"ДИКОРОССЫ" НА КАРТЕ ГЕНЕРАЛЬНОЙ. Поэзия
Дети Ра ВЛАСОВ
ПРЕДВОДИТЕЛЬ РАБСИЛЫ
* * *
Я — рабсила. Ты — белая кость.
Ты жируешь. Я вою.
У меня пролетарская злость.
У тебя — остальное.
Остального — навалом. Ты — Крез.
Я — босота, рванина.
Не уйти от таких антитез,
но помимо
есть чего не скупить на корню
ни варягам, ни грекам:
я свое при себе сохраню,
ты сгноишь по сусекам.
Ты жируешь. Я вою.
У меня пролетарская злость.
У тебя — остальное.
Остального — навалом. Ты — Крез.
Я — босота, рванина.
Не уйти от таких антитез,
но помимо
есть чего не скупить на корню
ни варягам, ни грекам:
я свое при себе сохраню,
ты сгноишь по сусекам.
* * *
Нынче тянет во хлам, как когда-то на подвиги.
Отслужив лабуде,
хорошо — красной рожей светить себе под ноги,
не споткнувшись нигде.
Хорошо, коли сыщется стежка окольная,
чтобы лечь и не встать,
чтоб тебя ни одна сволота протокольная
не сумела достать,
чтобы больше ни встречного, ни поперечного,
ни непрошенных глаз…
Без того до краев — реализма увечного,
без того — под завяз.
Вот и хватит, и по боку, пусть окаянное времечко
пролетает, пыля,
и опять кувыркается и задыхается Веничка
в Петушках у Кремля,
и напрасное небо, напрасно дарившее,
порастает быльем
в стороне от столицы с ее нуворишами
и ее шакальем.
Отслужив лабуде,
хорошо — красной рожей светить себе под ноги,
не споткнувшись нигде.
Хорошо, коли сыщется стежка окольная,
чтобы лечь и не встать,
чтоб тебя ни одна сволота протокольная
не сумела достать,
чтобы больше ни встречного, ни поперечного,
ни непрошенных глаз…
Без того до краев — реализма увечного,
без того — под завяз.
Вот и хватит, и по боку, пусть окаянное времечко
пролетает, пыля,
и опять кувыркается и задыхается Веничка
в Петушках у Кремля,
и напрасное небо, напрасно дарившее,
порастает быльем
в стороне от столицы с ее нуворишами
и ее шакальем.
* * *
Поскольку ты им не чета,
ты ими почти почитаем.
Кому-нибудь надо читать.
Ну что ж — почитаем.
Мешая стрихнин и поп-арт,
опешившим моськам и сявкам
как слон, посетивший ломбард,
разрушь их концерт по заявкам.
Прочти, как бросаются вплавь —
нет шанса на то, чтоб,
как крошки, смахнуть со стола
капеллу лотошных.
Прочти, как стреляют в висок,
за это довольство собою,
за это плебейство высот,
за это лакейство свободы.
Прочти, чтоб на выходе влет
заметить, как, всех затмевая,
водяру из блюдечка пьет
подруга твоя боевая.
ты ими почти почитаем.
Кому-нибудь надо читать.
Ну что ж — почитаем.
Мешая стрихнин и поп-арт,
опешившим моськам и сявкам
как слон, посетивший ломбард,
разрушь их концерт по заявкам.
Прочти, как бросаются вплавь —
нет шанса на то, чтоб,
как крошки, смахнуть со стола
капеллу лотошных.
Прочти, как стреляют в висок,
за это довольство собою,
за это плебейство высот,
за это лакейство свободы.
Прочти, чтоб на выходе влет
заметить, как, всех затмевая,
водяру из блюдечка пьет
подруга твоя боевая.
* * *
Ладан тощей свободы несвят и несмел,
а дыханье — тлетворно.
Здесь, в отчизне ненужных людей, не у дел
прозябать незазорно.
