В 2011 году в Москве, в издательстве «Вест-Консалтинг», вышла книга Виталия Владимирова «Лучший день жизни», которая была составлена автором за несколько недель до кончины. Виктор Александрович был замечательным поэтом, прозаиком, сценаристом, культурологом, драматургом. Он являлся членом Союза писателей России, Союза журналистов России, действительным членом Петровской академии наук и искусств, действительным членом Академии российской литературы, автором двадцати пяти изданных книг, кавалером Золотой Есенинской медали, лауреатом литературной премии имени А. П. Чехова, получил «Золотой диплом» имени А. С. Пушкина в 2010 г.
В книгу вошли его стихи и прозаические произведения, написанные в последние годы. Недаром поэтическому разделу сборника автор дает название «Последняя декада. Стихи 21-го века». Эпиграф к этому разделу — «Жизни страницы... / И ветер судьбы / их ежедневно листает» — ясно указывает на то, что перед нами дневник, который начинается с 2000 года, переломного не только в календарном, общечеловеческом плане, но и в судьбе многих людей, большая часть жизни которых относится не только к прошлому веку, но и к прошлому тысячелетию. Невозможно уже отрицать, что особенно для личностей творческих, обладающих чрезвычайно чутким восприятием мира, календарный момент смены эпох стал определенной точкой для осмысления прошлого, настоящего и будущего себя, как полновесной единицы в процессе развития человечества, представителя той самой творчески мыслящей, интеллектуальной элиты, о которой говорит Игорь, герой «Лучшего дня жизни»: «Элита — люди, рожденные с даром во всем сомневаться, искать, любопытствовать, им все интересно...»
К таким людям Виталий Владимиров, устами своего героя, причисляет, например, Михаила Булгакова, которому «всего было мало», который «Евангелие переписал». «Рассказ о Христе — рассказ о Спасителе, о том, как спасти свою душу. Пытаясь найти ответ на этот вопрос, каждый пишет свою версию своей жизнью». Сделаем, для начала, заметку на этих строчках из повести, которые представляются определенной жизненной и творческой программой писателя. Каноническая мысль: человек постигает мир прежде всего через постижение самого себя. «Я» — это главное содержание любой лирической поэзии. Но одновременно с этим, человек не может познать себя изолированно, в отрыве от того исторического контекста, в котором протекает его жизнь. Так и в лице Булгакова, по мнению Виталия Владимирова, «фантасмагорический исторический революционный катаклизм нашел своего фантасмагорического летописца».
Если говорить о самом В. Владимирове, можно провести очевидную аналогию его личной судьбы с тем, что он пишет о Булгакове. К 2000 году люди, которым «посчастливилось» посетить сей мир в его очередную роковую минуту, уже прошли через свой фантасмагорический исторический революционный катаклизм. И не менее «фантасмагорический» период им еще предстояло пережить. Приметы этого времени то и дело мелькают в стихах
В. Владимирова:
«Прощайте, времена застойные, / мы все же через вас прошли достойно — / прощай, любимый «Самиздат»!»
«Или только в Чечне солдатом, / напоенным паленой водкой, / иль утопленником на атомной / так бездарно погибшей лодке?»
«Старики опасаются, / старики запасаются / перед вечной зимой. / Имя которой — смерть».
«Давай-ка, друг, задернем шторки / уйдем на дно, хотя бы до весны — / уж если ты вселилась в «Горки», / храни Господь нас от «Матросской тишины» («Осень на Рублево-Успенском шоссе»).
«...слушал ворох теленовостей, / где страсти всех мастей, / где цель одна — дорваться к власти / и грабить, надрываясь пастью, где душ разврат и перегной, / где даже грипп и тот свиной».
Не удивительно, что в негармоничном мире душа человека страдает от собственной нарушенной гармонии, что вызвано, в том числе, и личными трагедиями: потерей близких, физическими страданиями, невозможностью смириться со стремительно приближающимся возрастом ухода из жизни. Если рождение человека происходит при прямом соучастии близких людей, то смерть — это олицетворение самого кромешного одиночества, которое может представить себе человек. Лирический герой Виталия Владимирова постоянно думает об этом:
«Старею. Что-то тает. / А главное — никто не понимает!»
«Метро, вагоны пролетают как эпохи, / а я стою и собираю жизни крохи / летящей так неумолимо мимо / усталым журавлиным клином...»
«Я сегодня большое прошлое / и совсем небольшое будущее.»
«Жизнь прожил. / И стою на кромке. / Не сорвался. / Но ползу в пустоту. / Нищ, немолод и наг.»
«Живешь, на белый свет пялишься, / думаешь, что кому-то нравишься. / Ан, нет! / Проблема, измена / и полный привет! / И пепел несостоявшегося...»
«Мы живем, / словно плод в женщине, / временно. / Мир спешит, сам спешишь, / никуда не денешься — / все временно. / И звонишь, / и летишь, / суетой беременный, / все равно все временно.»
«А мы живем, / да, мы живем, / поверьте мне, поверьте, / во времени, похожем / не на жизнь, / а на Предсмертье...»
