Юлиан Фрумкин-Рыбаков, "Эхо" (4-я книга стихов).
СПб: "Знак", 2007.
СПб: "Знак", 2007.
Эхо… Название очень точное, — если есть смысл говорить о точности и пробовать уяснить себе, что она собой представляет?.. Чего ищет?.. И — для чего, зачем, для кого?..
"…ибо если и есть вертикаль
языка для общения с Богом —
в основанье ее не скрижаль,
но вербаль-
ная, в платье убогом,
речь в заплатах застиранных слов,
ветхих, в Новом и Ветхом завете,
из гуляющих в ней сквозняков
существительных и междометий…"
языка для общения с Богом —
в основанье ее не скрижаль,
но вербаль-
ная, в платье убогом,
речь в заплатах застиранных слов,
ветхих, в Новом и Ветхом завете,
из гуляющих в ней сквозняков
существительных и междометий…"
Это — из первого стихотворения книги. Итак, программного, сказали бы мы?.. Не скажем: пусть сами они, языком гуляющих в них (и не только в них, как мы уже прочитали) сквозняков, скажут нам свое. И за себя, и за нас, конечно…
"сплошные узелки с изнанки слов,
так мы спасаемся от тлена и распада —
с изнанки ни сюжета нет, ни лада,
там ни начал не сыщешь, ни концов…"
"если есть нам оправданье —
это белые листочки,
это шорох мирозданья
между строк и в каждой строчке,
между прошлым и грядущим,
в сумраке на дне оврага,
в самой чаще, в самой гуще —
между мыслью и бумагой…"
так мы спасаемся от тлена и распада —
с изнанки ни сюжета нет, ни лада,
там ни начал не сыщешь, ни концов…"
"если есть нам оправданье —
это белые листочки,
это шорох мирозданья
между строк и в каждой строчке,
между прошлым и грядущим,
в сумраке на дне оврага,
в самой чаще, в самой гуще —
между мыслью и бумагой…"
Рецензию так и тянет назвать чем-нибудь вроде этого: "Между мыслью и бумагой". Что ж… Но — почему не назвать ее, заодно, "Между прошлым и грядущим"?.. Что ж… Дело-то в том, что столкнулись мы тут с явлением соприкосновения — да нет: предчувствием соприкосновения всех этих слов — со Словом. С тем, которое в Начале, по упомянутой выше (не мной, а автором) священной книге, было. А — есть?..
"лето выпало в осадок,
Летний сад пустой и голый…
и не надо, и не надо
трогать попусту глаголы…"
Летний сад пустой и голый…
и не надо, и не надо
трогать попусту глаголы…"
А они сами только-то и спешат — потрогаться… В чем убеждает рецензируемая книга. Она вся — о тех самых глаголах, словах (что не обязывает нас путать ее с учебником по грамматике) — через стремление соприкоснуться с тем самым Словом. Удалось ли, хоть чуть?.. Судить читателю.
"…И, слово, в музыку вернись" (Осип Мандельштам). "Я слово позабыл, что я хотел сказать…" (он же). Читая книгу Юлиана Фрумкина-Рыбакова, почти физически ощущаешь, как все слова его возвращаются в музыку (подчас, сходя на некий полудух-полусвет, — "Брызги дождя, полусвет, полутьму", по Некрасову), — и что это им только на пользу.
"Где мне найти человека, позабывшего все слова, чтобы перекинуться с ним словом?" — вопрошал (довольно задолго до цитируемой выше священной книги) древнекитайский философ Чжуан-цзы (хотя философия древнегреческая к тому времени уже вовсю оперировала понятием Логоса, — стараясь его расшифровать, прощупать, — припасть к нему. И, значит, черпая из него нечто для своего небесславного развития. Ни о какой катастрофе с вавилонским столпотворением еще, пожалуй, не зная).
Книга Ю. Ф.-Р. открывается, именно-таки, образом вавилонской башни ("вавилонская башня стихов" — //инсталляция, текст в виде уха...). Что ж, — башенка рухнула, как мы знаем, что ж: случилось смешение языков. Знаем… Но — стремление к Логосу-то куда деть?..
Оно и угадывается (подстегивая стремиться вдогон) в книге Юлиана Фрумкина-Рыбакова.
"…И, слово, в музыку вернись" (Осип Мандельштам). "Я слово позабыл, что я хотел сказать…" (он же). Читая книгу Юлиана Фрумкина-Рыбакова, почти физически ощущаешь, как все слова его возвращаются в музыку (подчас, сходя на некий полудух-полусвет, — "Брызги дождя, полусвет, полутьму", по Некрасову), — и что это им только на пользу.
