Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Юлиан Фрумкин-Рыбаков, "Эхо" (4-я книга стихов).
СПб: "Знак", 2007.

Эхо… Название очень точное, — если есть смысл говорить о точности и пробовать уяснить себе, что она собой представляет?.. Чего ищет?.. И — для чего, зачем, для кого?..

"…ибо если и есть вертикаль
языка для общения с Богом —
в основанье ее не скрижаль,
но вербаль-
ная, в платье убогом,
речь в заплатах застиранных слов,
ветхих, в Новом и Ветхом завете,
из гуляющих в ней сквозняков
существительных и междометий…"

Это — из первого стихотворения книги. Итак, программного, сказали бы мы?.. Не скажем: пусть сами они, языком гуляющих в них (и не только в них, как мы уже прочитали) сквозняков, скажут нам свое. И за себя, и за нас, конечно…

"сплошные узелки с изнанки слов,
так мы спасаемся от тлена и распада —
с изнанки ни сюжета нет, ни лада,
там ни начал не сыщешь, ни концов…"

"если есть нам оправданье —
это белые листочки,
это шорох мирозданья
между строк и в каждой строчке,
между прошлым и грядущим,
в сумраке на дне оврага,
в самой чаще, в самой гуще —
между мыслью и бумагой…"

Рецензию так и тянет назвать чем-нибудь вроде этого: "Между мыслью и бумагой". Что ж… Но — почему не назвать ее, заодно, "Между прошлым и грядущим"?.. Что ж… Дело-то в том, что столкнулись мы тут с явлением соприкосновения — да нет: предчувствием соприкосновения всех этих слов — со Словом. С тем, которое в Начале, по упомянутой выше (не мной, а автором) священной книге, было. А — есть?..

"лето выпало в осадок,
Летний сад пустой и голый…

и не надо, и не надо
трогать попусту глаголы…"

А они сами только-то и спешат — потрогаться… В чем убеждает рецензируемая книга. Она вся — о тех самых глаголах, словах (что не обязывает нас путать ее с учебником по грамматике) — через стремление соприкоснуться с тем самым Словом. Удалось ли, хоть чуть?.. Судить читателю.
"…И, слово, в музыку вернись" (Осип Мандельштам). "Я слово позабыл, что я хотел сказать…" (он же). Читая книгу Юлиана Фрумкина-Рыбакова, почти физически ощущаешь, как все слова его возвращаются в музыку (подчас, сходя на некий полудух-полусвет, — "Брызги дождя, полусвет, полутьму", по Некрасову), — и что это им только на пользу.
"Где мне найти человека, позабывшего все слова, чтобы перекинуться с ним словом?" — вопрошал (довольно задолго до цитируемой выше священной книги) древнекитайский философ Чжуан-цзы (хотя философия древнегреческая к тому времени уже вовсю оперировала понятием Логоса, — стараясь его расшифровать, прощупать, — припасть к нему. И, значит, черпая из него нечто для своего небесславного развития. Ни о какой катастрофе с вавилонским столпотворением еще, пожалуй, не зная).
Книга Ю. Ф.-Р. открывается, именно-таки, образом вавилонской башни ("вавилонская башня стихов" — //инсталляция, текст в виде уха...). Что ж, — башенка рухнула, как мы знаем, что ж: случилось смешение языков. Знаем… Но — стремление к Логосу-то куда деть?..
Оно и угадывается (подстегивая стремиться вдогон) в книге Юлиана Фрумкина-Рыбакова.

Алексей ДАВЫДЕНКОВ



Сергей Зубарев. На бульваре имени Тупого.
М., Библиотека журнала "Дети Ра", 2008.

