Штудии
Евгений СТЕПАНОВ
МЕТАФОРА. МЕТАМЕТАФОРА. МЕТАБОЛА
Метафора (как универсальный троп, применяемый и в поэзии, и в прозе, и в повседневной речи) является предметом исследования на протяжении столетий.
Одну из первых дефиниций дал Аристотель, который считал, что метафора «есть перенесение имени или с рода на вид, или с вида на род, или с вида на вид, или по аналогии... Слагать хорошие метафоры — значит подмечать сходство (в природе)». [1]
В. М. Жирмунский, развивая точку зрения Аристотеля, видел смысл метафоры в дифференциации семантики: «С тропами мы встречаемся и в обыденном языке. Изменения смысла слов происходит в языке по тем же категориям, по каким оно происходит в поэзии. Слова в определенном контексте могут менять в языке свое значение. Из этого оказионального (на данный случай) изменения слова в конце концов происходит и заменение значение слова узульное, т. е. устанавливается узус, обыкновение, по которому слово может употребляться в другом значении, уже связанном с языковым обычаем». [2]
Р. О. Якобсон отмечал, что «Метафора устанавливает продуктивную ассоциацию путем аналогии или контраста». [3]
В целом, русская филологическая наука основательно изучила и продолжает изучать различные аспекты м.
Наша дефиниция предельно проста и основана на точке зрения В. М. Жирмунского: метафора — это замена окказионального значения слова на узуальное; прием, служащий определенной художественной задачи.
Исходя из этого постулата, мы и будем в дальнейшем анализировать предмет наших заметок.
Речь матафорична по своей природе, именно м. раздвигает границы сознания и познания, обогащая язык (иначе он просто не смог бы существовать и развиваться!) и рацио.
Метафора может быть выражена существительным, прилагательным, глаголом — это подвижная и универсальная лингвистическая структура, которая объединяет язык поэзии и прозы, делает верлибр верлибром, а язык практический и прозаический — языком поэтическим.
Метафора — повсеместна. Предельно лаконично и убедительно по этому поводу высказался А. П. Квятковский: «Наша бытовая речь пестрит м.: идет дождь, он потерял голову, кружится голова, торговая сеть, горячее сердце, убит горем, встает солнце, пришла весна, железная воля, у нее кровь с молоком, горящие глаза, тонкий голос, тяжелый характер и
т. д.». [4]
Однако метафоры подобны нарядам — рано или поздно устаревают. То, что вчера казалось новым, сегодня оказывается штампом. Об этом много лет назад точно заметил Р. О. Якобсон. [5]
В. М. Жирмунский употреблял термин поблекшие метафоры, т. е. «м. которые не оказывают в обычной прозаической речи никакого особого эмоционального художественного воздействия». [6]
Поблекших метафор в отечественной изящной словесности накопилось множество. И, конечно, в современной поэтической речи они выглядят не всегда уместно.
Между тем, роль поблекших метафор амбивалентна, и рассматривать их только с отрицательной точки зрения нельзя, именно на их фоне появляются новые имагинативные системы. Появляются, соответственно, и новые термины.
Р. О. Якобсон: «Когда в какой-то метафорической системе метафорическая функция сильно акцентирована, традиционные классификации рушатся, и предметы вовлекаются в новые конфигурации, подчиненные новым классификационным признакам». [7]
Константин Кедров в 1986 году предложил термин «метаметафора» и сформулировал квинтэссенцию «метафоры, где каждая вещь — вселенная». [8]
«Такой метафоры, — пишет К. Кедров, — раньше не было. Раньше все сравнивали. Поэт как солнце, или как река, или как трамвай. У Парщикова (поэт Алексей Парщиков. — Е. С.) не сравнение, не уподобление. Он и есть все то, о чем пишет. Здесь нет дерева отдельно от земли, земли отдельно от неба, неба отдельно от космоса, космоса отдельно от человека. Это зрение человека вселенной. Это метаметафора». [9]
Михаил Эпштейн создал термин «метабола».
