Беспокойные ночи бесконечной бредут чередою.
В белой питерской дымке я иду, опираясь на сны.
Где-то там вдалеке ворошу я озябшие мысли,
Где-то там я проснусь, когда выйду к прозрачной воде.
Петербург – это дама в вечернем шелковом платье.
Поэтесса, принцесса, что ласкою истомлена.
Ее очи небесны, таинственна пластика, жесты
Преисполнены неги и ищут любовь до утра.
Прикоснись же к изгибам мостов и сплетениям диких,
Распустившихся в вечность чугунных, прекрасных цветов.
Муза мира, прекрасная дама, вы – нежность, вы – нечисть…
Я пьянею, целуя грифонов блестящие крылья.
В белой питерской дымке бреду, опираясь на сны.
Петербург,  ты – мистерия, но для меня ты – спасенье.
Нежный плен старых стен… Наш с тобою обмен
Очевиден, душой поменялись с тобой.
Петербург – незнакомка в вечернем мраморном платье…

Странно, но иногда так случается, что явные недостатки той или иной особы не воспринимаются совершенно или возводятся в рамки, определяемые обществом как шарм, или поднимаются до небес, откуда они могут уже диктовать свое безобразие как образчик для подражания.
Я думаю о Мадонне Литте Леонардо да Винчи – Мадонне с обгрызенными ногтями. О существе или, точнее сказать, о создании художника. Ведь мог же он, что называется, привести руки бедной женщины в надлежащее состояние, хотя бы на полотне, а не копировать модель во всей достоверности, будто это Бог весть какая правда, сокрыть которую смерти подобно. Скорее всего, Леонардо просто не придал такому недостатку значения. В сущности, божественный облик от этой неприятной детали ничуть не исказился. А грызла его модель ногти или нет, кому какое дело?
Но вот что интересно: сделай Леонардо обгрызенные ногти прекрасной натурщицы центром композиции, чтобы они буквально бросались в глаза – эффект был бы меньшим. Придай он означенную особенность Мадонне Бенуа, называемой также Мадонной с цветком, всё было бы в норме. Шаловливая, пухленькая, несмотря на материнство, она продолжает оставаться сущим ребенком.
А вот Мадонна Литта – магнит. Допусти художник короткие ногти на ее холеных руках, многие упрочили бы наконец-то хоть на чем-то свои версии о странностях Леонардовой заказчицы, дали бы какую-либо твердую форму домыслам, что, мол, не всё до конца ясно с этой дамочкой. И следует, мол, разобраться, была ли она вообще женщиной или фантазией художника, лунным отражением его души, темной демонической или чисто женской половиной его личности?
Или возьми да и награди он обгрызенными ногтями своего Иоанна Крестителя, чья лукавая усмешка и озорные глаза долго еще будут лишать покоя ищущих любви и ее не нашедших. Вот где обгрызенные ногти могли бы занять центр композиции, указуя на светлый крест и подразумевая за ним небеса. Так нет же, Леонардо такие мелочи не заботят, не трогают.
Художник просто создал бессмертный шедевр и всё, а ты потом мучайся, разгадывай, решай его, точно ребус какой-то. И главное: как он, этот шедевр, будет жить и развиваться уже после того, как его сотворили? Какое почти колдовское очарование будет исходить от прекрасной женщины? Как будет она воздействовать на неокрепшие умы и чувства людей простых, не ставших еще частью вечности?
А происходят странные вещи. Ну, случаи безумного поклонения и самоубийств я сознательно исключаю, об этом и так много писали. Но вот, например, установлено, что в чьих бы домах ни находилась Мадонна Литта – будь она хоть искусно сделанной копией, хоть репродукцией, а если там растет маленькая впечатлительная девочка, то будьте уверены – ногти ее обязательно обгрызены. И как с этой проблемой бороться, одному Богу ведомо.
Новообращенные Литты могут возникать где угодно – в больших городах или маленьких селениях, их узнают по белизне кожи, обгрызенным ногтям, репродукции Леонардо да Винчи, которую они предпочитают носить с собой, и странному, почти фатальному стремлению к берегам Невы.
Я сам искал и находил нескольких из них. Находил и неминуемо терял снова, оставаясь без каких либо доказательств. Вслед за Литтами я перебрался в Санкт-Петербург – город, который подобно магниту затягивал этих странных созданий, чтобы убить или перебросить дальше – в иной мир, иную жизнь…
Однажды, выйдя ночью на улицу, я встретил девушку, внешне напоминающую Литту. На небе горела яркая луна. Я заметил, что Литты, подобно всякой нечистой силе, любят полнолуние.