"Где мне найти человека, позабывшего все слова, чтобы перекинуться с ним словом?" — вопрошал (довольно задолго до цитируемой выше священной книги) древнекитайский философ Чжуан-цзы (хотя философия древнегреческая к тому времени уже вовсю оперировала понятием Логоса, — стараясь его расшифровать, прощупать, — припасть к нему. И, значит, черпая из него нечто для своего небесславного развития. Ни о какой катастрофе с вавилонским столпотворением еще, пожалуй, не зная).
Книга Ю. Ф.-Р. открывается, именно-таки, образом вавилонской башни ("вавилонская башня стихов" — //инсталляция, текст в виде уха...). Что ж, — башенка рухнула, как мы знаем, что ж: случилось смешение языков. Знаем… Но — стремление к Логосу-то куда деть?..
Оно и угадывается (подстегивая стремиться вдогон) в книге Юлиана Фрумкина-Рыбакова.
Алексей ДАВЫДЕНКОВ
Сергей Зубарев. На бульваре имени Тупого.
М., Библиотека журнала "Дети Ра", 2008.
М., Библиотека журнала "Дети Ра", 2008.
Большая часть современной поэзии построена на игре. Как правило, она заключает в себе разного рода интеллектуальные эксперименты с формой и содержанием: аллюзии, юмор абсурда, подчеркнутая прозаичность текста, создание "поэтических имиджей". Театральность у современной поэзии в крови. Недаром одна из немногих игровых поэм Иосифа Бродского названа "Представление". Театр предполагает зрителя, поэзия — читателя. В любом случае, представление, даже самое что ни на есть частное, когда в виртуальном партере присутствует только alter ego автора, направлено на то, чтобы зрителя заинтересовать, удивить, огорошить, а не оставить ему иного выбора, как, позевывая, ожидать антракта.
Методы провокации этого интереса могут быть разнообразными и заключаться как в самом тексте произведения, так и в антураже (в данном контексте легко объяснимо тяготение некоторых авторов к жанру перформанса). Подобные приемы мастерски воплощены в текстах столпов концептуализма. Многие молодые поэты пытаются примерить на себя эти "одежды". У одних это получается, взять, к примеру, В. Емелина или А. Родионова. Другим эти одежды оказываются чересчур велики, и авторы скатываются к бесконечному повтору, многократно использованным сюжетным ходам и поэтическим образам. Третьим подобные рамки оказываются тесноваты, так что приходится искать иной эмоциональной и философской наполненности текста.
В подобном поиске находится и Сергей Зубарев. В своей второй книге "На бульваре имени Тупого" он продолжает традиции как обэриутов, так и авангардистов 50-60-х годов, позднее подхваченные Д. А. Приговым. Уже по одному названию, заключающему в себе "иррациональную комичность бытия", можно догадаться, что перед вами автор, так или иначе позиционирующий себя как концептуальный. Вошедшие в книгу стихотворения насквозь пропитаны иронизированием над царящим в жизни абсурдом: " на бульваре имени Тупого/у борделя хвост родился новый/ да ему наставили рога/ ведь потеря душ не велика".
Подобное позиционирование лирического героя по отношению к окружающей его среде обедняет поэтический язык, так как неизбежно порождает однобокий взгляд на вещи. Эта "ахиллесова пята" автора становится особенно заметной, когда он отходит от всепоглощающей иронии и пытается писать на традиционные темы. Персонажи зубаревской лирики марионеточные, неживые. Лирический герой в данном случае уподобляется грибнику, презрительно взирающему на копошащихся лесных муравьев: "…и купят сервант/и потравят клопов/и помрут от икоты/привычное дело/обычные люди/крепчайшая пара". Юмор здесь местами передержан, местами непропечен.
Даже если учесть тот факт, что Зубарев работает исключительно в рамках определенного стиля, нельзя не заметить вторичности текста, отсутствия новых приемов и поэтических тропов. Впрочем, неискушенный читатель может ошибочно увидеть новаторство в таких строках:
Методы провокации этого интереса могут быть разнообразными и заключаться как в самом тексте произведения, так и в антураже (в данном контексте легко объяснимо тяготение некоторых авторов к жанру перформанса). Подобные приемы мастерски воплощены в текстах столпов концептуализма. Многие молодые поэты пытаются примерить на себя эти "одежды". У одних это получается, взять, к примеру, В. Емелина или А. Родионова. Другим эти одежды оказываются чересчур велики, и авторы скатываются к бесконечному повтору, многократно использованным сюжетным ходам и поэтическим образам. Третьим подобные рамки оказываются тесноваты, так что приходится искать иной эмоциональной и философской наполненности текста.
