Таисия КОВРИГИНА
УТРЕННИЕ ГИМНЫ
* * *
* * *
вот новый день. и он – неповторим.
суббота, солнце, жизнь, стихотворенье!
Господь, приди на чай, поговорим –
про яблочно-янтарное варенье,
про карий мёд и сахарный песок...
как сладко, боже, липко, боже, осно!
и сердце от любви на волосок,
и счастье так бесстыдно и несносно
суббота, солнце, жизнь, стихотворенье!
Господь, приди на чай, поговорим –
про яблочно-янтарное варенье,
про карий мёд и сахарный песок...
как сладко, боже, липко, боже, осно!
и сердце от любви на волосок,
и счастье так бесстыдно и несносно
* * *
мы в лесу, у пруда,
и кругом – лебеда
или лебеди? право, отлично,
что повсюду весна,
что сверкает блесна
и сплетаются ноги в косичку.
улыбнись, оглянись –
как ласкается жизнь,
как пронзителен воздух олений!
но ты смотришь в глаза,
и дрожит стрекоза,
и над нами восходят колени.
мы в раю, где вода,
мы те лебеди, да,
параллельно плывущие в небе?
им ведь тоже, как знать...
тоже трудно... дышать...
мы те лебеди,
лебеди,
лебе...
и кругом – лебеда
или лебеди? право, отлично,
что повсюду весна,
что сверкает блесна
и сплетаются ноги в косичку.
улыбнись, оглянись –
как ласкается жизнь,
как пронзителен воздух олений!
но ты смотришь в глаза,
и дрожит стрекоза,
и над нами восходят колени.
мы в раю, где вода,
мы те лебеди, да,
параллельно плывущие в небе?
им ведь тоже, как знать...
тоже трудно... дышать...
мы те лебеди,
лебеди,
лебе...
* * *
мы спим, пока закрыты жалюзи
спина к спине – пираты
пусть плещет солнцем улица вблизи,
но нам не надо
и нам не страшно ничего, пока
мы спим – к стене я, ты – свисая
с постели, и касается рука
ковра и рая
так спим, что это – лучшее в любви
но дети, дети...
умри, любимый! милая, умри
здесь, на рассвете
спина к спине – пираты
пусть плещет солнцем улица вблизи,
но нам не надо
и нам не страшно ничего, пока
мы спим – к стене я, ты – свисая
с постели, и касается рука
ковра и рая
так спим, что это – лучшее в любви
но дети, дети...
умри, любимый! милая, умри
здесь, на рассвете
* * *
Где проснуться, чтобы утро Грига,
чтобы мир доверился, как книга,
распахнулся веером из мига,
воздухом – взахлёб?
Где заснуть, любимый, кем проснуться,
от какого солнца отвернуться,
чтоб соприкоснуться с этой куцей
нежностью и верностью амёб?
чтобы мир доверился, как книга,
распахнулся веером из мига,
воздухом – взахлёб?
Где заснуть, любимый, кем проснуться,
от какого солнца отвернуться,
чтоб соприкоснуться с этой куцей
нежностью и верностью амёб?
* * *
осенний висельник, патиссон
а входишь как всполох лета
и разрываешь рассветный сон
на розовый сонм креветок
тень исчезает в дыре дверей
водой отраженный зайчик
с прицелом сбившимся все живей
по стенам холодным скачет
пылится воздух в твоем луче
как будто встряхнули пледы
и месяц яростный пиночет
встает за порогом леды
но сон прозрачен и невесом
зевесовы зерна мечет
мир схлопывается назад в яйцо
опустошив скворечник
а входишь как всполох лета
и разрываешь рассветный сон
на розовый сонм креветок
тень исчезает в дыре дверей
водой отраженный зайчик
с прицелом сбившимся все живей
по стенам холодным скачет
пылится воздух в твоем луче
как будто встряхнули пледы
и месяц яростный пиночет
встает за порогом леды
но сон прозрачен и невесом
зевесовы зерна мечет
мир схлопывается назад в яйцо
опустошив скворечник
* * *
в парке ветер. кто-то деловой
пролетает, зайкая часами,
одуванчики качают головой,
облетая волосами –
вот петух, вот курица... слегка
дунешь, точно в блюдце...
лысинки как тельце паука
остаются.
пахнет свежескошенной травой,
псиной и сырыми небесами.
я иду босая.
одуванчики кончают подо мной.
на холодных стеблях проступают
капли молока.
я иду, ломая и ломая,
потому что – глядя в облака.
пролетает, зайкая часами,
одуванчики качают головой,
облетая волосами –
вот петух, вот курица... слегка
дунешь, точно в блюдце...
лысинки как тельце паука
остаются.
пахнет свежескошенной травой,
псиной и сырыми небесами.
я иду босая.
одуванчики кончают подо мной.
на холодных стеблях проступают
капли молока.
я иду, ломая и ломая,
потому что – глядя в облака.