В этом трудном периоде должно быть, по-видимому, особое мужество жить осознанной, полной жизнью, имеющей и цель, и содержание. В поисках этого содержания поэт приходит к тому же, к чему пришли пушкинские герои «Пира во время чумы» — к любви, как единственному средству бороться с конечностью земного бытия.
«...не пристало / впадать в истерику по-женски, / а опустив свое забрало, / лететь с копьем наперевес / сквозь стресс, неся свой крест...»
«...вдруг исчезнет смерти страх... / знак блистательной победы / над собой.»
«Когда мой смертный час настанет, / в последний раз мечтой предстанет / нерукотворный спас любимого лица.»
«Тем радостней перед встречей с вечностью / наше земное свидание, / которое, верю, намечено / создателем мироздания.»
«Гимном звучит, торжествует, как туш / Звон наш хрустальный / коснувшихся душ.»
«И любовь воссияет пламенем! / Лишь в оврагах памяти / мерзнут серые дни / нелюбви.»
«Праздник нашей любви — / Свет средь буден, / Жаркий полдень в крови...»
Может быть, боевой задор настоящего мужчины, вечного завоевателя женских сердец, делает любовную лирику В. Владимирова зачастую очень сочной, чувственной, порой по-барковски откровенно провокационной, хулиганистой. Наслаждение, ощущение своей неотразимости и нужности — вот что дает женщине лирический герой Виталия Владимирова, поднимающий тост «За здравие любви! / За торжество любви над смертью!»
Однако любовь в понимании поэта — не только страстное чувство к женщине. Короткое стихотворение 2004-го года звучит так:

И одним из главных подарков своей жизни В. Владимиров осознает свой дар писателя и поэта, за который он вечно благодарен создателю.
«Ты спросишь, как живу? / А я ответ не вспомню. / Лишь знаю званьем высшим — я поэт! / И потому не нужен мне ответ.»
«Вот так и я живу, не понимая, / за что же озарен волшебным светом / и призван быть поэтом.»
«А стихи есть подарок на день рожденья, / на который иду. На свой.»
«Садовник мой, взгляни, реши, / жду Твоего благословенья — / Каков цветок моей души? / Похож ли на венец творенья? / Пусть будет он с Тобой в ладу. / Оставь меня в своем саду.»
Вот этот пир жизни и любви, на который приглашает всех нас Виталий Владимиров, и согревает души читателей теплом и верой, и надеждой, и оптимизмом. Поэзия Виталия Владимирова очень метафорична, а проза очень поэтична, и это заслуживает отдельного разговора. Один из постоянно повторяющихся образов в его стихах — набухшая, готовая раскрыться почка: «Я тянусь к тебе, тянусь, / распускаюсь, словно почка». Этот признак весны можно увидеть даже в самых отчаянных его стихотворениях. «Старею. / Мрачен по ночам. / Отчаянно. / А днем сварлив. / Криклив. / И сетую на недолив. А после, перепив, страдаю. / Так почка по весне страдает в мае.»
Часто сквозь зримую боль проступает улыбка поэта, как оружие против боли.
«Опять роман нас ждет с утра... / Ужель амебе так же сладко / при разделении ядра?..»
«Но прозвенел звонок, / последний зуммер. / Я опрокинулся через порог. / Я умер. / «Он много пил», — сказали обо мне друзья / и каждый полную налил, / хотя нельзя. / Жена, прочтя архивы, поморщилась немного криво — вот свинья! / «Недолюбил...», — успел подумать я.»
Можно многое еще сказать о творчестве замечательного поэта и писателя. Но пора уже разгадать загадку названия книги: что же это такое — «Лучший день жизни» Виталия Владимирова? Думается, это не какой-то конкретный день, а вообще жизнь. Со всеми ее радостями и бедами, победами и поражениями, которые перетекают одно в другое и рождается «падения полет» и т. п. Эпиграфом к повести автор поставил слова Д. Свифта: «Собственно говоря, лишь очень немногие живут сегодняшним днем. Большинство готовится жить позднее» В. Владимиров предостерегает нас от этой ошибки и самообкрадывания. Наверно, во все времена «человечество ... жило, мучилось и металось, как женщина при родах, на пороге открытия… самого себя». Или открытия целого космоса друг в друге. Как шутит писатель, «редкий мужчина долетит до середины женской души». «Рядовой легиона Человечества больше десяти заповедей усвоить не может. Ленится... духом. И потому даже канонические заповеди постигает всю жизнь». «Благо себе творить — благодать... Жаль, что не знаешь, как пользоваться этим благом. Вот оно испытание, на которое ответишь только прожитым… Благодать, это когда отдаешь, само слово говорит — благо дать. Не во благо СЕБЕ и есть во благо СЕБЕ».
