В детстве моей Грузией был фильм «Мимино» и футбольная команда «Динамо» (Тбилиси). В память врезалась черно-белая картинка: матч чемпионата мира-82 Шотландия – СССР. Гол, забитый Рамазом Шенгелия. Потом нелепая ошибка Александра Чивадзе: не попал по мячу и позволил двум шотландцам выйти на наши ворота. Но это еще не все: Чивадзе, центральный защитник, не забивавший почти никогда и никому, подключается к атаке и сравнивает счет – 2:2. «Исправил ошибку», – резюмирует комментатор, а я в этот момент начинаю что-то понимать о грузинском характере.

Первое впечатление от Грузии – ее несоветскость. В других бывших союзных республиках, где довелось побывать, бросается в глаза родство, общность травмы, в той или иной мере выраженная боль ветки, отсеченной от родного ствола. В советские годы я в Грузии не бывал, но есть ощущение, что этот не чуждый Западу в архитектуре и живописи Восток всегда держался немного особняком, сохраняя в своей крови защищенную грядами гор независимость.

Но самое несоветское в Грузии – это, конечно, растительность. Эвкалипты и мандариновые деревья – даже не советский юг, а явная экзотика и заграница.

Пальма – шершавая слоновья нога – растет посреди дороги в Кобулети, между центральной площадью и рынком. Машины аккуратно объезжают ее, словно священную корову на улице индийского города.

Батумский ботанический сад – парк юрского периода для деревьев. После привычных, соразмерных человеку дубов, тополей, вязов – неправдоподобные, неохватные исполины. Не всякая птица долетит до вершины секвойи. Стоят, не замечая нас, шелестят что-то друг другу на недоступной взгляду высоте.

В деревянной клетке невзрачное деревце с бледными пятнами по стволу. Знаменитый анчар, – представляет его экскурсовод. История сада – воплощение грузинской натуры. Его основатель, Андрей Краснов, долго выбирал место, способное принять и взрастить представителей мировой флоры. Выбрав, попытался выкупить землю у местного князя. Тот не соглашался продать ни за какие деньги. Узнав, что для ботанического сада, – подарил, не взяв ни копейки.

Знакомые писатели и случайные собеседники – таксисты, портье, продавцы на рынках – не жалуются на жизнь, власть и растущие цены. При достаточно скромном уровне жизни сохранить лицо и национальную гордость – дело чести для каждого.

Столь же независима и самодостаточна грузинская культура. Некоторым из пасынков советской семьи Россия подарила письменность, живопись и даже поставила хореографию. Грузии же от России нужна была всегда в большей степени защита и безопасность, нежели культурная подпитка. Она и в советские годы оставалась по отношению к империи такой кавказской не отделившейся вовремя Польшей. Помню, как поражали меня грузинские фильмы, в которых актеры разговаривали собственными гортанными голосами, и женский бесстрастный голос дубляжа ложился поверх иноязычного диалога, не впитываемый его тканью.

У Грузии были Руставели, Бараташвили и Табидзе – достойные собеседники для Лермонтова, Мандельштама и Пастернака. И Грузия никогда об этом не забывала. Она и нашего Пушкина видела своим, неземным взглядом. Пройдите до конца по проспекту Руставели и убедитесь сами: у тбилисского памятника классику знакомыми кажутся одни бакенбарды.

Непереведенное поколение грузинских авторов, выросших в глухие 90-е, поражает своим разительным несходством ни с русской, ни с западной поэзией. Вот Шалва Бакурадзе поднимается на сцену и, закрыв глаза, выпевает а капелла свои долгие медитации. После аплодисментов голос из зала: «А перевод?» – «Я думаю, этому стихотворению он не нужен, все понятно и так». Ничего не понятно, но автор в чем-то прав: возможно, это стихотворение просто не поддается переводу и не нуждается в нем.

У поющих фонтанов в Батуми звучaт Doors, Pink Floyd. Попса здесь, видимо, не в чести. С бутылками грузинского пива в руках садимся на скамейку, вдыхаем морской воздух, выдыхаем чад и суету своих оставленных на полторы недели столиц. Подошедшая к нам женщина заговаривает без акцента. Представляется: Альфия, татарка, жила в Москве, училась на журналиста. Потом вышла замуж за батумского грузина.

– Когда-то у меня была мечта: иметь четверых детей и большой дом, чтобы можно было всех родственников принимать. Недавно стою на балконе, муж подходит ко мне, обнимает, спрашивает: «Ну что, Альфия, сбылась твоя мечта?» Вон там мои дети катаются, – указывает она в сторону фонтанов, и в подтверждение зовет сначала старшую дочь, потом среднюю, потом маленького сына... По очереди подкатывают на роликах, смущенно здороваются.