В подобном поиске находится и Сергей Зубарев. В своей второй книге "На бульваре имени Тупого" он продолжает традиции как обэриутов, так и авангардистов 50-60-х годов, позднее подхваченные Д. А. Приговым. Уже по одному названию, заключающему в себе "иррациональную комичность бытия", можно догадаться, что перед вами автор, так или иначе позиционирующий себя как концептуальный. Вошедшие в книгу стихотворения насквозь пропитаны иронизированием над царящим в жизни абсурдом: " на бульваре имени Тупого/у борделя хвост родился новый/ да ему наставили рога/ ведь потеря душ не велика".
Подобное позиционирование лирического героя по отношению к окружающей его среде обедняет поэтический язык, так как неизбежно порождает однобокий взгляд на вещи. Эта "ахиллесова пята" автора становится особенно заметной, когда он отходит от всепоглощающей иронии и пытается писать на традиционные темы. Персонажи зубаревской лирики марионеточные, неживые. Лирический герой в данном случае уподобляется грибнику, презрительно взирающему на копошащихся лесных муравьев: "…и купят сервант/и потравят клопов/и помрут от икоты/привычное дело/обычные люди/крепчайшая пара". Юмор здесь местами передержан, местами непропечен.
Даже если учесть тот факт, что Зубарев работает исключительно в рамках определенного стиля, нельзя не заметить вторичности текста, отсутствия новых приемов и поэтических тропов. Впрочем, неискушенный читатель может ошибочно увидеть новаторство в таких строках:
Бес-святоша
Бес-тюрьма
Бес свободы
Бес любви
Всюду бесы
Се ля ви.
Бес-тюрьма
Бес свободы
Бес любви
Всюду бесы
Се ля ви.
Однако тот же орнаментальный прием можно встретить у Александра Кондратова:
не вьюшкин,
не клюшкин,
не стружкин,
не хрюшкин,
не Плюшкин,
А. Пушкин!
не клюшкин,
не стружкин,
не хрюшкин,
не Плюшкин,
А. Пушкин!
В творчестве Зубарева заметен след не только обэриутов. Книга наполнена аллюзиями к Вознесенскому, Заболоцкому, Окуджаве, Маяковскому, Кибирову, Емелину и даже к текстам группы "Аквариум" или "Битлз". Нельзя не заметить и вкраплений "коды" Бродского:
В этой местности странно не хотеть быть чуть-чуть Кинг-конгом
Если
Смертны все задарма ж не суют гостинцев
Если
Общеизвестно что легче порвать где тонко
Если
В вены впрыснут сей грех с молоком материнским.
Если
Смертны все задарма ж не суют гостинцев
Если
Общеизвестно что легче порвать где тонко
Если
В вены впрыснут сей грех с молоком материнским.
Автор собрал наиболее известные тексты классиков и переработал их по-своему, причем зачастую нелепо. Как, например, в этом стихотворении, подразумевающем отсылку читателя к творчеству Вознесенского:
человек купил часы
человек купил трусы
человек купил машину
человек купил квартиру
человек купил собаку
и конечно колбасы
и конечно колбасою
вознесенских угостил
человек простой
богатый
но пробил последний час
человек купил трусы
человек купил машину
человек купил квартиру
человек купил собаку
и конечно колбасы
и конечно колбасою
вознесенских угостил
человек простой
богатый
но пробил последний час
Изредка автор отступает от взятого им за ориентир гаерского тона, что воплощается в текстах, способных заинтересовать даже искушенного читателя:
Давай же поговорим
Дорогая
О чем говорят люди
О картошке
О колорадских жуках
О трусиках-табуретках
Ах какие они дорогие
И цены опять растут
Надо побить правительство
А Колька опять ужрался
Шилом пырнул
Жену
Дочку любу
Соседа - мента
А также обокрали и грохнули
Директора банка
И изнасиловали
Его домашнего крокодила
Это масоны
А анекдот знаешь
Ха-ха
Тьфу
Чем бы вытравить тараканов
Рта не раскрыть
И
Ни слова о нашей смерти
Дорогая
О чем говорят люди
О картошке
О колорадских жуках
О трусиках-табуретках
Ах какие они дорогие
И цены опять растут
Надо побить правительство
А Колька опять ужрался
Шилом пырнул
Жену
Дочку любу
Соседа - мента
А также обокрали и грохнули
Директора банка
И изнасиловали
Его домашнего крокодила
Это масоны
А анекдот знаешь
Ха-ха
Тьфу
Чем бы вытравить тараканов
Рта не раскрыть
И
Ни слова о нашей смерти
Максим ЧЕРНЫШОВ
ТАНКЕТКИ. Теперь на бумаге: Антология / Сост. и предисл. А. Верницкого.