Большая часть современной поэзии построена на игре. Как правило, она заключает в себе разного рода интеллектуальные эксперименты с формой и содержанием: аллюзии, юмор абсурда, подчеркнутая прозаичность текста, создание "поэтических имиджей". Театральность у современной поэзии в крови. Недаром одна из немногих игровых поэм Иосифа Бродского названа "Представление". Театр предполагает зрителя, поэзия — читателя. В любом случае, представление, даже самое что ни на есть частное, когда в виртуальном партере присутствует только alter ego автора, направлено на то, чтобы зрителя заинтересовать, удивить, огорошить, а не оставить ему иного выбора, как, позевывая, ожидать антракта.
Методы провокации этого интереса могут быть разнообразными и заключаться как в самом тексте произведения, так и в антураже (в данном контексте легко объяснимо тяготение некоторых авторов к жанру перформанса). Подобные приемы мастерски воплощены в текстах столпов концептуализма. Многие молодые поэты пытаются примерить на себя эти "одежды". У одних это получается, взять, к примеру, В. Емелина или А. Родионова. Другим эти одежды оказываются чересчур велики, и авторы скатываются к бесконечному повтору, многократно использованным сюжетным ходам и поэтическим образам. Третьим подобные рамки оказываются тесноваты, так что приходится искать иной эмоциональной и философской наполненности текста.
В подобном поиске находится и Сергей Зубарев. В своей второй книге "На бульваре имени Тупого" он продолжает традиции как обэриутов, так и авангардистов 50-60-х годов, позднее подхваченные Д. А. Приговым. Уже по одному названию, заключающему в себе "иррациональную комичность бытия", можно догадаться, что перед вами автор, так или иначе позиционирующий себя как концептуальный. Вошедшие в книгу стихотворения насквозь пропитаны иронизированием над царящим в жизни абсурдом: " на бульваре имени Тупого/у борделя хвост родился новый/ да ему наставили рога/ ведь потеря душ не велика".
Подобное позиционирование лирического героя по отношению к окружающей его среде обедняет поэтический язык, так как неизбежно порождает однобокий взгляд на вещи. Эта "ахиллесова пята" автора становится особенно заметной, когда он отходит от всепоглощающей иронии и пытается писать на традиционные темы. Персонажи зубаревской лирики марионеточные, неживые. Лирический герой в данном случае уподобляется грибнику, презрительно взирающему на копошащихся лесных муравьев: "…и купят сервант/и потравят клопов/и помрут от икоты/привычное дело/обычные люди/крепчайшая пара". Юмор здесь местами передержан, местами непропечен.
Даже если учесть тот факт, что Зубарев работает исключительно в рамках определенного стиля, нельзя не заметить вторичности текста, отсутствия новых приемов и поэтических тропов. Впрочем, неискушенный читатель может ошибочно увидеть новаторство в таких строках:

Бес-святоша
Бес-тюрьма
Бес свободы
Бес любви
Всюду бесы
Се ля ви.

Однако тот же орнаментальный прием можно встретить у Александра Кондратова:

не вьюшкин,
не клюшкин,
не стружкин,
не хрюшкин,
не Плюшкин,
А. Пушкин!

В творчестве Зубарева заметен след не только обэриутов. Книга наполнена аллюзиями к Вознесенскому, Заболоцкому, Окуджаве, Маяковскому, Кибирову, Емелину и даже к текстам группы "Аквариум" или "Битлз". Нельзя не заметить и вкраплений "коды" Бродского:

В этой местности странно не хотеть быть чуть-чуть Кинг-конгом
Если
Смертны все задарма ж не суют гостинцев
Если
Общеизвестно что легче порвать где тонко
Если
В вены впрыснут сей грех с молоком материнским.

Автор собрал наиболее известные тексты классиков и переработал их по-своему, причем зачастую нелепо. Как, например, в этом стихотворении, подразумевающем отсылку читателя к творчеству Вознесенского:

человек купил часы
человек купил трусы
человек купил машину
человек купил квартиру
человек купил собаку
и конечно колбасы

и конечно колбасою
вознесенских угостил

человек простой
богатый

но пробил последний час

Изредка автор отступает от взятого им за ориентир гаерского тона, что воплощается в текстах, способных заинтересовать даже искушенного читателя:

Давай же поговорим
Дорогая
О чем говорят люди
О картошке
О колорадских жуках
О трусиках-табуретках
Ах какие они дорогие
И цены опять растут
Надо побить правительство
А Колька опять ужрался
Шилом пырнул
Жену
Дочку любу
Соседа - мента
А также обокрали и грохнули
Директора банка
И изнасиловали
Его домашнего крокодила
Это масоны
А анекдот знаешь
Ха-ха
Тьфу
Чем бы вытравить тараканов
Рта не раскрыть
И
Ни слова о нашей смерти

Максим ЧЕРНЫШОВ



ТАНКЕТКИ. Теперь на бумаге: Антология / Сост. и предисл. А. Верницкого.
М.: АРГО-РИСК, Книжное обозрение, 2008.