– Я никогда не жалела, что сюда переехала. Вот только по-русски в последнее время поговорить не с кем. Вы туристы? Откуда?

По очереди представляемся, называя свои страны и города. Приглашаем в театр на наше завтрашнее выступление.

– Поэты? Фестиваль? Это здорово. – Задумывается ненадолго. – Я завтра приду, тоже стихи почитаю.

Растерянно киваем.

На обратном пути в гостиницу мой сосед по номеру, проникшись неторопливым батумским временем, рассуждает о том, что неправильно живем мы в Москве, зарываясь носом в бесконечные дела и проблемы. Не чувствуем жизни, пока она утекает сквозь пальцы. То ли дело купить домик где-нибудь здесь, или в Черногории, сдать московскую квартиру...

Приморского наркоза хватит еще дней на пять. Потом сосед начнет роптать: нет, нельзя же так расслабляться – дела стоят, все меня ищут, в ящике тридцать непрочитанных сообщений за один день.

Здесь, в Грузии, задумываешься о том, что человек потенциально шире своей географии. В нем заложено больше, чем вынуждает проявлять место его проживания. Новое солнце высвечивает новые грани характера и темперамента. За две фестивальные декады я наблюдал примеры этого преодоления географии. Кто-то из знакомых неожиданно для себя начинает блистать остроумием и обаять окружающих женщин. Другой за обедом подсаживается с улыбкой к столу, где сидят его непримиримые литературные оппоненты. Третий высказывает тебе в глаза обиду, которая, случись в обжитом, привычном пространстве, наверняка осталась бы, не облеченная в слова, тлеть в глубине сердца. Через несколько дней, проведенных здесь, все мы уже немного грузины.

В последний вечер участники, остающиеся в гостинице до утра, выходят к автобусам, чтобы проводить первую партию отъезжающих. У некоторых на глазах слезы: люди привязались друг другу и не считают нужным это скрывать. Каждое мгновение драгоценно вне зависимости от его места в общей цепи, и эти объятия у автобуса с заведенным мотором уже ничто не отменит.

Проницаемость, прозрачность любых стен и дверей присуща Грузии. Здесь нет азиатских дувалов – напротив, открытые балконы вынесены до половины улицы. Пожилая женщина стоит на балконе и во весь голос обсуждает что-то по телефону. Трое мужчин пьют чай за столиком, выдвинутым на тротуар. Улица – продолжение дома; дом – продолжение улицы.

Открыт и распахнут, несмотря на горы, а скорее благодаря им, и грузинский пейзаж. Многоярусный Тбилиси напоминает слоеный пирог, румяный, с надрезами в поджаристой корке. Оказавшись на краю надреза, видишь далеко вокруг. Множество складок, населенных людьми площадок и уступов словно увеличивают площадь маленькой уютной страны.

Одно из самых сильных тбилисских впечатлений – знаменитые турецкие бани. На входе табличка с цитатой из пушкинского «Путешествия в Арзурум», где поэт отзывается о них с восторгом. Каждый турист – не говоря уже о гостях русско-грузинского поэтического фестиваля – норовит попасть в номер, где мылся классик.

Массажист Махмуд – не меньшая достопримечательность тбилисских бань, чем пушкинский номер. Он представитель династии: около трехсот лет назад его предки уже занимались здесь нелегким ремеслом (после работы с каждым клиентом в пропитанном серными испарениями воздухе человек-гора Махмуд делает несколько глубоких вдохов-выдохов, приводящих на память расхожее сравнение с кузнечными мехами). «Сейчас лучше, чем год назад», – говорит Махмуд, завязывая узлом мое распаренное в бассейне тело. Вернувшись в воду, запрокидываешь голову и видишь ничем не забранную синеву неба.

Ни одна официальная часть на фестивале не обходится без умных и уместных слов о пользе народной дипломатии и ее преимуществах перед дипломатией политиков. Но до подробностей и развернутых дискуссий дело доходит редко. Слишком по-разному освещались в Грузии и России августовские события 2008-го. Найти точки соприкосновения в литературных оценках гораздо легче, чем в политических. Однако все приглашенные, думаю, понимали, что стихи – не единственная причина их присутствия на форуме.

Я не склонен переоценивать возможности народной дипломатии. Для того чтобы народы не шли на поводу у политиков, недостаточно подружить несколько граждан одной страны с гражданами другой. Необходимо мыслящее и сильное общество, волю которого политики будут воспринимать – и выполнять. И все же после 2008 года приезд в Грузию каждого россиянина – это личный, осознанный выбор в пользу разума и диалога.

Три года назад мы воевали не с живыми людьми, а со своими мифами. Но гибли – с обеих сторон – живые люди. Чтобы осознать это, достаточно посмотреть в глаза тем, кто пережил конфликт. Я не прочел в этих глазах ненависти – только обиду. А значит, не все потеряно.