«Метафора или сравнение — это вспышка, более или менее яркая, но неизбежно гаснущая, ибо привносится в реальность откуда-то извне, чтобы на миг осветить ее и запечатлеть. Новая поэзия ищет источник света в самом освещаемом предмете, раздвигая изнутри границы его реальности, раскрывая его одновременную и безусловную принадлежность разным мирам. Такой поэтический образ, в котором нет разделения на «реальное» и «иллюзорное», «прямое» и «переносное», но есть непрерывность перехода от одного к другому, их подлинная взаимопричастность, мы, в отличие от метафоры, назовем метаболой (древнегреческое «перемещение», «превращение», «поворот»). [10]
«Метабола — это образ, не делимый надвое, на прямое и переносное значение, на описанный предмет и привлеченное подобие, это образ двоящейся и вместе с тем единой реальности. Природа и завод превращаются друг в друга через лесообразные постройки, которые растут по собственным непостижимым законам, — техника имеет свою органику, и вместе они составляют одну реальность, в которой узнаваемо и жутко переплелись растительные и металлургические черты». [11]
Интересный факт: Константин Кедров и Михаил Эпштейн, предлагая новые филологические термины, рассматривают творчество о д н о г о круга поэтов — Александра Ерёменко, Алексея Парщикова, Ивана Жданова, Ильи Кутика и других.
Очевидно, что потребность в новой терминологии в 80-е годы прошлого века активно назревала, возникали новые имена, новые течения. Однако возникали они не на пустом месте, и необходимая рецепция распространилась, как это часто бывает в литературоведении, на предмет, безусловно, интересный, но, тем не менее, в т о р и ч н ы й.
Кедров и Эпштейн точно выразили возникшее явление, сформулировали потребность его зафиксировать и осмыслить. Они развили тезу В. М. Жирмунского о поблекших метафорах, показав, что любая троповая система, если не самообновляется, с течением времени устаревает и тогда проявляет (во многом!) дисфунциональную антиэстетическую и антивыразительную доминанту.
Между тем, новые выразительные конфигурации, новая метафорическая система (метафора или метабола), в которой (упрощая!) каждое слово и явление самоценно и не сравнимо, возникли задолго до появления знаменитой тройки (Жданов-Парщиков-Ерёменко). Как минимум — поколением раньше. Авангардного принципа построения м. поэты-метаметафористы не создали, они развили уже с у щ е с т в о в а в ш и е традиции. В связи с этим нельзя не вспомнить двух ярких поэтов, пришедших в литературу в середине ХХ века и раскрывших свое дарование в конце ХХ-начале ХХI веков.
Речь о Геннадие Айги и Викторе Сосноре.
Именно эти поэты создали н о в ы й тип р у с с к о г о стихотворения. Стихотворение-метафору. Они так же опирались на традицию, однако на традицию западной поэзии, прежде всего, Целана и французских сюрреалистов (Бретон, Супо, Тцара).
Вольно или невольно Айги и Соснора (блестящие знатоки и популяризаторы иностранной поэзии) абсорбировали западные литературные нанотехнологии, пойдя в этом смысле проторенной тропой национального гения — Пушкина.
О сложных метафорических системах поэтики Айги и Сосноры создана обширная научная литература. Достаточно вспомнить статьи В. Новикова, С. Бирюкова, Ю. Орлицкого,
Д. Бака, А. Мирзаева, Д. Голынко-Вольфсона, Л. Робеля, Ю. Милоравы, Т. Грауз, В. Амурского, Н. Азаровой, Л. Зубовой, А. Арьева и многих других исследователей.
Любопытный факт: Айги и Соснора, будучи абсолютно разными по литературному темпераменту авторами, отдают предпочтение в известной мере статичным (по сравнению с глагольными!) метафорам — метафорам-существительным.
Айги: мама-синица, бого-костер; Жизнесмерть; Россия-река; Опять — шорохи-и-шуршания. Это — брат мой; Зимы-Отклоненья!; о Матери-Древе…
Соснора: толпа — протоплазма!; Наше сердце — север-сфинкс; море-цепь, море-гать; Страдальцы спермы; Солнце-Дамокл; Свеча-сердечко; Ласточка-луна; Рай-бал…
Глагольные метафоры чаще использует Соснора, поэт, несомненно, более экспрессивный и ритмизованный. Он, например, мастерски «оживляет» ставшую бытовой идиому «идет дождь», добавляя в структуру предложения сравнение: дождь идет по улицам, как лошадь. Поблекшая метафора в руках мастера обретает второе рождение.