Девушка медленно шла по направлению к Троицкому собору. Я старался держаться другой стороны улицы, как вдруг заметил, что мы не одни – отовсюду, насколько хватало взгляда, шли – точнее, выплывали длинноволосые сомнамбулы с лилиями в волосах и глазами, выражающими всё и одновременно ничего. У многих в руках горели свечи, так что я в первый момент вздохнул было с облегчением, думая, что присутствую на каком-то древнем языческом обряде, связанном с водой, свечами и венками. Так нет же!
Одна за другой девушки собрались в симпатичную живую гирлянду и потекли в сторону набережной, то собираясь в плавные хороводы, то растекаясь в странном, непонятном танце без музыки и ритма – танце, который юные особы танцевали не для зрителей и даже не для себя. Да и догадывались ли они, что танцуют, вообще?
Хоровод с лицами, обращенными наружу – ведьмический хоровод, сменялся чинным хороводом лицами внутрь. Традиционно посолонь и тут же наоборот. При этом лица девушек оставались прекрасно-отрешенными, длинные, убранные одними только цветами волосы легко развевались в такт невероятному танцу.
Возможно, все эти девушки спали и танцевали во сне, как танцевали двенадцать царевен из зачарованного замка, танцевали, не зная о том, что танцуют. Кто знает, быть может, разбуди я призрачных балерин, проснувшись, они не смогли бы объяснить, как оказались в центре города, и были бы удивлены, узнай о своих танцах. Многие лунатики танцуют по ночам, но чтобы синхронно, чтобы не сговариваясь, не репетируя?
Я потерял счет времени, следя за странным спектаклем и уже совершенно не скрываясь от зачарованных красавиц. Ведь известно же, что сомнамбулы не способны видеть и воспринимать что-либо, кроме своего собственного внутреннего мира.
Меж тем небо посветлело, некогда яркая и полная луна давно исчезла за тучами. Серые небеса дополняли привычный питерский пейзаж. Я поежился и, взглянув в сторону воды, невольно отшатнулся – серая, похожая на асфальт унылая масса вздрогнула как бы в ответ на мои мысли и потекла… Казалось, что ползет и расплавляется потихоньку весь город: тает Троицкий собор, рынок, сползают в воду набережные и дома…
И тут первая из девушек беззвучно полетела в воду. Как безумный я уставился взглядом туда, где исчезла несчастная Литта. Все знают, что вода не сохраняет следов, но что бы на ней не было и кругов! Немного потоптавшись на месте, вторая девушка взметнула вверх руки, и тоже исчезла под водой. Третья, четвертая, пятая… Сердце бешено колотилось. Я сел на асфальт. И сидел так, пока на улицах не появились прохожие.
Взглянул на мост – никого. Вода уже нормального утреннего цвета медленно и молча текла куда-то, унося в себе страшный груз. Мне было больно смотреть на нее.
«В следующее полнолуние надо попытаться остановить их», – мелькнуло в голове. Я думал о своей возлюбленной – девушке с каштановыми длинными волосами, которые она, подобно Мадонне, носила завязанными в узел. Не знаю, была ли она красива, но она была по настоящему прекрасна в ту роковую ночь, когда ушла от меня посмотреть на полную луну и растворилась в вечности. Оставив после себя только исполненное лунным светом стихотворение, где я и прочитал ее, а заодно и свою судьбу:

Прости луна, что бисер слез на стебли
Ночных цветов сегодня не надела.
Мои покровы света и ветра
Летят по небу к манящим звездам.
Прости за то, что снова воплотилась
В твоих глазах, и я озера ночи
Целую тихо, о тебе вздыхая.
Я ухожу за сумеречный полог
И таю в снах, и снова появляюсь
Слезою на реснице. Глаза-Небо.

Возможно, с момента своего создания Петербург не засыпал ни на минуту, непрестанно перетасовывая, перемешивая человеческие судьбы и дела, рылся, перебирая руками, черные и белые камешки судьбы, отыскивая жемчужины. Алхимия королей творилась здесь, в городе тигле, куда ссыпались разные люди со всех стран мира – для того, чтобы, пройдя через жернова часа пик, отстояться в очередях и пробках, спаяться вместе страстью и разорваться на части многочисленными разводами. Так творилась высокая алхимия – падали в воду Литты, чтобы насытить, преисполнить мистическую душу большого города еще большим сиянием, еще большей славой.
Я с грустью вспоминаю о своей возлюбленной, как две капли воды похожей на Мадонну Литту – Мадонну Санкт-Петербурга, Мадонну с обгрызенными ногтями...