И, живя под законом сумы да тюрьмы,
под велением щучьим,
ты на тоненький голос всевидящей тьмы
откликаться приучен.
Вот перо, вот стакан — как последний приют,
вот — не наше, не ваше,
где так горько вздыхают и весело пьют,
на себя наплевавши.
а дыханье — тлетворно.
Здесь, в отчизне ненужных людей, не у дел
прозябать незазорно.
И, живя под законом сумы да тюрьмы,
под велением щучьим,
ты на тоненький голос всевидящей тьмы
откликаться приучен.
Вот перо, вот стакан — как последний приют,
вот — не наше, не ваше,
где так горько вздыхают и весело пьют,
на себя наплевавши.
* * *
Здесь что ни князь — то грязь.
Здесь тот, кто духом нищ,
вам дует в уши.
Здесь, только сторонясь
публичных толковищ,
спасаешь душу.
Здесь в рукотворной мгле
томится свет. Здесь честь
в чужих да лишних.
Нет правды на земле.
Но выше — правда есть.
До встречи в вышних!
Здесь тот, кто духом нищ,
вам дует в уши.
Здесь, только сторонясь
публичных толковищ,
спасаешь душу.
Здесь в рукотворной мгле
томится свет. Здесь честь
в чужих да лишних.
Нет правды на земле.
Но выше — правда есть.
До встречи в вышних!
* * *
Валентину
Поотстать, обгоревшую "Приму"
шваркнуть за мост небрежным щелчком
и украдкой глядеть тебе в спину,
и глотать подступающий ком,
и давиться.
Не надо, не трогать —
будет только тошней и больней,
все мы платим подушную подать
ненасытной отчизне своей.
…Проплывают вагоны, как титры
проплывают из мрака во мрак.
Выживает лишь сильный да хитрый.
Собери свои силы в кулак.
шваркнуть за мост небрежным щелчком
и украдкой глядеть тебе в спину,
и глотать подступающий ком,
и давиться.
Не надо, не трогать —
будет только тошней и больней,
все мы платим подушную подать
ненасытной отчизне своей.
…Проплывают вагоны, как титры
проплывают из мрака во мрак.
Выживает лишь сильный да хитрый.
Собери свои силы в кулак.
* * *
При хожденьи в печать, что ни ходка — прикол и сюжет:
отсылаешь стихи, обнадеженный словом приватным,
чтоб, два года спустя, получить… публикацию? — нет! —
адресок — извещенье о некоем конкурсе (платном)
в виде новой наживки, крючочка, мол, на тебе — жри,
графоман стоеросовый, лох от сохи да телеги,
или — ноги в охапку и рысью — по членам жюри,
подучась хитроумным подходцам из книжек Карнеги.
Отравись полной ме-рой на кухнях приме-е-рных ме-е-ню
(что кому предпочтительней), но, становясь на котурны,
пой и веруй, как будто не нюхал семь пятниц на дню
и не в курсе убоя из практики литературной,
этих лунных ландшафтов на почве берез да осин,
трескотни о духовности там, где духовности — клизма.
Не гнушайся, подвой со слезой про спасенье Руси
в строевом православье взамен строевого марксизма.
Впрочем, юмор увечен. На низкой и вязкой струне
довод битого разума прочего дальше и дольше.
Коли в храме торгуют, пройди от него в стороне,
как босота, и помни, что Господа во поле больше.
А сердчишко заходится, стонет… — Уймись, идиот!
Ты ж на пятом десятке, забудь эти читки и верстки:
изведешься впустую, пока до тебя не дойдет,
что опять — шулера, и опять — обыграли в наперстки.
Нет уж — дудки! не надо, довольно, достаточно, из
этой ли-те-ра-ту-ры, где жухнешь, как рыба на суше,
в никуда и ничто, но от этих блатных экспертиз
и постыдных потуг достучаться в их мертвые души!
Доверяясь заветам других — путеводных светил,
не проси, не ловчи, не сфальшивь ни на гран, ни на волос.
