Словно на зов трубы,
В лес. Собирать грибы?
Вздор! То был зов судьбы,
Взор ее, вздох: «Ты был…»

Лес перекроет воздух,
И — ни вздоха в ответ.
Знакомая горихвостка —
Издали! — шлет привет.

Что ж… Ей пора в Египет
На зиму. Ты же весь —
Здесь. Этим лесом выпит,
Сам обратишься в лес.

Будто бы! Горихвостка,
Вернувшаяся к весне,
Не опознает: поздно.
Решит: «Прошлогодний снег».

И он тотчáс же растает,
Хотя — поручусь! — не весь:
Ты ж никогда не в стае,
Пусть даже стая — лес.

И — что же: вновь по грибы?
Вновь. Это род борьбы
С осипшим горлом судьбы
За право шепнуть: «Я был…»

– Поэт! А ты не допился ли?
Вот ведь, что интересно мне!
– На то ответ дают соловьи
Своими древними песнями.

– Коль так — уж ты не влюбился ли
В какую новую пóгань?
– Оставь. Вот, стихли и соловьи.
Ибо любовь — от Бога.

– Тогда — уж ты не добился ли
Сколь-нибудь зримых лавров?
– Не будем: вновь зашлись соловьи,
А это всегда — облава.

– Коль так — уж ты не приснился ли
Мне в эту злую полночь?
– Зачем тебе?.. Гремят соловьи.
Забудь. И — Бог тебе в помощь.

Твердят нам Нумы Помпилии
(из новых: едва опéрясь),
Чтоб меньше мы пили,
Чтоб женщин не били…
Но это ж — полная ересь!

Как же не пить, если налито?
(Притом, и душе — лекарство).
А тех — топить в канале, и то
Благо! Потом вытаскивать.

Отжать (и обжать, при этом)
И — снова за стол, под ругань...
Возможно ли стать поэтом,
Пока не пришьешь подругу?

Будут метели визжать и выть.
Сплошь будет сниться, вгоняя в дрожь,
Солнечный юг, а не — увы! —
Крайний твой Север. Но ты придешь.

Расскажешь мне про лагеря,
Где изводил года и леса,
Пока я с Бальмонтом кирял,
Пока крутил с госпожой Жорж Санд.

Развеешь часть сопливых легенд
И (верно, вспомнив старушку-мать?)
Покажешь бирочку на ноге.
Стершийся номер, — не разобрать.

И я тебя к Бальмонту отведу,
И познакомлю с милейшей Жорж,
И мы споем тебе, как в бреду,
«Ванинский порт». А ты подпоешь.

Свободен! Больше ничьим не будь.
Будь — всех, и станешь не чьим-нибудь —
В судьбе ли… в слепой заботе…
Своим: ты — навек свободен.

Свободен! Всякая ложь твоя
Впадет, незнаема, в прошлое,
Где чьи-нибудь ножки… ушки…
Плюс — елочные игрушки.

Там — что? Дирижабль… белочка…
Плюс шарик… Всего по мелочи.
Парашютист… В прореху —
Дождь. И звезда сверху.

Свободен… Вечное прошлое
Вплетает в контекст «Всё-то прожил я!»
Взмах вёсел… теченье Леты…
Плюс елочные скелеты.

Поспешаю поутру, ближайший бар ища.
Тормознулся: вдруг не вижу рассвета я!
Тут подруливает ко мне барышня.
Представляется: «Тоска твоя смертная».

«Алексей, – рекомендуюсь, – Иванович».
Но не вижу, не вижу лица ея!
«Разрешите, – отвечает, – нечто вам налить?»,
В темной сумочке уж чем-то бряцàя.

«Я готов, всегда готов! – отвечаю ей.
Ведь за столько-то годов – мало ль с кем-то я?
Вот и ты давай со мной…». А та плечами: «Нет!
Иль не понял? Я – печаль твоя смертная».

Я ж нисколечко не рвусь ни в какую высь.
Ни в какую также гнусь, к правде след торя!
А она: «Не надорвись, и – хлебни за Русь!
Иль не понял? Я – свеча твоя смертная».

И я выпил. И не чую тоски моей!
И не вижу… Ишь, как дивно лекарственно!
Да и чёрта ль в этой гиблой кикиморе?
И я óжил. Тут-то и тоска взяла...

Всегда мы с Вами были на Вы,
И это нас (факт!) держало.
Бреду вдоль прежней — без Вас! — Невы
Под шиллеровское: «Где жало?!»

Стал резче, ближе зов немоты,
Где всяк — по своим счетам…
Я и теперь не скажу Вам: «ты».
Скажу — коль свидимся там.

Ну, жил. Куролесил – не то, чтоб оч. –
Но и не то, чтоб мало.
Ан вдруг настигнет очная ночь,
И прочь меня от штурвала!

И впору лезть в догорающий танк!
Иль под него залечь?
А толку? Он догорит и так.
Мне бы – лишь гору с плеч

Той тихой, нервно-слепой злобы, –
На что? Тут я ставлю точку.
Плевать на что. Что сегодня забыл –
Завтра заляжет в строчку.

Кому-то в честь — послужить Отчизне.
Другому стала тесна мошна…
А я — смеюсь я над этой жизнью:
Уж больно, вправду, смешна!

«Грешна», – сказал бы… Но не сказал же!
И то: не спутница… не жена…
Даже не телка. Зарытый заживо —
И то воскликну: «Ты мне смешна!»

Та — знай отхмыкивается в ответ:
Ведь я ей: «Да!», а она мне: «Нет…»

Сквозь сон твержу: дескать, жив! Я – жив!
Брожу средь лакомых злаков!
А ты в ответ мне: «Ты лжив. Ты – лжив…»
Без восклицательных знаков.

«А ты-то, – спрашиваю, – жива ль?
Свобода, поди, не сахар…»
А ты мне эхом: «Я шваль. Я шваль»
Без каких-либо знаков.

Стерплю! По знаку-то я – Близнец.
Хотя – на кой это в стих мне?
С тем и очнулся. Тебя близ нет.
И эхо, боюсь я, стихнет.