Нередко в качестве развернутой метафоры и Айги, и Соснора употребляют стихотворение и даже целую книгу. [12]
Соснора:
Одну из первых дефиниций дал Аристотель, который считал, что метафора «есть перенесение имени или с рода на вид, или с вида на род, или с вида на вид, или по аналогии... Слагать хорошие метафоры — значит подмечать сходство (в природе)». [1]
В. М. Жирмунский, развивая точку зрения Аристотеля, видел смысл метафоры в дифференциации семантики: «С тропами мы встречаемся и в обыденном языке. Изменения смысла слов происходит в языке по тем же категориям, по каким оно происходит в поэзии. Слова в определенном контексте могут менять в языке свое значение. Из этого оказионального (на данный случай) изменения слова в конце концов происходит и заменение значение слова узульное, т. е. устанавливается узус, обыкновение, по которому слово может употребляться в другом значении, уже связанном с языковым обычаем». [2]
Р. О. Якобсон отмечал, что «Метафора устанавливает продуктивную ассоциацию путем аналогии или контраста». [3]
В целом, русская филологическая наука основательно изучила и продолжает изучать различные аспекты м.
Наша дефиниция предельно проста и основана на точке зрения В. М. Жирмунского: метафора — это замена окказионального значения слова на узуальное; прием, служащий определенной художественной задачи.
Исходя из этого постулата, мы и будем в дальнейшем анализировать предмет наших заметок.
Речь матафорична по своей природе, именно м. раздвигает границы сознания и познания, обогащая язык (иначе он просто не смог бы существовать и развиваться!) и рацио.
Метафора может быть выражена существительным, прилагательным, глаголом — это подвижная и универсальная лингвистическая структура, которая объединяет язык поэзии и прозы, делает верлибр верлибром, а язык практический и прозаический — языком поэтическим.
Метафора — повсеместна. Предельно лаконично и убедительно по этому поводу высказался А. П. Квятковский: «Наша бытовая речь пестрит м.: идет дождь, он потерял голову, кружится голова, торговая сеть, горячее сердце, убит горем, встает солнце, пришла весна, железная воля, у нее кровь с молоком, горящие глаза, тонкий голос, тяжелый характер и
т. д.». [4]
Однако метафоры подобны нарядам — рано или поздно устаревают. То, что вчера казалось новым, сегодня оказывается штампом. Об этом много лет назад точно заметил Р. О. Якобсон. [5]
В. М. Жирмунский употреблял термин поблекшие метафоры, т. е. «м. которые не оказывают в обычной прозаической речи никакого особого эмоционального художественного воздействия». [6]
Поблекших метафор в отечественной изящной словесности накопилось множество. И, конечно, в современной поэтической речи они выглядят не всегда уместно.
Между тем, роль поблекших метафор амбивалентна, и рассматривать их только с отрицательной точки зрения нельзя, именно на их фоне появляются новые имагинативные системы. Появляются, соответственно, и новые термины.
Р. О. Якобсон: «Когда в какой-то метафорической системе метафорическая функция сильно акцентирована, традиционные классификации рушатся, и предметы вовлекаются в новые конфигурации, подчиненные новым классификационным признакам». [7]
Константин Кедров в 1986 году предложил термин «метаметафора» и сформулировал квинтэссенцию «метафоры, где каждая вещь — вселенная». [8]
«Такой метафоры, — пишет К. Кедров, — раньше не было. Раньше все сравнивали. Поэт как солнце, или как река, или как трамвай. У Парщикова (поэт Алексей Парщиков. — Е. С.) не сравнение, не уподобление. Он и есть все то, о чем пишет. Здесь нет дерева отдельно от земли, земли отдельно от неба, неба отдельно от космоса, космоса отдельно от человека. Это зрение человека вселенной. Это метаметафора». [9]
Михаил Эпштейн создал термин «метабола».
«Метафора или сравнение — это вспышка, более или менее яркая, но неизбежно гаснущая, ибо привносится в реальность откуда-то извне, чтобы на миг осветить ее и запечатлеть. Новая поэзия ищет источник света в самом освещаемом предмете, раздвигая изнутри границы его реальности, раскрывая его одновременную и безусловную принадлежность разным мирам. Такой поэтический образ, в котором нет разделения на «реальное» и «иллюзорное», «прямое» и «переносное», но есть непрерывность перехода от одного к другому, их подлинная взаимопричастность, мы, в отличие от метафоры, назовем метаболой (древнегреческое «перемещение», «превращение», «поворот»). [10]
«Метабола — это образ, не делимый надвое, на прямое и переносное значение, на описанный предмет и привлеченное подобие, это образ двоящейся и вместе с тем единой реальности. Природа и завод превращаются друг в друга через лесообразные постройки, которые растут по собственным непостижимым законам, — техника имеет свою органику, и вместе они составляют одну реальность, в которой узнаваемо и жутко переплелись растительные и металлургические черты». [11]
Интересный факт: Константин Кедров и Михаил Эпштейн, предлагая новые филологические термины, рассматривают творчество о д н о г о круга поэтов — Александра Ерёменко, Алексея Парщикова, Ивана Жданова, Ильи Кутика и других.
