ИЛЬЯ ТЮРИН
Илья Тюрин родился 27 июля 1980 года в Москве, в семье журналистов. Учился в лицее при Российском гуманитарном университете. С раннего детства писал стихи, но основной цикл, вошедший затем в сборник, был создан в 1995 — 1997 годы. В лицее организовал рок-группу «Пожарный Кран», был бас-гитаристом, автором большинства песен. В 17 лет написал драматические сцены в стихах «Шекспир». После окончания лицея Илья год работал в НИИ скорой помощи им. Склифосовского, затем поступил в Российский медицинский университет и продолжал писать эссе и статьи. 24 августа 1999 года Илья Тюрин погиб, купаясь в Москва-реке.
Через год вышла книга стихов, песен, статей и эссе Ильи Тюрина «Письмо». Поэт Марина Кудимова назвала ее «главным событием миллениума». В журнале «Новый мир» (№12, 2001) опубликованы «Записные книжки» Ильи. Выпущен компакт-диск «Ровесник Луны. Песни Ильи Тюрина». В 2000 году учреждена Илья-Премия, по итогам которой издаются книги победителей и ежегодный альманах «Илья». Весной 2003 года издана книга «Погружение»: эссе Марины Кудимовой «Столько большой воды. Аквапоэтика: Иосиф Бродский, Александр Пушкин, Илья Тюрин», а также произведения самого 19летнего поэта. С 2004 года в Москве и Пушкинских Горах (Псковская область) проходит фестиваль памяти Ильи Тюрина «Август».
Через год вышла книга стихов, песен, статей и эссе Ильи Тюрина «Письмо». Поэт Марина Кудимова назвала ее «главным событием миллениума». В журнале «Новый мир» (№12, 2001) опубликованы «Записные книжки» Ильи. Выпущен компакт-диск «Ровесник Луны. Песни Ильи Тюрина». В 2000 году учреждена Илья-Премия, по итогам которой издаются книги победителей и ежегодный альманах «Илья». Весной 2003 года издана книга «Погружение»: эссе Марины Кудимовой «Столько большой воды. Аквапоэтика: Иосиф Бродский, Александр Пушкин, Илья Тюрин», а также произведения самого 19летнего поэта. С 2004 года в Москве и Пушкинских Горах (Псковская область) проходит фестиваль памяти Ильи Тюрина «Август».
ЖИВАЯ ДАЛЬ, ГРЯДУЩЕЕ МОЕ…
* * *
* * *
Ломая лед в полубреду
Двора ночного,
Я скоро, может быть, сойду
С пути земного.
Когда один (нельзя двоим)
Спущусь глубоко –
Кто станет ангелом моим,
Кто будет Богом?
И почему – на высоте,
Внизу и между,
Мы вынуждены в простоте
Питать надежду
На некий разума предел –
На область духа?
Набат как будто не гудел,
Да слышит ухо.
Как нацию не выбирай –
Она режимна.
Известно, хаос (как и рай)
Недостижим, но
Не в этом дело. Потому
И в мыслях пусто:
Не доверяющий уму –
Теряет чувство.
Двора ночного,
Я скоро, может быть, сойду
С пути земного.
Когда один (нельзя двоим)
Спущусь глубоко –
Кто станет ангелом моим,
Кто будет Богом?
И почему – на высоте,
Внизу и между,
Мы вынуждены в простоте
Питать надежду
На некий разума предел –
На область духа?
Набат как будто не гудел,
Да слышит ухо.
Как нацию не выбирай –
Она режимна.
Известно, хаос (как и рай)
Недостижим, но
Не в этом дело. Потому
И в мыслях пусто:
Не доверяющий уму –
Теряет чувство.
15.01.97
ОТКРОВЕНИЕ
Для второго пришествия день
Не настал и, боюсь, не настанет,
Ибо если ума не достанет
У богов – то займут у людей
И отсрочат прибытие. Дом
Слишком стар, чтобы вынести гостя.
Дело вовсе не в старческой злости
И не в злости наследника: в том,
Что излишний, как только войдет,
Будет смешан с другими в прихожей.
