Ни знаменитым, ни богатым
                                                 Уже, как видно, и не быть.
      Я что-то написал когда-то, —
                                                     что от того?
                        Сырая нить

                                                   из дому тянется исконно…
      Там было все, там стол был яств.
   Осталось в книжке телефонной
                                                     с десяток номеров.
                                             И яс-

но, что уже не будет хуже,
      (а так ли? — некого спросить).
Но только петелька все туже,
                                                   но только вот сырая нить

                                                   простой катушки деревянной
                                                   мне паутиной застит взгляд.
                                                   Бредут издалека туманы,
                                                   клубятся, пятятся назад.
      Словно в прицеле пулеметном,
поставившем на цели крест,
вслед за трассиром самолеты
                                               дымят и падают за лес.

                                               Невозвратимо.
                                                                        В рай ли, в ад ли…
      Уже в пространство сделан шаг...
                                                      И остановок нет. И вряд ли
                                                      там объясняют
                                что и как.

И это тиканье в зачет
длины орбиты, что досталась.
   Осталось то, что не склевалось,
                                                    пусть не такая уж и малость,
                                                    но что тому, кто поведет

зрачком на градус. Не о том
кому, когда и с кем споется —
                                            что за спиною отзовется,
      когда окружность разомкнется,
      что вспомнится, когда уйдем.

                                                  Когда растает, словно дым,
      гусиный прочерк поднебесный…
      А тут сиди, корпи над текстом…
   Все это стало общим местом.
Известным. Но зато каким.

                                                       Лишь даты две…
                                      А над строкой —
                  вся жизнь. Тире — как в тире выстрел.
          Полет свинца излишне быстрый...
                                                      И в цель,
                    а не над головой.

Последний ясный день...
                                         И вой собаки
                                         Всю ночь до этого, и грохот до утра
бомжей, решающих, где мусорные баки
                                          сытнее для голодного нутра.

                                          И я с бессонницей уже никчемной,
                                          поскольку день пришед, вовсю горит
       на стеклах с запада размашисто и чермно,
                                           я, что дитя, зажал в горсти зачем-то,
                                           как леденцы,
                         славянский алфавит.