Очевидно, что потребность в новой терминологии в 80-е годы прошлого века активно назревала, возникали новые имена, новые течения. Однако возникали они не на пустом месте, и необходимая рецепция распространилась, как это часто бывает в литературоведении, на предмет, безусловно, интересный, но, тем не менее, в т о р и ч н ы й.
Кедров и Эпштейн точно выразили возникшее явление, сформулировали потребность его зафиксировать и осмыслить. Они развили тезу В. М. Жирмунского о поблекших метафорах, показав, что любая троповая система, если не самообновляется, с течением времени устаревает и тогда проявляет (во многом!) дисфунциональную антиэстетическую и антивыразительную доминанту.
Между тем, новые выразительные конфигурации, новая метафорическая система (метафора или метабола), в которой (упрощая!) каждое слово и явление самоценно и не сравнимо, возникли задолго до появления знаменитой тройки (Жданов-Парщиков-Ерёменко). Как минимум — поколением раньше. Авангардного принципа построения м. поэты-метаметафористы не создали, они развили уже с у щ е с т в о в а в ш и е традиции. В связи с этим нельзя не вспомнить двух ярких поэтов, пришедших в литературу в середине ХХ века и раскрывших свое дарование в конце ХХ-начале ХХI веков.
Речь о Геннадие Айги и Викторе Сосноре.
Именно эти поэты создали н о в ы й тип р у с с к о г о стихотворения. Стихотворение-метафору. Они так же опирались на традицию, однако на традицию западной поэзии, прежде всего, Целана и французских сюрреалистов (Бретон, Супо, Тцара).
Вольно или невольно Айги и Соснора (блестящие знатоки и популяризаторы иностранной поэзии) абсорбировали западные литературные нанотехнологии, пойдя в этом смысле проторенной тропой национального гения — Пушкина.
О сложных метафорических системах поэтики Айги и Сосноры создана обширная научная литература. Достаточно вспомнить статьи В. Новикова, С. Бирюкова, Ю. Орлицкого,
Д. Бака, А. Мирзаева, Д. Голынко-Вольфсона, Л. Робеля, Ю. Милоравы, Т. Грауз, В. Амурского, Н. Азаровой, Л. Зубовой, А. Арьева и многих других исследователей.
Любопытный факт: Айги и Соснора, будучи абсолютно разными по литературному темпераменту авторами, отдают предпочтение в известной мере статичным (по сравнению с глагольными!) метафорам — метафорам-существительным.
Айги: мама-синица, бого-костер; Жизнесмерть; Россия-река; Опять — шорохи-и-шуршания. Это — брат мой; Зимы-Отклоненья!; о Матери-Древе…
Соснора: толпа — протоплазма!; Наше сердце — север-сфинкс; море-цепь, море-гать; Страдальцы спермы; Солнце-Дамокл; Свеча-сердечко; Ласточка-луна; Рай-бал…
Глагольные метафоры чаще использует Соснора, поэт, несомненно, более экспрессивный и ритмизованный. Он, например, мастерски «оживляет» ставшую бытовой идиому «идет дождь», добавляя в структуру предложения сравнение: дождь идет по улицам, как лошадь. Поблекшая метафора в руках мастера обретает второе рождение.
Нередко в качестве развернутой метафоры и Айги, и Соснора употребляют стихотворение и даже целую книгу. [12]
Соснора:
Ходит и ходит
на цепи птица
с костяным клювом.
И стучит клювом
по стальным стеклам
моего неба.
Кто ты есть, птица?
Ты — судьба стаи?
Ты — ничья клятва?
Ты — мои мысли?
Ты — мои крылья?
Ты — мои цепи?
Клавиши света.
Мрамор кладбища.
Вопли ведьм пьяных.
Странности страсти
каменных комнат, —
о, объятья!
