Мне давно казалось, что события, происходящие с нами, весьма похожи на нас самих, более того, они словно ищут себе надлежащих исполнителей.
Однажды поздним вечером я сидела перед зеркалом с блестящими ножницами в руках. На мои плечи, колени, на желтый резиновый коврик ванной комнаты падали пряди русых волос, а в зеркале с неотвратимостью наказания возникала незнакомка с торчащими во все стороны светлыми вихрами. Холодок, освеживший лоб и шею, охладил также и мою решимость. Рука моя опустилась. Но отступать было некуда, я продолжала, и, к моему удивлению, была вознаграждена идеально-кривой линией стрижки, придавшей лицу свежую выразительность.
С легким сердцем я направилась к дражайшей половине. Но не успела сделать и двух шагов, как в прихожей раздался звонок.
Тут мне придется пояснить, что дом наш был новым с иголочки, а на дверях красовалась единица. Кому случалось с коробкой торта спешить на новоселье в новый район, тот знает, что это означает.. Стоящая на перекрестке несуществующих улиц наша двадцатидвухэтажка казалась ковчегом спасения для заплутавшихся, сбитых с толку, доведенных до слез чужих родственников и знакомых, и все они с облегчением звонили в обитую зелененькой кожей дверь номер один. Вот и сейчас, близ полуночи кого-то вновь прибило к нашему порогу.
— Кто там?
Невнятный женский голос был мне ответом. Я отворила. Передо мной стояла высокая девушка в темном пальто, вся закиданная мокрым снегом, в руках ее была дорожная сумка. Я выжидательно улыбнулась. Она назвала какую-то фамилию.
— Здесь такие не проживают, — ответила я, поеживаясь в легком халате. — Где ваш адрес?
Но никакой бумажки у нее не было, да и спрашивала она нетвердо, словно наобум. Я уже хотела закрыть дверь, как вдруг заметила, что девушка-то моя, как бы сказать, была уже не совсем одна, хотя еще и не вдвоем. Я стала в тупик. Просто щелкнуть замком оказалось невозможным.
— Вы не москвичка? — зачем-то спросила я.
Она помотала головой. Я кивнула.
— Поезжайте на вокзал в комнату матери и ребенка, вас отлично устроят.
Она безнадежно вздохнула. Глаза ее, темные, раскосые, устало смотрели из-под мокрой челки, вокруг низких сапожек растекалась лужица. Мартовский вечер был ненастен, за окном неслась, в которой каждый фонарь казался стойким одиночкой, а на земле лежал пропитанный талой водой рыхлый снег.
Девушка ждала.
— Входите, — вздохнула я, — заночуйте у нас. Куда вам в такую темень.
Мой муж подскочил, как ужаленный. Моя прическа, моя гостья…
— Тсс, — испугалась я его восклицания, — этой бедняжке некуда идти, она просит приюта на одну ночь, всего на одну ночь.
Он посмотрел на меня, как на сумасшедшую.
Странница дожидалась меня в передней. Я предложила ей раздеться, провела в ванную комнату, поставила чай. Затем потеснила в сторону письменный стол, поставила раскладушку, постелила постель.
Гостья моя оказалась настоящей великаншей. Она появилась из ванной очень свежая, довольная, в незастегнувшемся на ней моем старом сарафане. Положение ее казалось еще не слишком заметным, зато какой щедростью были налиты плечи, шея, грудь! Далековато мне было и до ее кудрей, скрученных в пружинки избытком собственной энергии.
Я пригласила ее к ужину. Отказавшись для приличия разок-другой, она подсела к столу и с деревенской степенностью съела все, что было предложено. И со вздохом усталости улеглась на раскладушку.
Мне не спалось. Необычно ощущение "чужака" в своей норе. Страхи — глазастые, косматые — не дают забыться ни на минуту. Но вот поднялся с постели мой супруг, выпил утренний кофе и уехал в научную библиотеку, по своему обыкновению.
Мы остались вдвоем.
Была суббота, самый приятный день недели. Можно понежиться в теплой постели, не спешить на работу, можно с полным правом повалять дурака, особенно таким пасмурным деньком, какой начинался в то утро.
