Осень греет озябшие руки
На красно-тоскливом огне рябин.
Ветер, притихший, как выпущенный на поруки
Хулиган, гроза фонарей и витрин,

Ерошит деревья Владимирской Горки,
Словно почесывая за ухом
У большого кота, чей древний и зоркий
Взгляд горит электричеством и Святым Духом.

Перепись населения по всей земле,
Где кесаря профиль чтят на монетах.
Вечность, сгустившись в вечерней мгле,
Стала хозяйкою здесь до рассвета.

Робко потрескивал костер. Давно
Кончился день. Она устала.
Пища странников – хлеб и вино
В узелке прославления ожидала.

Что знала Она о Сыне Своем,
Знамения в сердце Своем слагая?
Переросла ли их сумма объем,
Человеческим сердцем располагаемый?

Сколько случилось всего вчера –
Дорога, опасность, дары иноземцев!
Она спала. Светилось Ее лицо, угольки костра
И – тихим светом – колыбель Младенца.

Земля все дальше от Солнца. И холод в тиски
Сжимает ее, как головная боль – виски.
На Землю в раздумье смотрит Бог.
И взгляд этот – необходимое бремя,
Что держит ее на плаву и ad hoc
Существуют пространство, любовь и время.

Нет замены тысячам звезд.
Ничему нет замены в мире.
Я протопал тысячи верст,
Долгих верст по своей квартире.

С утра звонил в неотложку:
«Лечите, мол, душу от тления!» –
Но нет никого. Только кошка
Вспрыгивает на колени.
Напротив растут высотки –
Крадут у меня небо.
Выйду куплю водки.
Все ж не единым хлебом…

Небо расчерчено нежными прядями
Снегопада. Молочными гладями
Тихо сугробы растут, как грибы.
Чавкает снегом подошва намокшая.
Где я забыл свою правду? Не мог же я
Променять первородство на бублик судьбы.

Все чаще молчу и сутулю плечи.
Ноль рядом с палочкой не замечен,
И тень лишь свидетельствует, что есть свет.
Растут стихи из душевного сора.
И сор растет от душевного спора.
Долго звонит телефон. Меня нет.

Я устал от сомнений, как падальщик от своего рациона.
Мое сердце отшучивается, но я вижу – ему не сладко.
Трудно ползти, и при этом быть грациозным,
И ожидать от расцвета чего-либо, кроме упадка.

Но пусть я беспомощен, как отбившаяся от руля галера,
И смешны кулаки мои, словно вареные клецки,
Но люблю надеждой, надеюсь верой
И начинаю там, где закончил Бродский.

Почти что полночь, я иду домой.
Мир погружается в пучину снегопада.
Я только что сказал тебе «до завтра».
Но, как и полагается зимой, –
До завтрашнего дня не ночь, а вечность.
И лапы елей, толстые, в снегу,
Висят, как отварные макароны.

Ветер гонит по небу манную кашу.
Я, даже целуясь, сдерживаю кашель.
На ветру на ветвях качается воронье.
Я ищу мое «Я», нахожу мое «Ё».

Чем длиннее пауза, тем труднее начать разговор.
Я хочу нести мир, а выношу приговор.
Как же жить, если даже любя
Куда ни пойдешь, натыкаешься на себя?

У меня есть парус, есть и мотор и винт.
Но то ветра нет, то на нуле бензин.
Для того, чтоб избавиться от маеты,
Я ищу мое «Я» – нахожу мое «Ты».