Лают псы в псарнях,
родились люди
для работ рабства.
Вот ушли луны,
унесли звезды, —
царствует солнце!
В небесах — нимбы!
Написать мне бы
сто страниц солнца.[13]
на цепи птица
с костяным клювом.
И стучит клювом
по стальным стеклам
моего неба.
Кто ты есть, птица?
Ты — судьба стаи?
Ты — ничья клятва?
Ты — мои мысли?
Ты — мои крылья?
Ты — мои цепи?
Клавиши света.
Мрамор кладбища.
Вопли ведьм пьяных.
Странности страсти
каменных комнат, —
о, объятья!
Лают псы в псарнях,
родились люди
для работ рабства.
Вот ушли луны,
унесли звезды, —
царствует солнце!
В небесах — нимбы!
Написать мне бы
сто страниц солнца.[13]
Полисемантический образ птицы («судьба стаи», «ничья клятва», «мои крылья» и т. п.) пронизывает все стихотворение. Сумма метафор создает единую, сложную и развернутую метаметафору, работает на сокреативную рецепцию читателя.
Айги:
Айги:
Перед картинами Андреи Шомбург
окна Духа на этих холстах
(приснившиеся
зренью души
в виде полей и полян)
стойко-спокойные в их неподвижности
внутренне
скользят и подрагивают
у нас на глазах становясь
(будто ровно и вечно)
живущими (как безымянная зелень): —
о да: драгоценностями! —
целомудрия чувств
и болящей
(тонко)
руки
30 ноября 1992, Берлин [14]
окна Духа на этих холстах
(приснившиеся
зренью души
в виде полей и полян)
стойко-спокойные в их неподвижности
внутренне
скользят и подрагивают
у нас на глазах становясь
(будто ровно и вечно)
живущими (как безымянная зелень): —
о да: драгоценностями! —
целомудрия чувств
и болящей
(тонко)
руки
30 ноября 1992, Берлин [14]
В стихотворении-метафоре Айги (фактически это одно предложение) нет точки. Метаметафора (термин Кедрова здесь определенно уместен) создана из россыпи метафорических жемчужин: «окна Духа»; «зренью души»; «целомудрия чувств» и т. п.).
…Красота избегает красивостей. Новую (не поблекшую) метафору следует искать, на мой взгляд, там, где ее никто не ищет. Нередко она находится в прозе или в предельно прозаизированных поэтических текстах.
Кстати говоря, мастером метафоры в прозе был Лев Толстой. Его м., как правило, развернутые. Одна влечет за собой другую, метафорический ряд проясняет не только позицию героев произведения, но и выражает взгляд писателя на описываемые события.
Характерны в этом смысле рассказы (повести) писателя: «Смерть Ивана Ильича», «Отец Сергий» и даже романы. [15]
Не случайно В. Я. Брюсов считал произведения автора «Анны Карениной» поэзией...» [16]
Вспомним рассказ «Смерть Ивана Ильича»:
«Тотчас же (Иван Ильич. — Е. С.) уходил в свой отдельный, выгороженный им мир службы и в нем находил приятности»; «Мертвец лежал, как всегда лежат мертвецы, особенно тяжело по-мертвецки, утонувши окоченевшими членами в подстилке гроба…» [17]
Ключевое слово в метафорической системе Толстого — мир. Мир как мироздание, как индивидуальный космос.
Поэты и прозаики иногда меняются местами. В современной России немало поэтов, работающих в жанре «зарифмованный рассказ». Они, опираясь на лучшие российские (советские) стихотворные традиции середины и конца прошлого века (Борис Слуцкий, Александр Межиров, Аркадий Кутилов, Александр Ханьжов, Олег Григорьев) ужесточили черты современной просодии, рифмованный стих стал еще более прозаизирован, в стихах появились максимально густая плотность, усиленная аллитерационными возможностями, максимум просторечной, бытовой и даже обсценной лексики. Это поэзия жесткая, нелицеприятная, зачастую граничащая с физиологическим очерком.
И вот на этом фоне, в рамках непоэтического контекста особенно ярко и суггестивно выглядит метафора, развернутая метафора как часть поэтического языка. Именно контекст в данном случае подчеркивает текстовое своеобразие.
Характерна в этом смысле поэма выдающегося русского национального поэта Валерия Прокошина «Выпускной-77», построенная как большая и единая развернутая метафора.
