Кристина МАИЛОВСКАЯ
* * *
* * *
Я – такая-сякая! Я – разная.
А в глазах есть восточная грусть.
Православную Пасху я праздную,
Справив Пейсах и сладкий Новруз.
Ах, семья ты моя, многоликая...
Я люблю многокрасочность душ.
Молоканская бабушка кликала:
«Нонче день-та какой? А-а? Христюш?»
Дед по-русски, с трудом, неразборчиво
«Насреддина» мне на ночь читал,
Шашлыками бараньими потчивал,
В помидоры лавашем макал.
А прабабушка туфлями шаркала,
Местечковость в душе сохранив.
Ее дочка за стенкою плакала
От наплыва кавказской родни.
Мне даровано чудо ничейности!
Быть никем – это тоже ведь шик!
Я храню все семейные ценности
В саквояже цветастой души.
А в глазах есть восточная грусть.
Православную Пасху я праздную,
Справив Пейсах и сладкий Новруз.
Ах, семья ты моя, многоликая...
Я люблю многокрасочность душ.
Молоканская бабушка кликала:
«Нонче день-та какой? А-а? Христюш?»
Дед по-русски, с трудом, неразборчиво
«Насреддина» мне на ночь читал,
Шашлыками бараньими потчивал,
В помидоры лавашем макал.
А прабабушка туфлями шаркала,
Местечковость в душе сохранив.
Ее дочка за стенкою плакала
От наплыва кавказской родни.
Мне даровано чудо ничейности!
Быть никем – это тоже ведь шик!
Я храню все семейные ценности
В саквояже цветастой души.
* * *
Моей бабушке
Ольге Матвеевне
Ольге Матвеевне
Моя бабушка чтит традиции,
Как индейцы племени Майя,
И даже в страшном сне не приснится ей,
Кто я на самом деле такая.
Я припёрлась к ней больная и нервная,
С котом, из портфеля выглядывающим.
И вроде бы в одного Бога мы веруем,
И вроде бы надо дать мне пристанище.
И вижу, как смотрит на меня она с ужасом –
Откуда, мол, ты такая выискалась?
А я скучаю по пьяному мужу
И во сне пью шотландский виски.
И башка моя набита мусором,
Как луком чулок капроновый.
И я слушаю странную музыку,
А ночами читаю Платонова.
Моя бабушка была бухгалтером
И читала журнал «Работница».
А теперь ругается матерно
И пьет пустырник в бессонницу.
Мне найти бы решение верное
И сделать правильно выводы…
Мы любим друг друга, наверное –
У нас нет другого выхода!
Как индейцы племени Майя,
И даже в страшном сне не приснится ей,
Кто я на самом деле такая.
Я припёрлась к ней больная и нервная,
С котом, из портфеля выглядывающим.
И вроде бы в одного Бога мы веруем,
И вроде бы надо дать мне пристанище.
И вижу, как смотрит на меня она с ужасом –
Откуда, мол, ты такая выискалась?
А я скучаю по пьяному мужу
И во сне пью шотландский виски.
И башка моя набита мусором,
Как луком чулок капроновый.
И я слушаю странную музыку,
А ночами читаю Платонова.
Моя бабушка была бухгалтером
И читала журнал «Работница».
А теперь ругается матерно
И пьет пустырник в бессонницу.
Мне найти бы решение верное
И сделать правильно выводы…
Мы любим друг друга, наверное –
У нас нет другого выхода!
Барбекью
Тихий весенний вечер. И я не совсем одна.
Ем шашлыки. По-ихнему, барбекью.
Знаешь, что, милый – налей мне бокал вина.
Я хочу выпить. Плевать мне, что я не пью!
Я хочу выпить за то, что еще жива.
Сумки-котомки. Ребенок. И старый кот,
И сотня книжек. Вот все, что я нажила.
Кто я... Откуда... Куда... И который мне год?
Может, начать исчисленье с сегодняшних дней?
Взять и родиться по новой на финской земле?
Сквозь облака улыбнулся мне прадед Матвей,
А дед Загид прискакал на агдамском осле.
Без паспортов и без виз. Просто так. Налегке.
Фрукты. Лаваш. И бутылка сухого вина.
«Деда! Скажи! Что же ждет там меня вдалеке?
Деда! Ты здесь? Я же знаю, что я не одна!»
Вот и мой муж. Правда, бывший. Но все же родной.
С шашкой казацкой. На деревянном коне.
«Выпей, родимый, со мной в добрый час по одной.
Было ли – не было? В жизни? А может, во сне?»
Выпью еще. И откроется дверь в никуда.
Дружно повалит родной разномастный народ.
И побледнеют границы и города.
Самое время начать бесконечный полет...
……………………………………………………………….
Милый уснул. И заветрился грустный шашлык.
Кот раздраженно прошамкал мне: «Дура, не пей!»
Он, как и я, знаю, к Питеру больше привык.
Сквозь облака прослезился мой прадед Матвей.
Ем шашлыки. По-ихнему, барбекью.
Знаешь, что, милый – налей мне бокал вина.
Я хочу выпить. Плевать мне, что я не пью!
Я хочу выпить за то, что еще жива.
Сумки-котомки. Ребенок. И старый кот,
И сотня книжек. Вот все, что я нажила.
Кто я... Откуда... Куда... И который мне год?
Может, начать исчисленье с сегодняшних дней?
Взять и родиться по новой на финской земле?