Ты не гож в конкурсанты. Ты жизнью за все заплатил
и в кромешном отчаянье выстрадал СОБСТВЕННЫЙ голос.
отсылаешь стихи, обнадеженный словом приватным,
чтоб, два года спустя, получить… публикацию? — нет! —
адресок — извещенье о некоем конкурсе (платном)
в виде новой наживки, крючочка, мол, на тебе — жри,
графоман стоеросовый, лох от сохи да телеги,
или — ноги в охапку и рысью — по членам жюри,
подучась хитроумным подходцам из книжек Карнеги.
Отравись полной ме-рой на кухнях приме-е-рных ме-е-ню
(что кому предпочтительней), но, становясь на котурны,
пой и веруй, как будто не нюхал семь пятниц на дню
и не в курсе убоя из практики литературной,
этих лунных ландшафтов на почве берез да осин,
трескотни о духовности там, где духовности — клизма.
Не гнушайся, подвой со слезой про спасенье Руси
в строевом православье взамен строевого марксизма.
Впрочем, юмор увечен. На низкой и вязкой струне
довод битого разума прочего дальше и дольше.
Коли в храме торгуют, пройди от него в стороне,
как босота, и помни, что Господа во поле больше.
А сердчишко заходится, стонет… — Уймись, идиот!
Ты ж на пятом десятке, забудь эти читки и верстки:
изведешься впустую, пока до тебя не дойдет,
что опять — шулера, и опять — обыграли в наперстки.
Нет уж — дудки! не надо, довольно, достаточно, из
этой ли-те-ра-ту-ры, где жухнешь, как рыба на суше,
в никуда и ничто, но от этих блатных экспертиз
и постыдных потуг достучаться в их мертвые души!
Доверяясь заветам других — путеводных светил,
не проси, не ловчи, не сфальшивь ни на гран, ни на волос.
Ты не гож в конкурсанты. Ты жизнью за все заплатил
и в кромешном отчаянье выстрадал СОБСТВЕННЫЙ голос.
* * *
Дело близится к концу,
но, пускай тебе фигово,
не с руки и не к лицу
выживать за счет другого.
Стой на правиле простом
аж до самого отбоя:
не делись своим крестом,
не обременяй собою.
но, пускай тебе фигово,
не с руки и не к лицу
выживать за счет другого.
Стой на правиле простом
аж до самого отбоя:
не делись своим крестом,
не обременяй собою.
* * *
Сползаешь с горочки крутой
в кустарный, выморочный быт,
намеренною немотой,
как плотным облаком, укрыт.
За стылый дом, за Старый Крым,
за благодать последних крох…
Ты выдыхаешь трудный дым
вразмен на безрассудный вздох.
в кустарный, выморочный быт,
намеренною немотой,
как плотным облаком, укрыт.
За стылый дом, за Старый Крым,
за благодать последних крох…
Ты выдыхаешь трудный дым
вразмен на безрассудный вздох.
* * *
Жизнь катится под гору, словно состав в благодать
надежного берега, где не до жару и жиру.
Осталось немного. Осталось остыть и отдать
последние почести трудному мудрому миру.
А коли на то не достанет ни сердца, ни струн —
природа мудра и — по счастью — пустот не приемлет,
и в зыбке Господней болтается новый болтун,
и ангел витает, и змей-искуситель не дремлет.
надежного берега, где не до жару и жиру.
Осталось немного. Осталось остыть и отдать
последние почести трудному мудрому миру.
А коли на то не достанет ни сердца, ни струн —
природа мудра и — по счастью — пустот не приемлет,
и в зыбке Господней болтается новый болтун,
и ангел витает, и змей-искуситель не дремлет.
Андрей Власов — поэт. Автор книги стихотворений "Меж двух колонок", вышедшей в 1998 году в Великих Луках. Живет и работает в городе Великие Луки на Псковщине.