Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Перекличка поэтов



Игорь ПАНИН



КАНИКУЛЯРНЫЕ СТИХИ
 
Новый год в тропиках

Зонтики пальм, снулый отель ночью не спал, здоровско пел
и танцевал туда-сюда — валом на вал — как та вода.

Ну мы вчера, как мы ваще! Не фраера — лаптем не щей
выкушали. А вот вам хрен. Если шалим — до дрожи стен.

Елка лежит, липки полы, синий мужик «Мурку» мурлы…
И персонал, заначив смех, всех рассчитал, почти что всех…

Выпито здесь — Бахус, кури! Вот я и весь выговорил
тощий запас дырявых слов. В берег баркас, суши весло!

Шатко бреду, валко плетусь, как на редут, типа за Русь!
Не до потерь — огнем гори... Где эта дверь: двенадцать-три?

В каждом углу дылды теней дрочат во мглу, а не стене
надпись гласит сто тысяч лет: «Please, Do Not Feed The Dog&Cat».



ЗАРИСОВКИ
 
1. Крым

Побродив по лысому мысу,
неохота плестись к воде,
где неспешно сгорает — мыслю —
разномастный табун людей.

В невеселом пансионате
с интерьером а-ля совок,
будет очень напиться кстати
и продрыхнуть без задних ног.

Мертвецов имена в почете
меж братающихся морей.
Их «собрания» не прочтете,
прежде свиснет краб на горе.

Обострения посезонны,
началось это не вчера.
Ни малейшего нет резона
глянуть в смежные номера.

Там, откушавши кашки манной,
уморительны и тихи,
престарелые графоманы
сочиняют взахлеб стихи.



2. Египет

Рассыпается свет,
наплывает песок,
и автобус летит в кювет,
потеряв колесо;

застревает язык у муллы
в гортани,
тормозят верблюды, тупят ослы,
бедуин прерывает свой танец,

и тень фараона аж
приподнимает веко,
когда делают массаж
белому человеку.



3. Тайланд

Перелет утомителен, если ты только
не запасся бутылкой — блажи во сне,
оставляй все повадки тамбовского волка;
здесь никто не оценит блатную наколку,
хоть песок под ногами хрустит как снег.

В окружении джунглей, в которые редко
даже местные лезут (не стану врать),
не шугайся облав, не ищи себе клетку,
привыкай загорать, а не шастать в разведку,
удовольствий удобоваримых — рать.

На закате акульего мяса вкуси и
развались поудобней, побудь ханжой;
и не думай совсем о какой-то России,
неустроенной вечно, давно чужой.

Сокровенного знания здесь не обрящешь,
да и многия знания — чем не ложь?
Вон у бара стоит, улыбаясь маняще,
трансвестит или девушка — хрен поймешь.



Завещание

Если доживу до старости (шансы невелики, но они есть)
и превращусь в брюзжащего маразматика,
дышащего только прошлым,
то, конечно, буду всех доставать —
в первую очередь сотрудников литературных изданий;
начну рассылать веером свои пронафталиненные вирши,
ходить затем по редакциям, интересоваться, когда же меня напечатают,
заискивать перед теми, кто годится мне во внуки,
хвалить их стихи, которые мне непонятны и чужды,
дарить (пытаться дарить) им подарки в виде бутылки поддельного «Наполеона»,
рассказывать о своих реальных, но чаще — выдуманных победах,
хвастаться, что сам — Великий и Ужасный —
написал когда-то предисловие к моей книжке,
жаловаться на вероломных соперников,
сообщать (по секрету), что полученные мною премии —
это лишь малая часть из тех, что я мог бы получить, кабы не…

Литературные работники, для которых я всего лишь «один из»
(один из тех неудавшихся гениев, коими кишит наша словесность),
поглядывая на меня с усмешкой или раздражением,
но все-таки вежливо отвечая,
будут кивать и просить зайти через месяц,
но лучше не заходить, а позвонить,
и тогда-де они точно дадут мне ответ,
и он, разумеется, будет положительным, —
из уважения к моему таланту, возрасту, заслугам.

Но ни через месяц, ни через два я не услышу внятного ответа,
каковые привык получать в свое время;
мне будут предлагать перезвонить еще, и еще, и еще.
У меня пропадут:
и без того жалкий аппетит, подобие сна, мечты об эрекции.
И тогда, отчаявшись и смертельно обидевшись,
я начну названивать главным редакторам,
жаловаться, что со мной неуважительно разговаривают,
что меня посылают все дальше и дальше;
поплачусь, что всеми забыт и затюкан,
а ведь приближаются юбилеи (75 лет со дня моего рождения,
55 лет творческой деятельности, 50 лет первой публикации,
45 лет выхода первой книжки, 40 лет получения первой премии и т. д.).
Я напомню, что в таком-то году похвалил в известном журнале
одного из этих главных редакторов,
второму помог впервые напечататься,
третьего вызволил из милицейского участка после того,
как он устроил дебош в ЦДЛ,
а четвертому оказал такую услугу,
о которой предпочтительнее умолчать.

И главные редактора, платя добром за добро,
пожурят своих подчиненных,
дав им указание напечатать меня в ближайших номерах.
Сами они будут понимать (хотя бы интуитивно), что мои стихи —
это не стихи вовсе, а обычный старческий бред,
но чего не сделаешь ради дружбы и памяти?

Настоящим Завещанием я официально разрешаю редакторам отделов поэзии
гнать гнусного старика Игоря Панина в три шеи,
и даже колотить его (умеренно),
не публиковать его идиотских стихов,
и вообще не иметь с ним никаких дел.
А если эта скотина все-таки пожалуется главному редактору,
то можно предъявить в свое оправдание данный текст.

31 декабря 2010, остров Пхукет (Таиланд),
при нескольких свидетелях из числа обслуги
и двух местных проститутках, случайно забредших в отель.



Игорь Панин — поэт. Публиковался в журналах «Континент», «Дети Ра», «Крещатик», «День и Ночь», «Нева» и др. Живет в Москве.