М.: АРГО-РИСК, Книжное обозрение, 2008.
I
М.: АРГО-РИСК, Книжное обозрение, 2008.
I
О том, что такое танкетки, мне поведал журнал "Футурум АРТ", опубликовавший в № 3 - 4 за 2004 год статью Алексея Верницкого "ТАНКЕТКИ, или ЧТО ИДЕТ ПОСЛЕ УБЕЩУР" и мини-антологию танкеток, включавшую тексты самого Верницкого, изобретателя/открывателя этого нового вида поэзии, и еще одиннадцати его соратников "танкетчиков".
"Танкетка, по определению Верницкого, есть стихотворение из шести слогов, разбитых на две строки либо по 3, либо 2 в первой, 4 во второй. В танкетке запрещены знаки препинания и должно быть не больше пяти слов".
Статья знакомит нас и с основными вехами краткой истории танкеток: 1) конкурс, проводившийся в апреле - мае 2003 года; 2) создание в июне того же года ежемесячного сетевого альманаха танкеток в рамках журнала "Сетевая словесность".
Завершается предисловие следующим утверждением Алексея Верницкого: "…после того, как я определил танкетку как форму, авторы начали на основе этой формы выстраивать своими текстами танкетку как жанр".
С этим трудно не согласиться: тексты, включенные в мини-антологию, говорят сами за себя. Мало того, и пишущий эти строки мгновенно заразился "столичной новинкой" (все же "Футурум" — журнал, издающийся в Москве). У меня как-то сам собой сочинился цикл, который я для себя определил как "цепочку танкеток" (т. е. некоторое количество двустиший, композиционно / сюжетно связанных между собой).
Почему же я столько внимания уделил этой публикации в "Футурум АРТе"? Дело в том, что во вступительной статье к антологии "Танкетки" Верницкий ни разу о журнальной мини-антологии не упомянул, не включив этот материал даже в свою "краткую библиографию" танкеток (названы лишь статьи, напечатанные в "Арионе" и "Новом литературном обозрении").
Странная забывчивость… А ведь это была, по всей вероятности, первая мини-антология танкеток, напечатанная в бумажных СМИ.
"Танкетка, по определению Верницкого, есть стихотворение из шести слогов, разбитых на две строки либо по 3, либо 2 в первой, 4 во второй. В танкетке запрещены знаки препинания и должно быть не больше пяти слов".
Статья знакомит нас и с основными вехами краткой истории танкеток: 1) конкурс, проводившийся в апреле - мае 2003 года; 2) создание в июне того же года ежемесячного сетевого альманаха танкеток в рамках журнала "Сетевая словесность".
Завершается предисловие следующим утверждением Алексея Верницкого: "…после того, как я определил танкетку как форму, авторы начали на основе этой формы выстраивать своими текстами танкетку как жанр".
С этим трудно не согласиться: тексты, включенные в мини-антологию, говорят сами за себя. Мало того, и пишущий эти строки мгновенно заразился "столичной новинкой" (все же "Футурум" — журнал, издающийся в Москве). У меня как-то сам собой сочинился цикл, который я для себя определил как "цепочку танкеток" (т. е. некоторое количество двустиший, композиционно / сюжетно связанных между собой).
Почему же я столько внимания уделил этой публикации в "Футурум АРТе"? Дело в том, что во вступительной статье к антологии "Танкетки" Верницкий ни разу о журнальной мини-антологии не упомянул, не включив этот материал даже в свою "краткую библиографию" танкеток (названы лишь статьи, напечатанные в "Арионе" и "Новом литературном обозрении").
Странная забывчивость… А ведь это была, по всей вероятности, первая мини-антология танкеток, напечатанная в бумажных СМИ.