Но у меня была гостья, и это меняло дело. Часам к десяти я накрыла завтрак. Естественно было предположить, что по окончании его, Вера, таково было ее имя, соберет просохшие вещички и откланяется. Не тут-то было. Насытившись, она вынесла из-за стола налитое тело и полуодетая, но сверхнакрашеная, принялась слоняться по квартире с любопытством сороки. Одновременно мне подавалась путанная история о том, что она направляется в Харьков к любимому мужу, и что злокозненные родственники изо всех сил препятствуют их счастию. Мне оставалось позвякивать посудой.
Внезапно рассказ ее оборвался.
— Прикольно! — донеслось из комнаты.
Я выглянула. В тяжелых руках Веры поблескивали мои бусы, набор цветных стекляшек, подаренный мне мужем после его поездки в Чехию.
— Прикиньте, — предложила она. — Вам, должно, к лицу.
За это я простила ей и бессонную ночь, и подпорченный выходной, и поразительные нелепицы, что проскальзывали в ее истории. Не моя печаль ловить ее на слове, рассуждала я, и не законное ли право человека говорить о себе то, что он считает возможным говорить о себе?
Ровно в час дня мимо окон мелькнул знакомый силуэт. Муж!
— Она здесь? — он, казалось, боялся не застать нашу гостью.
Пройдя в комнату, он позвал меня.
— Дай мне денег.
— Возьми.
— Где?
— Там.
— Там нет.
Кровь бросилась мне в лицо. Наши деньги на текущие расходы, уложенные в светло-синий срезанный полу-конверт, обычно торчали в книжном шкафу между Светонием и Плутархом. Сейчас конверта не было.
Я принялась поспешно шарить по полкам.
— Не трудись, — усмехнулся муж, — их нет.
— Тише, — руки мои дрожали.
В эту минуту Вера повернулась и вышла в коридор. Одним прыжком он выскочил следом и запер дверь на ключ.
— Где деньги? — спросил негромко.
— Какие такие деньги? — она смерила его взглядом разгневанной королевы.
Пол качнулся под моими ногами.
— Оставь ее, это недоразумение.
Он отстранил меня, как портьеру.
— Где деньги?
— Не понимаю, о чем вы говорите, — отрезала она.
Наступило молчание. От него кружилась голова.
— Прекрати, — взмолилась я. — Выпусти женщину.
— Тогда дай мне деньги. У нас есть деньги?
Денег не было.
— Что вы ко мне пристали? — плаксиво закричала гостья. — Как вам не стыдно?
Он перевел дух.
— Просмотри ее одежду.
— Я?!
— Они у нее.
— Пусть уходит, — взмолилась я.
Он терпеливо опустил глаза.
— Они у нее. Это простая вероятность.
"Вероятность!" Неожиданно Вера сама пришла мне на помощь. Подозрительность моего супруга не только не оскорбила ее, но даже позабавила. Кинув насмешливый взгляд, гренадерша величественно шагнула в кухню.
— Пойдемте. Разденусь перед вами.
Мы затворились. Это было мучение! Нимало не сконфуженная, она принялась издевательски перетряхивать то кофту, то юбку, а я все боялась, боялась, что вдруг они выпадут, эти проклятые деньги.
— Довольно.
Муж ожидал в комнате, скрестив руки. Это необычайно шло его тонкой фигуре, его чистому профилю со сдвинутыми, как сейчас, бровями.
— Ничего, — показала я разведенными руками.
— Сумку, — произнес он сквозь зубы, и, видя мое сопротивление, с ожесточением возразил. — Но ведь их нет? В соб-ственном доме! В благодарность!
Будь моя воля, я бы отпустила Веру на все четыре стороны, оставив пропажу на ее совести. Разумеется, это решение слабого, но такова моя натура, эти обвинения, разоблачения невыносимы... Удивительно ли, что ко мне липнут подобные происшествия? Муж вручил сумку. Она была увесиста, на Верином месте я бы уже так не рисковала.