* * *
сижу на облаке нагая
внизу кочуют племена
я постоянно забываю
свои земные имена
и ни зачем и ниоткуда
и никуда и никогда
я покровительница чуда
я колыбельная вода
внизу кочуют племена
я постоянно забываю
свои земные имена
и ни зачем и ниоткуда
и никуда и никогда
я покровительница чуда
я колыбельная вода
ВЕЧЕРНИЕ ОТКРОВЕНИЯ
* * *
* * *
бытием как лиходеем
извлечен из круговерти
думаешь: душа седеет
в тишине любви и смерти
наполняются минуты
жаждой встречности загробной,
чтобы сукровицей, смутой
вытечь, свертываясь в опыт,
расцветая стройным словом:
и бессонным, и бесполым,
и прекрасным, и спокойным
васильком на скотобойне.
извлечен из круговерти
думаешь: душа седеет
в тишине любви и смерти
наполняются минуты
жаждой встречности загробной,
чтобы сукровицей, смутой
вытечь, свертываясь в опыт,
расцветая стройным словом:
и бессонным, и бесполым,
и прекрасным, и спокойным
васильком на скотобойне.
* * *
поэт исходит из пейзажа
и обращается к богам
не говорит ни слова заживо
он только контур ты раскрашивай
когда стихает шум и гам
шлифует стих как бабл-гам
любуется пленером лирик
лелеет свой печальный лик
изнемогая в бренном мире
он поднял бы себя на вилы
да руки пачкать не привык
кладет таблетку под язык
непривлекательные типы
которых с полным правом нет
а слева тлеют медом липы
качели движутся со скрипом
и без особенных примет
в щенячью душу льется свет
и обращается к богам
не говорит ни слова заживо
он только контур ты раскрашивай
когда стихает шум и гам
шлифует стих как бабл-гам
любуется пленером лирик
лелеет свой печальный лик
изнемогая в бренном мире
он поднял бы себя на вилы
да руки пачкать не привык
кладет таблетку под язык
непривлекательные типы
которых с полным правом нет
а слева тлеют медом липы
качели движутся со скрипом
и без особенных примет
в щенячью душу льется свет
* * *
я памятник. себе воздвиг нерукотворный
меня и наблюдал, как зеленеет медь,
как внутренность становится валторной
грубеет, чтоб гудеть.
но птице на плече мерещилось, что живы
мельчайшие тельца:
колеблемы неведомым мотивом
танцуют в честь незримого творца.
меня и наблюдал, как зеленеет медь,
как внутренность становится валторной
грубеет, чтоб гудеть.
но птице на плече мерещилось, что живы
мельчайшие тельца:
колеблемы неведомым мотивом
танцуют в честь незримого творца.
* * *
милые и временные лица
невосстановимой красоты
состоят из крошечных частиц
и частицы эти не умрут
где прибор чтоб с ним увеличая
человеков пористых как мох
посмотреть повсюду без печали
думая что так и видит бох
невосстановимой красоты
состоят из крошечных частиц
и частицы эти не умрут
где прибор чтоб с ним увеличая
человеков пористых как мох
посмотреть повсюду без печали
думая что так и видит бох
* * *
это только наброски. и счастье – этюд
к полотну дадаиста. и люди, и боги –
то приходят ноктюрном, то как вошку к ногтю
прижимают, хрустя, потому что в итоге
мы развязки хотим, а развязка – одна:
есть скелеты мольбертов, но нет полотна
это только наброски, но время – бросок,
планомерный блицкриг и фашист по натуре.
если хочешь быть выше – вставай на носок,
буратино, и лги, что твой папа не курит
глюкогенной травы и ты все-таки есть –
потому что живешь и считаешь за честь.
к полотну дадаиста. и люди, и боги –
то приходят ноктюрном, то как вошку к ногтю
прижимают, хрустя, потому что в итоге
мы развязки хотим, а развязка – одна:
есть скелеты мольбертов, но нет полотна
это только наброски, но время – бросок,
планомерный блицкриг и фашист по натуре.
если хочешь быть выше – вставай на носок,
буратино, и лги, что твой папа не курит
глюкогенной травы и ты все-таки есть –
потому что живешь и считаешь за честь.