Стариковское зренье похоже
На обойный рисунок, и ждет
Лишь момента, чтоб дернуть за шнур,
Включающий люстру. Кто б ни был
Ты, сулящий убыток и прибыль –
Ты, отчаявшись, выйдешь понур:
Не замечен, не узнан, не принят,
Не обласкан и им не отринут –
Ты уйдешь. Этот путь на сей раз
Не отыщет евангельских фраз.
Не настал и, боюсь, не настанет,
Ибо если ума не достанет
У богов – то займут у людей
И отсрочат прибытие. Дом
Слишком стар, чтобы вынести гостя.
Дело вовсе не в старческой злости
И не в злости наследника: в том,
Что излишний, как только войдет,
Будет смешан с другими в прихожей.
Стариковское зренье похоже
На обойный рисунок, и ждет
Лишь момента, чтоб дернуть за шнур,
Включающий люстру. Кто б ни был
Ты, сулящий убыток и прибыль –
Ты, отчаявшись, выйдешь понур:
Не замечен, не узнан, не принят,
Не обласкан и им не отринут –
Ты уйдешь. Этот путь на сей раз
Не отыщет евангельских фраз.
17.01.97
НАЗАД
Я знал свой дар – и в осторожном тоне
Молился укороченной строке,
И жил, как шум в опустошенном доме,
Волной на позабытом молоке.
Росла в небытии и глохла в мире
Бемоль, неразличимая вдвоем,
И ловкость пальцев, странную на лире,
Я слышать стал в сознании моем.
И ощутил, как временность и вечность
В бегах от глаз – образовали звук.
И злым дуэтом скорость и беспечность
Листы марали без участья рук.
Я не читал написанного ночью:
И разве что, оплошно находя
Среди бумаг былые многоточья, –
Их суеверно прятал, уходя,
Чтоб память не оставила улики
Для тех времен, когда я, сквозь слезу
Увидев увеличенные блики,
К бессилью на карачках доползу.
Молился укороченной строке,
И жил, как шум в опустошенном доме,
Волной на позабытом молоке.
Росла в небытии и глохла в мире
Бемоль, неразличимая вдвоем,
И ловкость пальцев, странную на лире,
Я слышать стал в сознании моем.
И ощутил, как временность и вечность
В бегах от глаз – образовали звук.
И злым дуэтом скорость и беспечность
Листы марали без участья рук.
Я не читал написанного ночью:
И разве что, оплошно находя
Среди бумаг былые многоточья, –
Их суеверно прятал, уходя,
Чтоб память не оставила улики
Для тех времен, когда я, сквозь слезу
Увидев увеличенные блики,
К бессилью на карачках доползу.
23.01.97
ВДОХНОВЕНЬЕ
Когда над миром, пущенным под гору,
Я возвышаюсь и гляжу с высот –
Я вижу новый мир, и он мне впору,
Как время – ходу комнатных часов.
Когда и эту область я миную,
И вон спешу, от наблюденья скрыт, –
Я чувствую, что знаю жизнь иную,
Чей торс трудом старательным изрыт.
Я слышу, как работают лопаты
И льется мат пришедших до меня
И после: я бывал и здесь когда_то,
Здесь пьют, мои куплеты помяня.
Я жду угла, где их не слышен голос –
И мой от них настолько вдалеке,
Что стих уже свою не чует скорость,
И в чистый лист вступает налегке.
Я возвышаюсь и гляжу с высот –
Я вижу новый мир, и он мне впору,
Как время – ходу комнатных часов.
Когда и эту область я миную,
И вон спешу, от наблюденья скрыт, –
Я чувствую, что знаю жизнь иную,
Чей торс трудом старательным изрыт.
Я слышу, как работают лопаты
И льется мат пришедших до меня
И после: я бывал и здесь когда_то,
Здесь пьют, мои куплеты помяня.
Я жду угла, где их не слышен голос –
И мой от них настолько вдалеке,
Что стих уже свою не чует скорость,
И в чистый лист вступает налегке.
31.01.97
Е.С.
Стих клубится над чашками в доме,
И когда я распластан на льду –
Он меня подзывает ладонью,
На которой я просо найду.
Если слух твой не знал изобилья –
Наблюдай через доски сама,
Как петушьи короткие крылья
Над привычкой парят без ума.
Нас Творец не учил диалогу,
Презирая двойное вранье.
Мы же видим из окон дорогу:
Дай нам Бог что_то знать про нее.