I

О том, что такое танкетки, мне поведал журнал "Футурум АРТ", опубликовавший в № 3 - 4 за 2004 год статью Алексея Верницкого "ТАНКЕТКИ, или ЧТО ИДЕТ ПОСЛЕ УБЕЩУР" и мини-антологию танкеток, включавшую тексты самого Верницкого, изобретателя/открывателя этого нового вида поэзии, и еще одиннадцати его соратников "танкетчиков".
"Танкетка, по определению Верницкого, есть стихотворение из шести слогов, разбитых на две строки либо по 3, либо 2 в первой, 4 во второй. В танкетке запрещены знаки препинания и должно быть не больше пяти слов".
Статья знакомит нас и с основными вехами краткой истории танкеток: 1) конкурс, проводившийся в апреле - мае 2003 года; 2) создание в июне того же года ежемесячного сетевого альманаха танкеток в рамках журнала "Сетевая словесность".
Завершается предисловие следующим утверждением Алексея Верницкого: "…после того, как я определил танкетку как форму, авторы начали на основе этой формы выстраивать своими текстами танкетку как жанр".
С этим трудно не согласиться: тексты, включенные в мини-антологию, говорят сами за себя. Мало того, и пишущий эти строки мгновенно заразился "столичной новинкой" (все же "Футурум" — журнал, издающийся в Москве). У меня как-то сам собой сочинился цикл, который я для себя определил как "цепочку танкеток" (т. е. некоторое количество двустиший, композиционно / сюжетно связанных между собой).
Почему же я столько внимания уделил этой публикации в "Футурум АРТе"? Дело в том, что во вступительной статье к антологии "Танкетки" Верницкий ни разу о журнальной мини-антологии не упомянул, не включив этот материал даже в свою "краткую библиографию" танкеток (названы лишь статьи, напечатанные в "Арионе" и "Новом литературном обозрении").
Странная забывчивость… А ведь это была, по всей вероятности, первая мини-антология танкеток, напечатанная в бумажных СМИ.



II

Антология разбита на две части. В первый раздел вошли "одиночные" танкетки, во второй — "тексты из двух танкеток". Интересен сборник, прежде всего, тем, что он демонстрирует тенденции, стратегии и стилистические предпочтения сегодняшних мастеров танкетки. Алексей Верницкий многие свои тексты строит либо на многозначительно оборванных цитатах ("Я список / Кораблей"), либо на контаминировании /обыгрывании общекультурных штампов ("сон Будды / рождает"; "мир театр / смерть антракт"; "век веку / волкодав"; "быть или / в нирвану" и др.). А Валентина Ермакова, отчасти используя те же ходы и культурные коды ("ночью черен / квадрат"), делает упор на обнажении "пиршества смыслов", парадоксальном соположении / столкновении самых простых и обыденных, казалось бы, слов, понятий и реалий ("судить Русь / не берусь"; "два совка / тусовка"; "атеист / и Бог с ним"; "медаль / принял на грудь" и др.). Использует этот автор и омонимические рифмы: "виски / давит виски".
Отмеченная уже игра с усеченными цитатами (в основном, удачная) встречается у многих "танкетчиков". Георгий Жердев: "греки / пища раков". Полина Вилюн: "быть не быть / не вопрос". Рой Ежов: "Россия / есть пошла". Интересно "работают" в танкетках и современные "техногенно-глобалистские" реалии: "младенец / блог Бога", "прощай / ищи в Гугле" (Георгий Жердев), "покликал / и о кей", "Сибирь / гиперссылка" (Роман Савоста). Ну, и т. д…
Разрешенные (как выяснилось) в танкетках цитаты используются авторами для того, чтобы еще раз поиграть с читателем, хорошо знающим поэзию Серебряного века:



* * *

              кто это
              в зеркале

кто кто
Ходасевич

Не могли, конечно, "танкетчики" удержаться и от обыгрывания самого слова, обозначившего новый минималистский вид поэзии. Галина Ермакова: "родина / танкеток"; Георгий Жердев: "с миру / по танкетке". Роман Савоста: "морщу лоб / танкеткой". Во втором разделе книжки, где публикуются тексты из двух танкеток, можно найти более удачные примеры. Георгий Жердев: "пакетик / танкеток/ чипсы поэзии"; "танкетки / наперстки / под одним / выигрыш".
Вообще, в этой антологии, как в "двойной" танкетке Роя Ежова, "народу / собралось / гранате / не упасть". И мне кажется, мы должны быть благодарны мудрому и прозорливому А. Верницкому. Собери он "с миру" по одной лишней "нитке", и сборник мог бы стать очередной "братской могилой". Представишь себе книгу не в сто с небольшим, а страниц этак в триста-четыреста, и ужас, ужас охватывает…Приемы и "ходы", используемые творцами танкеток, к сожалению, пока еще довольно однообразны. Зато понятно, к чему следует стремиться. Впрочем, разнообразие — дело наживное. Были бы авторы. А с авторами, как нам представляется, все в порядке. В антологии представлено человек тридцать (среди них — известные верлибристы, хоккуисты и палиндромисты). И это, вероятно, лишь первая "когорта"…

Арсен МИРЗАЕВ