Суть этой поэмы-метафоры (предлагаю такой окказиональный термин), о которой уже много написано, заключается в том, что автор рассказывает о судьбах выпускников одного класса обычной провинциальной школы.
И эти трагические судьбы (один спился, второй повесился, третья умерла от малокровия и т. п.) вырастают в одну страшную, гибельную суицидальную метафору, говорящую о современной (нестоличной) России больше, чем любые статистические отчеты.
Развернутая метафора в поэме Прокошина существует не ради самой метафоры, а выполняет важную смыслообразующую, выразительную суггестивную роль.
Метафора становится образом, еще точнее — аллегорией.
Колька Тожин — спился и умер в 37
Геша Спирин — чемпион области по лыжам на короткие дистанции
спился и
то ли выпал то ли выбросился из окна
Галочка Давыдова — учившая меня
танцевать шейк курить пить вино целоваться
погибла в совхозе-миллионере
под копытами сорвавшегося с цепи совхозного быка
вместе с ней скончались дочь и сын
она была на 8-ом месяце беременности
Шурик Вишневский — после армии постоянно пропадал в тюрьмах
последний раз ему дали пожизненно
за тройное убийство матери отца и соседки
Иришка Пахомовская — школьная красавица
по ней сходили с ума многие старшеклассники
говорили что она трахается с третьего класса
нарожала кучу детей 6 или 7
а может быть даже 8
стала бабкой в 34 года
вечерами она часто сидит на лавочке у подъезда
вместе с настоящими старухами
и точит лясы вставными челюстями
Мишка Колотилихин — второгодник прогульщик двоечник
кажется в четвертом или пятом классе
после урока математики
мы с ним мерялись членами в школьной уборной
пьяным сгорел в своем доме
через 9 лет после выпускного вечера
Денис Завьялов — спился и умер в 40 лет
Сема Семашко — журналист районной газеты «за коммунизм»
пьяным утонул в протве
на глазах матери отца брата двоих сестер жены сына дочери
двух племянников друга и его подруги
Оксана Мартынова — хохотушка и сплетница
в 28 лет была зарезана пьяным любовником
прямо на крыльце больницы
в которой она сделала очередной аборт [18]
Финал этой поэмы безрадостен. На встречу выпускников приходит только автор. Точка поставлена. Оказиональное становится узуальным. Метафора.
…Красота избегает красивостей. Новую (не поблекшую) метафору следует искать, на мой взгляд, там, где ее никто не ищет. Нередко она находится в прозе или в предельно прозаизированных поэтических текстах.
Кстати говоря, мастером метафоры в прозе был Лев Толстой. Его м., как правило, развернутые. Одна влечет за собой другую, метафорический ряд проясняет не только позицию героев произведения, но и выражает взгляд писателя на описываемые события.
Характерны в этом смысле рассказы (повести) писателя: «Смерть Ивана Ильича», «Отец Сергий» и даже романы. [15]
Не случайно В. Я. Брюсов считал произведения автора «Анны Карениной» поэзией...» [16]
Вспомним рассказ «Смерть Ивана Ильича»:
«Тотчас же (Иван Ильич. — Е. С.) уходил в свой отдельный, выгороженный им мир службы и в нем находил приятности»; «Мертвец лежал, как всегда лежат мертвецы, особенно тяжело по-мертвецки, утонувши окоченевшими членами в подстилке гроба…» [17]
Ключевое слово в метафорической системе Толстого — мир. Мир как мироздание, как индивидуальный космос.
Поэты и прозаики иногда меняются местами. В современной России немало поэтов, работающих в жанре «зарифмованный рассказ». Они, опираясь на лучшие российские (советские) стихотворные традиции середины и конца прошлого века (Борис Слуцкий, Александр Межиров, Аркадий Кутилов, Александр Ханьжов, Олег Григорьев) ужесточили черты современной просодии, рифмованный стих стал еще более прозаизирован, в стихах появились максимально густая плотность, усиленная аллитерационными возможностями, максимум просторечной, бытовой и даже обсценной лексики. Это поэзия жесткая, нелицеприятная, зачастую граничащая с физиологическим очерком.
И вот на этом фоне, в рамках непоэтического контекста особенно ярко и суггестивно выглядит метафора, развернутая метафора как часть поэтического языка. Именно контекст в данном случае подчеркивает текстовое своеобразие.
