Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Любовь ЛЕБЕДЕВА


Поэтесса. Родилась в 1985 году в Ленинграде. Училась в литературном клубе "Дерзание", стипендиат программы Summer Literary Seminars (2006 г.). Участвовала в 6-м Майском фестивале новых поэтов, первом Всероссийском фестивале лесбийской любовной лирики. Победитель Турнира поэтов на Международном Волошинском фестивале в Коктебеле (2007 г.). Финалистка поэтических Слэмов 2005 — 2007 гг. (Петербург, Москва), конкурса "Илья-Премия 2007". В 2007 году тексты Лебедевой вошли в шорт-лист премии "Дебют". Стихи публиковались в сборниках "Стихи в Петербурге. 21 век", "Петербургская поэтическая формация", журнале "Октябрь" и др. изданиях.


ВОЛШЕБНЫЕ КАРАНДАШИ



farewell

боль, как резиновый жгут, обмотала мне груди
корчись теперь в этом кресле, как рыба на берегу
fasten your safety belts, говорит mrs. roudi
а я даже правую руку поднять не могу.
боль затопляет меня, как поток, взявший дамбу,
а самолетик веселый несется под синеву
ты провожал меня, я шагала по полю, как дамка,
так быстро, что люди не знали: иду и реву.
боль, как осиновый кол, где-то прямо под сердцем
я поднимаю глаза: will you bring me a blanket or tea?
вместо этого клапан ремня
замыкают и некуда деться
от себя, которой в спину сказали: лети.



каменный цветок

как данила-мастер, сроднившийся с малахитом,
создает инталии и камеи, граня породу,
так секундная стрелка, болеющая рахитом,
из безделиц и пустяковин ваяет годы.
мне казалось, что только вчера я смеялась с крыши,
тыча пальчиком безымянным в московский дворик,
но хозяйка медной горы ни фига не пишет,
и поэтому хлеб за ланчем чужбинно-горек.
на фальшивой мраморной крошке афинских храмов
изумрудные ящерки в двадцать каратов дремлют,
и секундная девочка-стрелка за строгой мамой
все бежит вдогонку, а мы уходим под землю
и в просторных залах, созданных волей бога,
перед каменной оранжереей в восторге молкнем,
вспоминая, как одуванчиков в мае много,
как легчайшие их семена залетают в окна.



монументальная живопись

если вам скажут, что я умерла//продалась за немало,
вы этим сукам не верьте, поскольку все враки.
я сумасшедшая девка, но я занимала
золото, сурик и копоть у белой бумаги.
пальцы ломались на сгибах, кровили побелку,
так от станка, от холста, от складного мольберта
я улетала лесами, как рыжая белка,
до верхотуры, где голуби, звезды и ветер.
яйца на завтрак: болтанка, шалтай, гоголь-моголь.
только бы темпера сохла, цвета не меняя.
и беспробудно трудиться на господа-бога,
словно рука — это маятник.
беличьи кисточки, девочка важно рисует:
мама, собачка, ручей, двухэтажка с трубою.
если вы, суки, ей скажете: бьешь вхолостую,
я вас, уроды, по самые гланды урою.



ко времени

время шагало от М. вокзала до Л. вокзала,
и где-то у Бологого его не стало,
видимо, шло без карты и сбилось с пути,
мне его не найти.

а раньше брало меня на руки и начинало баюкать,
я твоя ночь бессонная, я бессмертная юкка,
утром забудешься мороком, встанешь стальной.
и накрывало меня тыльной своей стороной.
время текло сквозь пальцы и было под боком,
я обращалась ко времени чаще, чем к богу,
время снимало трубку, шептало: жалей меня,
я заболело болезнью такой: безвременье

время шагало от Л. вокзала до М. вокзала,
времени времени не хватало: оно болело.
сильно болело, но не ходило к врачу,
говорило: убей меня лучше, я не хочу

время во мне сохранилось большим и чутким,
все его гайки, песчинки, лучи, минутки.
где-то под Бологим задержали поезд,
можно ложиться спать, не беспокоясь.



карандаши

ты же у нас художник, вот и пиши, как замерзал я на трассе, спеша в твой мир.
в сумке лежали волшебные карандаши, грифель которых вымарывали в крови.
мокрые камни на пляже под утришом: ни одного живого, я сам искал.
запечатлей все это карандашом прежде, чем за тобой поспешит тоска,
сердце сожмет и выжмет сухой песок, пару ракушек и письма мои про нас,
в каждом из них я был с тобой невесом, ибо любовь — это инертный газ.
глядя на шарик пронзительно-голубой, я не заметил, что руки твои черны:
ты рисовала небо над головой карандашами, твердыми, как гранит.
я ни за что не виню, ни о чем не прошу, млеет за пазухой эгоистичный билет.
пальцы дрожат и тянутся к карандашу,
я оставляю карандаши тебе.