* * *
о как ты любишь непрерывно
и как уверенно молчишь
что нужно веровать наивно
в ненаступающее лишь
как истерично я влюбляю
и как проговориться тщусь
о том чего не понимаю
но вспоминаю наизусть
и как уверенно молчишь
что нужно веровать наивно
в ненаступающее лишь
как истерично я влюбляю
и как проговориться тщусь
о том чего не понимаю
но вспоминаю наизусть
* * *
в ряду случайных замечаний
и агрессивных обобщений –
придворный оползень печали
на счастья обморок пещерный
а за столбцом как за решеткой
двухмерной камеры без птицы –
латинских клавиш отрешенных
союз с загробною страницей
и агрессивных обобщений –
придворный оползень печали
на счастья обморок пещерный
а за столбцом как за решеткой
двухмерной камеры без птицы –
латинских клавиш отрешенных
союз с загробною страницей
ВЕРЛИБРЫ
* * *
* * *
каждое утро
срываю с лица
паутину
и весь день
где-то мечется
маленький паучок
считающий себя
моей душой
срываю с лица
паутину
и весь день
где-то мечется
маленький паучок
считающий себя
моей душой
* * *
только-только
пространство заполнило
форму твоей усталости
только-только
ты научился угадывать время
с точностью до минуты
только-только
мне стал сниться корабль
на котором ты был капитаном
как вдруг оказалось
что ты уже умер
дедушка
пространство заполнило
форму твоей усталости
только-только
ты научился угадывать время
с точностью до минуты
только-только
мне стал сниться корабль
на котором ты был капитаном
как вдруг оказалось
что ты уже умер
дедушка
* * *
записали на мокром песке
накатила волна
сложили из ракушек
дети забрали с собой
из камней возводили
ветер засыпал песком
через тысячу лет
сумасшедший прочел нашу тайну
по косточкам рыбы
накатила волна
сложили из ракушек
дети забрали с собой
из камней возводили
ветер засыпал песком
через тысячу лет
сумасшедший прочел нашу тайну
по косточкам рыбы
* * *
ты смотришь так
что я выпрямляю спину
и беру у тебя котенка
чтобы гладить его
по очереди
каждый раз
ты не ленишься
называть меня полным именем
становясь за моей спиной
чуть ближе
чем все остальные
и тогда я вижу тебя
скачущим на своем коне
по своему полю
и чувствую запах теплой полыни
идущий от моего тела
но скачущий на коне
никогда его
не почувствует
что я выпрямляю спину
и беру у тебя котенка
чтобы гладить его
по очереди
каждый раз
ты не ленишься
называть меня полным именем
становясь за моей спиной
чуть ближе
чем все остальные
и тогда я вижу тебя
скачущим на своем коне
по своему полю
и чувствую запах теплой полыни
идущий от моего тела
но скачущий на коне
никогда его
не почувствует
* * *
любимый!
назову тебя
Черепаховым гребнем
ты состоишь из гребешка (куши)
и разъемной заколки (доме)
из панциря морской черепахи
инкрустирован перламутром
в технике Шибаяма
врезка золотых нитей
изящная резьба
двусторонняя роспись
тема: летящий журавль
золотые и белые хризантемы
авторская работа
1880-е гг. эпохи Мэйдзи
назову тебя
Черепаховым гребнем
ты состоишь из гребешка (куши)
и разъемной заколки (доме)
из панциря морской черепахи
инкрустирован перламутром
в технике Шибаяма
врезка золотых нитей
изящная резьба
двусторонняя роспись
тема: летящий журавль
золотые и белые хризантемы
авторская работа
1880-е гг. эпохи Мэйдзи
* * *
подобно тому
как мысль о лимоне
сморщивает язык
слово
образует во рту
пластмассовый шар
для настольного тенниса
белый гладкий и легкий
почти отвратительный если бы
не шрам и не дырочка
выдающая в нем присутствие
творца
мечтавшего о
сферическом совершенстве
но не сумевшего
не оставить следов
как мысль о лимоне
сморщивает язык
слово
образует во рту
пластмассовый шар
для настольного тенниса
белый гладкий и легкий
почти отвратительный если бы
не шрам и не дырочка
выдающая в нем присутствие
творца
мечтавшего о
сферическом совершенстве
но не сумевшего
не оставить следов
* * *
в будущей жизни
буду верблюдом
мозоленогим
парнокопытным
плацентарным
млекопитающим
хордовым
с неразделенной подошвой
передних конечностей
с длинным хвостом
завершающимся пучком
с изогнутой шеей, большими глазами
с тяжелыми веками
с ушками маленькими, округлыми
скрытыми волосами
с колючкой в губах
и песком Заалтайской Гоби
в ресницах
и тогда обо мне уже будет написано
в энциклопедии – самое главное:
их щелевидные ноздри
способны смыкаться
буду верблюдом
мозоленогим
парнокопытным
плацентарным
млекопитающим
хордовым
с неразделенной подошвой
передних конечностей
с длинным хвостом
завершающимся пучком
с изогнутой шеей, большими глазами
с тяжелыми веками
с ушками маленькими, округлыми
скрытыми волосами
с колючкой в губах
и песком Заалтайской Гоби
в ресницах
и тогда обо мне уже будет написано
в энциклопедии – самое главное:
их щелевидные ноздри
способны смыкаться
Таисия Ковригина окончила филологический факультет Вильнюсского университета, докторант Института литовской литературы и фольклора, публиковалась в журналах «Вильнюс», «Провинциальный альманах» (Даугавпилс), «Воздушный змей» (Таллин), «Настоящее время» (Рига) и других изданиях. Родилась и живет в Вильнюсе.