Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

ДЕНИС ГОЛИКОВ
Пермь

Родился в Перми. Окончил университет по специальности, к делу не относящейся. Работаю. Читаю. Поддерживаю контакты. Живу. Стихи стали выскакивать, видимо, когда ничего другого им уже не оставалось. Отсутствие какого бы то ни было практического смысла их появления — одна из главных их особенностей. То ли они чего-то доказывают, то ли зовут куда-то, векторы обозначают… Они сами по себе, я — сам по себе. Я к ним отношусь с настороженностью.
 Подозреваю в вероломстве. Заведут в чащобы-туманы, да там и бросят. Иногда они договариваются с гитарой, наматываются на струны, и в таком виде становятся ещё опаснее. Сильные стихи — это заклинания, послания к духам. Если найти самые мощные вибрации, если выбрать правильный ритм, то получится, несомненно, пропуск на новый уровень. Число силы.
 В любой момент они могут попрощаться без предупреждения и без промаха, и в этом случае надо отнестись к потере спокойно. Не стоит пытаться превратить мертвый чурбан обратно в Буратино. А пока они изредка вылезают, как чертики из плюшевой коробочки — вива стихия, и да здравствует алфавит!



ВОТ — ЛЮДИ-ЯБЛОКИ,
ВОТ — ЛЮДИ-ГРУШИ…
 
МОЛИТВА

Рубленые рифмы,
простые слова.
От слов молитвы
болит голова.
Я знаю, что много
на свете людей,
что верят в Бога
вот так, без затей.

Его вспоминают
на свадьбу и смерть,
а ангелы тают,
разбившись о твердь.
Сидит Он на небе,
веселый и злой,
вершит высший жребий
над грешной землей.

А люди не знают,
а люди во тьме,
его вопрошают
они на земле:
"Скажи Ты нам, Боже,
ну как же нам быть?
Кому дать по роже?
Кого возлюбить?

Летать мы не можем,
друг другу враги…
Скажи Ты нам, Боже,
и нам помоги".
А Он — как икона,
как копья лучи,
он слишком на троне
и слишком молчит.

И пусто на небе,
и тихо внизу,
но, где бы ты ни был,
взяв в руки лозу,
ты будешь стремиться
туда, где вода,
навсегда
навсегда,
навсегда…



300

Сноб, алкоголик, витрина, гнездилище
запахов вычурных, пышный невроз,
сон кристаллический, пыльная силища,
край дуэлянтов и антиберез.

молью потраченный, траурный, сфинксовый,
вечно готовый пройти сквозь ушко,
полный предания, блещущий фиксами,
знающий сладость грехов и грешков,

битый, загубленный, вновь оживающий.
само-Мессия, тяжелый больной,
ждущий потопа на месте пожарища,

грязный, развратный, суровый герой,
недружелюбный, надменный на вид,
духов своих имена объяви!



* * *

В нашем городе нет ни одной живой души,
только в мусорных баках — костры, только пыль-трава.
Мы на разных концах городской гробовой глуши
учим ноты песни о том, как цветы срывать.

Где я был до сих пор, что я мерил, каких мостов
не дожег насовсем, не проверил каких глубин?
Не дожал на педали газа, чтоб на все сто,
слишком много давал я поводов и слабин.

Так я езжу из края в край да вгрызаюсь в ночь,
улыбаюсь витринным дням, говорю слова.
А когда вдруг подкатит и станет совсем невмочь,
сочиняю сюжет, и сюжета проста канва:

Я купил королевство с каймою зеленых скал,
посадил короля управлять, написал закон.
А теперь, должно быть, не к месту, устал слегка.
Королевство погибло, всех граждан сожрал дракон.

Поскорей бы хоть дождь, хоть бы снег, хоть метель, хоть град,
Расколоть пустоту стоном лопнувшей вдруг струны.
опасаясь тенденции жизнь превратить в квадрат,
достучаться до подлинной ангельской тишины.



* * *

Пока не завернут меня в холстинку,
я буду рисовать себе картинку:
вот — люди-яблоки, вот — люди-груши…
А косточки — смеющиеся души.



ЗЛОЕ (РЭП)

Мир иногда кажется злым.
Я не знаю причину такого явления.
Возможно, мир — не продукт любви,
а результат божественного преступления
через себя, через тернии к звездам;
родив бесконечность, божество скончалось.
И те, кто присутствовал при этом процессе,
утверждают, что оно смеялось.
Такая шутка достойна избранных -
окончив дело, умоем руки.
А если заговорят про дурную наследственность -
можно будет списать на слухи.

Глядя на мир, нельзя не напиться.
Много званых, да мало огненных.
Все больше прожженных, и такие лица,
как на рельефе рублей дореформенных.
Какого черта мы все здесь делаем?
Как будто трамвай перепутал линию;

и вместо красотки по объявлению
нам предлагают старуху синюю.
Взять бы и треснуть по харе мира,
чтобы он наконец перестал ухмыляться.
Чтобы вспухло его довольное рыло
и остались на полюсе зубы валяться.



* * *

Равнобедренная женщина в дверном проеме -
фурия или наложница; что-то вроде
электрического чайника — вкривь, но верно
закипающего; очищающего нас от скверны.

А в глазах твоих больших — снег и радость.
На губах — налет греха: блеск и сладость,
и пьянящий аромат сновидений.
Черный ангел, добрый бес, глупый гений.

Ты всегда — как провода, в напряженье,
в устремлении вперед, в отраженье
прободения небес звездопадом.
Ты лежишь в своей земле древним кладом.

В черноте твоих зрачков виден берег
доколумбовских ямайк и америк,
полированный изгиб папуаски,
одаряющей простой, нежной лаской.

В неэвклидовых твоих очертаньях
заключается упрек многознанью.
Ты как точка на листе белом-белом,
без раздела пополам духа с телом.



* * *

Ты — моя загадка. Мое голубое небо.
Вальс на краю вселенной. Большая краюха хлеба…
Ты — не моя; немая история возвращений,
перемежаешь днями пустые ночные тени.
Ты дальше; ты ближе; дальше…. Вот так и уходит лето.
Так тихо танцует ветер в ритме немого ретро.
Я — в стороне от дороги ловлю силуэт, тоскуя;
посылаю тебе большие воздушные поцелуи.
Я — ухожу подальше, в болота, в снега, в пустыни,
туда, где горячий воздух превращается в нежный иней.
Я — гитара без струн, без звука; голый, какой-то нищий.
Резонирует только сердце — звук выше; звук выше; выше…
Мы — нет такого слова… Гулко стучат копыта.
Это уходит в дымку — то, что уже испито.
То, что уже пропало, не было, нет, не будет:
замки, хвосты видений, лошади, лица, люди,
флаги, обрывки веток, сон, фейерверк над Камой.
Странно, что мысль об этом станет когда-то старой.
Я — ухожу, я лишний в этой сказке, я знаю.
Может быть, я придумал; может быть, все растает,
только наступит утро. Пусть же все так и будет.
Только переключатель в цепи наших странных судеб
не здесь — за седьмою горою, за черной дремучей чащей.
Я буду ждать и верить. Ты говорила, счастье
есть. Ничего другого, наверно, и нет на свете.
Только песок и камни. Только песок и ветер.
В этой смешной вселенной с надеждою слабой, шаткой
я остаюсь, мой ангел. Мой символ. Моя загадка.