Не стану описывать процедуру досмотра. Скажу лишь, что от души сочувствую работникам таможни, имеющим дело с чужими пожитками. Вера сидела прямо, как все беременные, и на все корки честила нас обоих.
— Смотрите, смотрите, — говорила она, покачивая фиалковыми сережками, — как я погляжу, вы и пикнуть против него не смеете. Ишь, командир, раскомандовался! Да на мои глаза, я и минуты бы с ним не осталась, не то, чтобы жить… Деньги ищут. Да неужели я такая бессовестная? Вы меня пожалели, а я деньги скраду… Да про меня, если хотите знать, худого слова не сказано, а вы за воровку почтили, — и так далее ровным голосом с повышением тона в адрес моего мужа, который метался за дверью, как тигр в клетке.
Две, однако же, черты обратили на себя мое внимание. Первый — письмо, лежавшее среди аккуратных стопок белья. С его ученической страницы так и прыгнула в мои глаза площадная брань, наивно выведенная школьным почерком. С кошачьим проворством Вера скомкала его в руке и затихла. Стало смешно и нелепо: что за бессмыслица происходит с моим участием?
Второе наблюдение настроило меня серьезнее. Дойдя до самого дна, где валялись обрывки билетов, шпильки, мятая газета, из которой сыпалась розовая пудра, я не встретила не только ни своих денег, но и никаких денег вообще, словно их не существовало в природе.
— Все, — объявила я мужу. — И здесь ничего нет.
Он нахмурился. Неподвижно встал в дверях, склонив лобастую голову.
— Не может быть! — и шагнул вперед.
Но Вера оказалась шустрее. Одним рывком сгребя весь мусор, билеты, газету, все, что оставалось на дне, она с размаху швырнула сумку ему под ноги.
— Полюбуйся, если не веришь!
А он, по-футбольному отпасовав сумку в угол, молниеносно перегнулся и схватил женщину повыше запястья.
— Смотри! — и развернул в мою сторону.
Из ее пальцев под газетой, из которой сыпалась пудра, виднелся светло-синий срезанный полуконверт.
— Ой, как мне стыдно, ой, не ругайте меня, ой, я больше не буду, — слезливо запричитала Вера.
Я молча вышла.
В комнате возбужденно расхаживал мой Шерлок Холмс. В стремительности его походки и потирании рук сквозила полная удовлетворенность.
Я опустилась в кресло.
— Как мы поступим?
— Пусть убирается.
Я помолчала, постукивая пальцем по подлокотнику.
— Знаешь… ведь у нее нет ни копейки.
Он изумленно замер на месте.
— Я должен о ней думать?
Я усмехнулась. Дверь кухни отворилась, на пороге появилась Вера со злополучной сумкой в руках.
— Выпустите меня, — униженно попросила она.
Муж пренебрежительно отвернулся.
— Куда ты едешь, Вера? — просто спросила я.
— В деревню к матери.
— Сколько стоит дорога?
— Пятьсот рублей.
— У тебя есть свои деньги?
— Нет. Выпустите меня.
Я попросила ее обождать в прихожей, прикрыла дверь. Мы молчали. За окнами белела подмосковная равнина, серые перелески, кольцевая автодорога.
— Сколько ей дать? — муж повернул ко мне смеющееся лицо.
— Рублей семьсот. И будь добр, у нее тяжелая сумка. Хоть до метро.
И они ушли. Я осталась наслаждаться тишиной и благополучием, прислушиваясь к тому, как и во мне, на самый ранних сроках, зачиналась новая жизнь.
Муж вернулся минут через сорок.
— Представляешь, — усмехнулся он, — когда я давал ей деньги, люди подумали, что я с ней расплачиваюсь!
— Замечательно. Как тебе моя прическа?
— Блеск!
…Примерно через полгода, в пустынную жару августа, нам пришло письмо из глубинной России. Его доставка сделала бы честь любой почтовой службе, потому что ни имени, ни толкового адреса на конверте не было. Вера благодарила, сообщала, что у нее родилась "хорошая дочка", и обещала выслать нам меду. Обещала.