Это слова человека, который умел жить, который может много дать своему собеседнику-читателю. Давайте послушаем Виталия Владимирова:

В 2011 году в издательстве «Вест-Консалтинг» («Литературные известия»), в серии «Непостижимая Россия» вышла новая книга члена Союза писателей СССР, лауреата многих литературных премий, Эдуарда Просецкого «Зона любви». Как заявлено в аннотации к книге, это гротескный роман об эросе в стране холодной ханжеской морали — советской России. Предисловие к роману автор взял из Первого послания Иоанна: «Будем любить друг друга, потому что любовь от Бога; и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога; потому что Бог есть любовь».
Безусловно, главное действующее лицо этого произведения как раз и есть Любовь. Кому-то из героев посчастливилось (?!) познать ее в истинном ее предназначении. Приняв ее, как самый ценный дар в жизни, и осознав как единственное, ради чего стоит жить, Татьяна и Алексей пройдут через все испытания, ведомые звездой любви. Вспоминаются стихи В. Высоцкого: «И вспять безумцев не поворотить. / Они уже согласны заплатить / Любой ценой и жизнью бы рискнули, / Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить / Волшебную невидимую нить, / Которую меж ними натянули». Любовь эта начинается с естественного физического влечения двух молодых людей, которые, казалось бы, были взращены в обществе господствующей морали, где любовью называют половые отношения, ценные лишь как товар для купли-продажи, средство для осуществления карьеры, приобретения дефицитных материальных благ. Главная героиня, Татьяна, волею обстоятельств находится в весьма удачном с точки зрения этой морали положении с массой возможностей для того, чтоб «устроиться» в социуме. Однако чувство к человеку отверженному, практически не умеющему жить в обществе, переворачивает и жизнь, и сознание молодой женщины.
Героиня Эдуарда Просецкого так точно передает характер русской женщины, которая проживает жизнь, как путь духовного подвига, что представляется достойной встать в ряд хрестоматийных образов классической русской литературы. Безусловным достоинством автора является его мастерское умение живописать женщину (и в этом его отличие от писателей 19-го века) не только, как носителя нравственных ценностей, но и как живого, темпераментного человека, завораживающе красивого и убедительно естественного в плотской составляющей любви.
Как произведение истинной Литературы, многослойный в философском плане и при этом легко читаемый роман Э. Просецкого не отпускает от себя и после того, как книга прочитана и закрыта. Последнее пристанище Татьяны и Алексея и их жизнь в этом жутком «раю» со всеми атрибутами райской жизни — покоем, достатком, отсутствием врагов и даже неким карикатурным подобием своего апостола Петра, зорко хранящего ключи от врат — в описании Эдуарда Просецкого выходит за рамки приключенческого или событийного романа, и эта последняя часть книги так переполнена аллегориями, что мучительно хочется разгадать загадки, которые столь обильно представляет автор. Что само по себе означает рождение ребенка в заброшенном, отрезанном от остального мира городе? Бессмысленный поступок обреченной женщины или свидетельство всепобеждающей силы самой Земли, прародительницы и хранительницы жизни? По крайней мере, это событие объединяет вокруг себя всех — то ли полубезумных, то ли дошедших до неведомого обывателю уровня духовного развития — насельников города-фантома, которые до того по привычке исповедовали никому уже не нужные политические и прочие идеи. И как-то верится, что оно даст новый импульс для творчества мужа Татьяны — Алексея.
Несмотря на кошмарную ситуацию, в которой в конце концов оказываются герои, у читателя не возникает тягостного ощущения смерти и безнадежности. Рождение новой жизни в мертвом городе рождает не объяснимую с точки зрения бытового разума надежду, которая сродни самой великой надежде, которую дает, например, христианам праздник Пасхи. Обойти религиозный контекст романа просто невозможно. Зачин дает сам эпиграф к книге. Эдуард Просецкий отошел от привычного порицания социалистического строя, как неудачного опыта хозяйствования и примера насилия над человеческой личностью. «Бог есть любовь», повторяет вслед за апостолом автор романа. И выходит, что богоборческая власть боролась прежде всего с любовью, сильнейшим и единственным стимулом к продолжению жизни, и обрекала на заведомую гибель и себя, и всех своих адептов, и невинных людей, которым «посчастливилось» жить в этой стране.
И этот призрачный город, последняя обитель то ли изгнанных из социалистического «рая», то ли обретших новый «рай на земле» современных Адама и Евы — возможно, мечта целого поколения людей, чьи чаяния вложил когда-то в уста своего героя графа Резанова Андрей Вознесенский: «Земли новые — табула раза, / Расселю там новую расу, / Третий мир без деньги и петли. / Ни республики, ни короны, / Где земли золотое лоно! / Как по золоту пишут иконы, / Будут лики людей светлы!»
Зона любви... Может быть, это не только от обнесенного колючей проволокой некоего пространства для пребывания в нем нарушителей привычного уклада жизни. Может быть, зона любви — тот уголок в душе каждого человека, где хранится то, что созидает, творит, совершенствует саму душу, обновляет и спасает? Во всяком случае, роман Эдуарда Просецкого — это та редкая в наше время книга, которая дает пищу для ума и сердца и предоставляет возможность пообщаться с талантливым, умным и обаятельным собеседником.