Глаза привыкнут: здесь, в углу, верстак,
там, на пюпитре, горстка нон и терций, –
вот интерьер Вермеера. Итак –
благоухают скипидар и лак,
на взводе книги, полные сентенций.

Войдя, сдержи свой первый дерзкий шаг.
Входящие, предшествуемы всеми,
здесь с должным опозданьем совершат
открытие: хронометры – спешат,
и тишина заносчива, как время.

Не потому ль оснащено жилье
устройствами из дерева и меди,
и спит в стопе крахмальное белье,
и не хватает карты?.. – Но ее
уже подвозят на велосипеде.

Чужие здесь не ходят
и в окна не стучат,
и через реку в холод
«эй, лодка!» – не кричат.

Пройдет случайный катер –
и снова тишина.
Тот берег на закате
недвижен – дотемна.

Там оголенным строем
деревья у воды
по двое и по трое
ждут выхода звезды.

Там в лодке перевозчик
спит. Ватник в масле весь.
И сон его – как прочерк,
он в воздухе, как взвесь.

Тумана зябкий тремор,
песка последний свет...
Пусть перевозчик дремлет,
с запасом подогрет,

раз на сегодня, вроде,
не знать ему труда:
чужие здесь не ходят,
им незачем сюда.

к вечеру все ноет ни встать ни лечь
стоит понять что мы тоже знать
чтобы эту глину обжечь обжечь
надо неделю не спать не спать

избраны для масла зерна и вин
вазы недозрелые сохнут в ряд
косточки горьких горьких маслин
жарче горят ровней горят



устье печи побеждает мрак
пламя источник полночных чар
есть на стене потаенный знак
здесь когда-то правил другой гончар

вот его герб разъяренный лев
вроде бы с человеческим лицом
буквы непонятны распахнут зев
может быть для спора с самим творцом

это начинается не вчера
помнишь как вылеплен был Адам
вот ремесло ремесло гончара
я его никому не отдам

дважды в огонь и течет глазурь
преображаясь меняют вид
охра и кобальт кармин лазурь
чуть постучи от ногтя звенит

горе подумаешь сбросил разбил
хрупкое дело судьба проста
тот кто воистину не любил
тот и не вылепит ни черта

если рука не умеет ласкать
нежностью выглаживать материал
то гончаром не сумеешь стать
кем бы ты здесь отродясь ни стал

это мастерская не храм не суд
круг инструменты и глины пласт
те кто любил тебя тоже уйдут
только глина одна не предаст

Глядеть в огонь, тебе глядеть в огонь,
тебе глядеть в огонь – а значит, надо
тебе в огонь глядеть.
Вернись нескоро –
живучий уголь долгих корневищ,
что доставляет ротем бедуинам,
всё тлеет. Так же тлеет уголь мозга,
и еле видный пламень пробегает
над пепельной поверхностью кострища.
Грядет не огнь, не ветер и не трус,
но голос тихий, вряд ли различимый –
к нему прислушайся.
И долго тлеет уголь.

Состязаться с богами – накладно:
За попытки освоить свирель
Столько смертных платило наглядно –
Кто ушами, кто кожей своей…

Ты уже обречен провалиться
И всю жизнь продудеть за так –
Но и содранная, шевелится
Эта кожа музыке в такт.