II
Антология разбита на две части. В первый раздел вошли "одиночные" танкетки, во второй — "тексты из двух танкеток". Интересен сборник, прежде всего, тем, что он демонстрирует тенденции, стратегии и стилистические предпочтения сегодняшних мастеров танкетки. Алексей Верницкий многие свои тексты строит либо на многозначительно оборванных цитатах ("Я список / Кораблей"), либо на контаминировании /обыгрывании общекультурных штампов ("сон Будды / рождает"; "мир театр / смерть антракт"; "век веку / волкодав"; "быть или / в нирвану" и др.). А Валентина Ермакова, отчасти используя те же ходы и культурные коды ("ночью черен / квадрат"), делает упор на обнажении "пиршества смыслов", парадоксальном соположении / столкновении самых простых и обыденных, казалось бы, слов, понятий и реалий ("судить Русь / не берусь"; "два совка / тусовка"; "атеист / и Бог с ним"; "медаль / принял на грудь" и др.). Использует этот автор и омонимические рифмы: "виски / давит виски".
Отмеченная уже игра с усеченными цитатами (в основном, удачная) встречается у многих "танкетчиков". Георгий Жердев: "греки / пища раков". Полина Вилюн: "быть не быть / не вопрос". Рой Ежов: "Россия / есть пошла". Интересно "работают" в танкетках и современные "техногенно-глобалистские" реалии: "младенец / блог Бога", "прощай / ищи в Гугле" (Георгий Жердев), "покликал / и о кей", "Сибирь / гиперссылка" (Роман Савоста). Ну, и т. д…
Разрешенные (как выяснилось) в танкетках цитаты используются авторами для того, чтобы еще раз поиграть с читателем, хорошо знающим поэзию Серебряного века:
Отмеченная уже игра с усеченными цитатами (в основном, удачная) встречается у многих "танкетчиков". Георгий Жердев: "греки / пища раков". Полина Вилюн: "быть не быть / не вопрос". Рой Ежов: "Россия / есть пошла". Интересно "работают" в танкетках и современные "техногенно-глобалистские" реалии: "младенец / блог Бога", "прощай / ищи в Гугле" (Георгий Жердев), "покликал / и о кей", "Сибирь / гиперссылка" (Роман Савоста). Ну, и т. д…
Разрешенные (как выяснилось) в танкетках цитаты используются авторами для того, чтобы еще раз поиграть с читателем, хорошо знающим поэзию Серебряного века:
* * *
кто это
в зеркале
кто кто
Ходасевич
в зеркале
кто кто
Ходасевич
Не могли, конечно, "танкетчики" удержаться и от обыгрывания самого слова, обозначившего новый минималистский вид поэзии. Галина Ермакова: "родина / танкеток"; Георгий Жердев: "с миру / по танкетке". Роман Савоста: "морщу лоб / танкеткой". Во втором разделе книжки, где публикуются тексты из двух танкеток, можно найти более удачные примеры. Георгий Жердев: "пакетик / танкеток/ чипсы поэзии"; "танкетки / наперстки / под одним / выигрыш".
Вообще, в этой антологии, как в "двойной" танкетке Роя Ежова, "народу / собралось / гранате / не упасть". И мне кажется, мы должны быть благодарны мудрому и прозорливому А. Верницкому. Собери он "с миру" по одной лишней "нитке", и сборник мог бы стать очередной "братской могилой". Представишь себе книгу не в сто с небольшим, а страниц этак в триста-четыреста, и ужас, ужас охватывает…Приемы и "ходы", используемые творцами танкеток, к сожалению, пока еще довольно однообразны. Зато понятно, к чему следует стремиться. Впрочем, разнообразие — дело наживное. Были бы авторы. А с авторами, как нам представляется, все в порядке. В антологии представлено человек тридцать (среди них — известные верлибристы, хоккуисты и палиндромисты). И это, вероятно, лишь первая "когорта"…
Вообще, в этой антологии, как в "двойной" танкетке Роя Ежова, "народу / собралось / гранате / не упасть". И мне кажется, мы должны быть благодарны мудрому и прозорливому А. Верницкому. Собери он "с миру" по одной лишней "нитке", и сборник мог бы стать очередной "братской могилой". Представишь себе книгу не в сто с небольшим, а страниц этак в триста-четыреста, и ужас, ужас охватывает…Приемы и "ходы", используемые творцами танкеток, к сожалению, пока еще довольно однообразны. Зато понятно, к чему следует стремиться. Впрочем, разнообразие — дело наживное. Были бы авторы. А с авторами, как нам представляется, все в порядке. В антологии представлено человек тридцать (среди них — известные верлибристы, хоккуисты и палиндромисты). И это, вероятно, лишь первая "когорта"…
Арсен МИРЗАЕВ