Характерна в этом смысле поэма выдающегося русского национального поэта Валерия Прокошина «Выпускной-77», построенная как большая и единая развернутая метафора.
Суть этой поэмы-метафоры (предлагаю такой окказиональный термин), о которой уже много написано, заключается в том, что автор рассказывает о судьбах выпускников одного класса обычной провинциальной школы.
И эти трагические судьбы (один спился, второй повесился, третья умерла от малокровия и т. п.) вырастают в одну страшную, гибельную суицидальную метафору, говорящую о современной (нестоличной) России больше, чем любые статистические отчеты.
Развернутая метафора в поэме Прокошина существует не ради самой метафоры, а выполняет важную смыслообразующую, выразительную суггестивную роль.
Метафора становится образом, еще точнее — аллегорией.
Колька Тожин — спился и умер в 37
Геша Спирин — чемпион области по лыжам на короткие дистанции
спился и
то ли выпал то ли выбросился из окна
Галочка Давыдова — учившая меня
танцевать шейк курить пить вино целоваться
погибла в совхозе-миллионере
под копытами сорвавшегося с цепи совхозного быка
вместе с ней скончались дочь и сын
она была на 8-ом месяце беременности
Шурик Вишневский — после армии постоянно пропадал в тюрьмах
последний раз ему дали пожизненно
за тройное убийство матери отца и соседки
Иришка Пахомовская — школьная красавица
по ней сходили с ума многие старшеклассники
говорили что она трахается с третьего класса
нарожала кучу детей 6 или 7
а может быть даже 8
стала бабкой в 34 года
вечерами она часто сидит на лавочке у подъезда
вместе с настоящими старухами
и точит лясы вставными челюстями
Мишка Колотилихин — второгодник прогульщик двоечник
кажется в четвертом или пятом классе
после урока математики
мы с ним мерялись членами в школьной уборной
пьяным сгорел в своем доме
через 9 лет после выпускного вечера
Денис Завьялов — спился и умер в 40 лет
Сема Семашко — журналист районной газеты «за коммунизм»
пьяным утонул в протве
на глазах матери отца брата двоих сестер жены сына дочери
двух племянников друга и его подруги
Оксана Мартынова — хохотушка и сплетница
в 28 лет была зарезана пьяным любовником
прямо на крыльце больницы
в которой она сделала очередной аборт [18]
Финал этой поэмы безрадостен. На встречу выпускников приходит только автор. Точка поставлена. Оказиональное становится узуальным. Метафора.
Литература. Примечания:
[1] Аристотель. Цитата из Поэтического словаря А. П. Квятковского, М.: «Советская Энциклопедия», 1966, с. 156
[2] Жирмунский Виктор Максимович, «Введение в литературоведение: Курс лекций / Под ред. З. И. Плавксина, В. М. Жирмунской; Вступ. ст. З. И. Плавксина. Изд. 3-е. — М..: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009, с. 323
[3] Роман Якобсон, Работы по поэтике: Переводы / Сост. и общ. ред. М. Л. Гаспарова. — М.: Прогресс, 1987, с. 328, 329
[4] Квятковский А. П. Поэтический словарь / Науч. ред. И. Роднянская. — М.: «Советская Энциклопедия»,1966, с. 156
[5] Р. О. Якобсон в книге «Работы по поэтике: Переводы», М.: Прогресс, 1987, в частности, писал: «Трактуя о языковых явлениях прошлого, трудно избегнуть схематизации и некоторого рода механизации. Сегодняшний уличный разговор понятней языка «Стоглава» не только обывателю, но и филологу. Точно также стихи Пушкина как поэтический факт сейчас непонятнее, невразумительнее Маяковского или Хлебникова», с. 272
[6] Жирмунский Виктор Максимович, «Введение в литературоведение: Курс лекций / Под ред. З. И. Плавксина, В. М. Жирмунской; Вступ. ст. З. И. Плавксина. Изд. 3-е. — М..: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009, с. 327
[7] Роман Якобсон, Работы по поэтике: Переводы / Сост. и общ. ред. М. Л. Гаспарова. — М.: Прогресс, 1987, с. 331
[8] К. Кедров, «Метакод и метаметафора», «ДООС», Издание Елены Пахомовой, М., 1999, с. 189
[9] Там же. С. 189, 190
[10] Михаил Эпштейн, Парадоксы новизны. О литературном развитии ХIХ-ХХ веков, М., Советский писатель, 1988, с. 166, 167
[11] Там же. С. 167
[12] Виктор Соснора пишет не стихи, не циклы стихов, а книги. Это его творческое кредо.
