилась опять, и выглядела совсем скверно. Зубов выскочил на балкон, и снова не смог ее схватить. Он ввалился назад в комнату, сделал несколько шагов и упал на кровать. Перед глазами все мелькало. Лишь через час он смог набраться сил и встать. На работу Зубов опоздал, но машина его дождалась.
– А мы как раз ехать собрались, – сказал Гриша. – Я думал, ты уже не придёшь.
Почти всю смену Зубов просидел в кузове. Грузить трупы Грише помогал шофер. Несколько раз, когда грузовик останавливался, Зубов видел птицу. Ловить ее было бесполезно. С каждым разом она садилась всё дальше и дальше.
На следующее утро Зубов не смог встать с кровати. Он лежал, заваленный одеялами, и ждал, что будет дальше. Пришел участковый.
– Вы живы? – спросил он.
– Жив, – ответил Зубов, после долгого молчания.
– Вы последний в подъезде остались. Вчера днем я двоих вывез. И сейчас вот с дворником вытащили целую семью со второго этажа. Решил заодно вас проведать.
Зубов не ответил.
– Ладно, я вечером приду, – сказал участковый задумчиво.
– Подождите, – позвал Зубов. – Откройте окно.
– Как окно? Здесь и так холоднее, чем в морге.
– Откройте окно. Прошу вас.
Участковый, не двигаясь с места, смотрел на него сверху темными глазами. Потом подошёл к окну и распахнул балконную дверь. В комнату ворвались колючие снежинки. Зубов осторожно перевернулся на бок, чтобы видеть балкон.
– Вечером приду, – повторил участковый, немного потоптался и вышел.
Зубов стал ждать. Иногда он закрывал глаза и на несколько минут проваливался в муторный сон, но тут же просыпался с тревожным чувством, что упустил свой последний шанс. Зубов не видел, как она прилетела, просто в какой-то момент сойка появилась в комнате. Слабая и тощая, она сидела на тумбочке рядом с кроватью. Настолько близко, что достаточно было просто протянуть руку, чтобы схватить ее за горло. Зубов чувствовал, что опять начинает проваливаться, и из последних сил цеплялся за угрюмую реальность. Упускать ее было нельзя. Он вытянул из-под вороха одежды скрюченную руку и, насколько мог, резко выбросил вперед. Птица дернулась, но он успел стиснуть костлявые пальцы на ее обмороженной лапке. Оставалось только свернуть ей голову. Но тут Зубов понял, что больше не может держаться. Сознание ускользало. Он попытался двинуть рукой, но вместо этого разжал пальцы. Сойка подпрыгнула, взмахнула крыльями и вылетела в окно. И он ничего не мог с этим поделать.
Вечером пришел участковый. Сбросил на пол ворох одежды, накинул на Зубова веревку и утащил в сарай.