Сквозь облака улыбнулся мне прадед Матвей,
А дед Загид прискакал на агдамском осле.
Без паспортов и без виз. Просто так. Налегке.
Фрукты. Лаваш. И бутылка сухого вина.
«Деда! Скажи! Что же ждет там меня вдалеке?
Деда! Ты здесь? Я же знаю, что я не одна!»
Вот и мой муж. Правда, бывший. Но все же родной.
С шашкой казацкой. На деревянном коне.
«Выпей, родимый, со мной в добрый час по одной.
Было ли – не было? В жизни? А может, во сне?»
Выпью еще. И откроется дверь в никуда.
Дружно повалит родной разномастный народ.
И побледнеют границы и города.
Самое время начать бесконечный полет...
……………………………………………………………….
Милый уснул. И заветрился грустный шашлык.
Кот раздраженно прошамкал мне: «Дура, не пей!»
Он, как и я, знаю, к Питеру больше привык.
Сквозь облака прослезился мой прадед Матвей.
* * *
Толстый финн мне нежно гладит ручку,
На своем бормочет мне о главном.
Он гадает, что же я за штучка?
Просто я зализываю раны.
Солнце светит нежно, по-апрельски.
И балтийский берег так прекрасен!
Милый дом. И в клетку занавески.
Добрый финн на многое согласен.
Он готовит сауну, стараясь.
Я лежу на травке, словно пума.
Мне сейчас нужна такая малость –
Просто ни о чем совсем не думать!
Я его однажды съем на ужин.
А пока, любуясь панорамой,
Я треплю его смешные уши.
Просто я зализываю раны.
На своем бормочет мне о главном.
Он гадает, что же я за штучка?
Просто я зализываю раны.
Солнце светит нежно, по-апрельски.
И балтийский берег так прекрасен!
Милый дом. И в клетку занавески.
Добрый финн на многое согласен.
Он готовит сауну, стараясь.
Я лежу на травке, словно пума.
Мне сейчас нужна такая малость –
Просто ни о чем совсем не думать!
Я его однажды съем на ужин.
А пока, любуясь панорамой,
Я треплю его смешные уши.
Просто я зализываю раны.
* * *
Я сюда вернулась. Вот и славно!
Мы ведь все живем в ладонях Божьих.
Я теперь иду дорогой главной –
Радуюсь, что день без боли прожит.
Сосны мне протягивают руки
И по-фински шепчут: «Терве, терве…»
Мою душу взяли на поруки,
Штопают потрепанные нервы.
Здесь красиво очень! Море. Камни,
Мхом заросшие, как будто бородою.
Странное есть чувство, что пора мне
Затеряться где-то под водою,
Прорасти кувшинкой бессловесной
И прожить одно большое лето…
Уткам здесь совсем неинтересно,
Что была когда-то я поэтом,
Что жила в корявой комнатушке
Жизнью полупьяного замеса,
А с комода Лермонтов и Пушкин
На меня смотрели с интересом…
Все прошло. И сил уже немного.
«Не шалю и починяю примус»…
Я дышу, живу и – слава Богу!
Значит, жизнь моя мне не приснилась.
Мы ведь все живем в ладонях Божьих.
Я теперь иду дорогой главной –
Радуюсь, что день без боли прожит.
Сосны мне протягивают руки
И по-фински шепчут: «Терве, терве…»
Мою душу взяли на поруки,
Штопают потрепанные нервы.
Здесь красиво очень! Море. Камни,
Мхом заросшие, как будто бородою.
Странное есть чувство, что пора мне
Затеряться где-то под водою,
Прорасти кувшинкой бессловесной
И прожить одно большое лето…
Уткам здесь совсем неинтересно,
Что была когда-то я поэтом,
Что жила в корявой комнатушке
Жизнью полупьяного замеса,
А с комода Лермонтов и Пушкин
На меня смотрели с интересом…
Все прошло. И сил уже немного.
«Не шалю и починяю примус»…
Я дышу, живу и – слава Богу!
Значит, жизнь моя мне не приснилась.
* * *
Я верю в то, что жизнь свое возьмет –
И каждому воздастся по заслугам!
Я также верю в то, что каждый год –
Необходимое звено земного круга.
Я верю, что рождение и смерть
Находятся в одной и той же точке.
И мне совсем не страшно умереть –
Я так люблю, как лопаются почки!
Я просто верю, что замкнется круг –
И к этому я мысленно готова!
Потухнет свет. Замолкнет жизнь. И вдруг…
Внезапный взрыв! И все начнется снова!
Я в вечность жизни верю от души.
Я верю в небо, солнце, снег и ветер!
Я верю в Бога под названием Жизнь!
А также в то, что жил Иисус на свете!
И каждому воздастся по заслугам!
Я также верю в то, что каждый год –
Необходимое звено земного круга.
Я верю, что рождение и смерть
Находятся в одной и той же точке.
И мне совсем не страшно умереть –
Я так люблю, как лопаются почки!
Я просто верю, что замкнется круг –
И к этому я мысленно готова!
Потухнет свет. Замолкнет жизнь. И вдруг…
Внезапный взрыв! И все начнется снова!
Я в вечность жизни верю от души.
Я верю в небо, солнце, снег и ветер!
Я верю в Бога под названием Жизнь!
А также в то, что жил Иисус на свете!
Кристина Маиловская родилась в городе Сумгаите (Азербайджан), окончила филологический факультет Волгоградского педагогического университета, живет в городе Пори (Финляндия). Публикуется впервые.