[13] Виктор Соснора, журнал «Зинзивер» № 2 (18) 2010, 48 с.
[14] Геннадий Айги, журнал «Новый Мир», № 3, 2007, URL: www.magazines.ru
[15] Толстой Л. Н. Отец Сергий: Повести — М: Профиздат, 2008, с. 309
[16] В книге «Синтетика поэзии: мысли и замечания», М.: КРАСАНД, 2010, В. Я. Брюсов рассматривал поэзию как универсальную и максимально емкую языковую систему. Он, в частности, писал: «В смысле широком «поэзия» — все создания искусства, выраженные словом. Тогда и роман, например, «Война и мир», также — поэзия. В более узком (и более подлинном) смысле, «поэзия» — особый род словесного искусства, противопоставляемый «художественной прозе». С. 81
[17] Толстой Л. Н. Отец Сергий: Повести — М: Профиздат, 2008, с. 321
[18] Валерий Прокошин, «Выпускной-77», «Дети Ра», № 5-6 (31-32), 2007, URL: www.magazines.ru
[1] Аристотель. Цитата из Поэтического словаря А. П. Квятковского, М.: «Советская Энциклопедия», 1966, с. 156
[2] Жирмунский Виктор Максимович, «Введение в литературоведение: Курс лекций / Под ред. З. И. Плавксина, В. М. Жирмунской; Вступ. ст. З. И. Плавксина. Изд. 3-е. — М..: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009, с. 323
[3] Роман Якобсон, Работы по поэтике: Переводы / Сост. и общ. ред. М. Л. Гаспарова. — М.: Прогресс, 1987, с. 328, 329
[4] Квятковский А. П. Поэтический словарь / Науч. ред. И. Роднянская. — М.: «Советская Энциклопедия»,1966, с. 156
[5] Р. О. Якобсон в книге «Работы по поэтике: Переводы», М.: Прогресс, 1987, в частности, писал: «Трактуя о языковых явлениях прошлого, трудно избегнуть схематизации и некоторого рода механизации. Сегодняшний уличный разговор понятней языка «Стоглава» не только обывателю, но и филологу. Точно также стихи Пушкина как поэтический факт сейчас непонятнее, невразумительнее Маяковского или Хлебникова», с. 272
[6] Жирмунский Виктор Максимович, «Введение в литературоведение: Курс лекций / Под ред. З. И. Плавксина, В. М. Жирмунской; Вступ. ст. З. И. Плавксина. Изд. 3-е. — М..: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009, с. 327
[7] Роман Якобсон, Работы по поэтике: Переводы / Сост. и общ. ред. М. Л. Гаспарова. — М.: Прогресс, 1987, с. 331
[8] К. Кедров, «Метакод и метаметафора», «ДООС», Издание Елены Пахомовой, М., 1999, с. 189
[9] Там же. С. 189, 190
[10] Михаил Эпштейн, Парадоксы новизны. О литературном развитии ХIХ-ХХ веков, М., Советский писатель, 1988, с. 166, 167
[11] Там же. С. 167
[12] Виктор Соснора пишет не стихи, не циклы стихов, а книги. Это его творческое кредо.
[13] Виктор Соснора, журнал «Зинзивер» № 2 (18) 2010, 48 с.
[14] Геннадий Айги, журнал «Новый Мир», № 3, 2007, URL: www.magazines.ru
[15] Толстой Л. Н. Отец Сергий: Повести — М: Профиздат, 2008, с. 309
[16] В книге «Синтетика поэзии: мысли и замечания», М.: КРАСАНД, 2010, В. Я. Брюсов рассматривал поэзию как универсальную и максимально емкую языковую систему. Он, в частности, писал: «В смысле широком «поэзия» — все создания искусства, выраженные словом. Тогда и роман, например, «Война и мир», также — поэзия. В более узком (и более подлинном) смысле, «поэзия» — особый род словесного искусства, противопоставляемый «художественной прозе». С. 81
[17] Толстой Л. Н. Отец Сергий: Повести — М: Профиздат, 2008, с. 321
[18] Валерий Прокошин, «Выпускной-77», «Дети Ра», № 5-6 (31-32), 2007, URL: www.magazines.ru