И когда я распластан на льду –
Он меня подзывает ладонью,
На которой я просо найду.
Если слух твой не знал изобилья –
Наблюдай через доски сама,
Как петушьи короткие крылья
Над привычкой парят без ума.
Нас Творец не учил диалогу,
Презирая двойное вранье.
Мы же видим из окон дорогу:
Дай нам Бог что_то знать про нее.
4.03.97
ПАМЯТИ МАНДЕЛЬШТАМА
Нам памятные числа в ряд
Выстраивают время: десять,
Пятнадцать, сорок, пятьдесят –
В надежде нас точнее взвесить.
Мы начинаемся тогда,
Когда по чьей_то смерти минут
Определенные года,
И Землю к нам на шаг подвинут,
Чтоб твердость подгадать стопе,
И мозгу в маленькие мысли
Плеснуть словарь, и на пупе
Связать нас в узел, чтоб не висли.
Когда же разум обретет
Для цифр достаточную крепость,
Нам снова подвернется год,
Как неразборчивая редкость, –
И нету смысла полновесней,
Чем том, каким она полна.
И нету сил смешаться с песней,
Которую поет она.
Выстраивают время: десять,
Пятнадцать, сорок, пятьдесят –
В надежде нас точнее взвесить.
Мы начинаемся тогда,
Когда по чьей_то смерти минут
Определенные года,
И Землю к нам на шаг подвинут,
Чтоб твердость подгадать стопе,
И мозгу в маленькие мысли
Плеснуть словарь, и на пупе
Связать нас в узел, чтоб не висли.
Когда же разум обретет
Для цифр достаточную крепость,
Нам снова подвернется год,
Как неразборчивая редкость, –
И нету смысла полновесней,
Чем том, каким она полна.
И нету сил смешаться с песней,
Которую поет она.
13.04.97
ОСТАНОВКА
Как кружатся кварталы на Солянке,
Играя с небом в ножики церквей,
Так я пройду по видной миру планке –
Не двигаясь, не расставаясь с ней.
Дома летят, не делая ни шагу,
Попутчиком на согнутой спине.
И бег земли, куда я после лягу,
Не в силах гибель приближать ко мне.
Танцует глаз, перемещая камни,
Но голос Бога в том, что юркий глаз –
Не собственное тела колебанье,
А знак слеженья тех, кто видит нас.
Среди толпы Бог в самой тусклой маске,
Чтоб фору дать усилиям чужим:
Чей взор богаче на святые пляски?
Кто больше всех для взора недвижим?
Играя с небом в ножики церквей,
Так я пройду по видной миру планке –
Не двигаясь, не расставаясь с ней.
Дома летят, не делая ни шагу,
Попутчиком на согнутой спине.
И бег земли, куда я после лягу,
Не в силах гибель приближать ко мне.
Танцует глаз, перемещая камни,
Но голос Бога в том, что юркий глаз –
Не собственное тела колебанье,
А знак слеженья тех, кто видит нас.
Среди толпы Бог в самой тусклой маске,
Чтоб фору дать усилиям чужим:
Чей взор богаче на святые пляски?
Кто больше всех для взора недвижим?
30.04.97
ДОЖДЬ В МОСКВЕ
Немногие увидят свой конец
Таким, каким я вижу этот ливень,
Где медленно из облачных овец
Вдруг молния высвобождает бивень.
На улицах спокойно. Полных вод
Хватило для того, чтоб все колеса,
Все фары, каждый каменный завод,
Все небеса – удвоились без спроса.
И время ненаказанным бежит,
Но розга не впустую просвистела.
Во всем, к чему он сам принадлежит,
Глаз не находит собственного тела.
А значит, все на месте, все с тобой.
Жизнь и разлука с ней неразличимы,
Но первая отходит от второй
На полшага: мы делаемся зримы
Самим себе и миру самому.
Таков последний миг, но не расплаты.
Мы вытесняем, погрузясь во тьму,
Свет в последождевую кутерьму –
На плиты стен и кровельные латы.
Таким, каким я вижу этот ливень,
Где медленно из облачных овец
Вдруг молния высвобождает бивень.
На улицах спокойно. Полных вод
Хватило для того, чтоб все колеса,
Все фары, каждый каменный завод,
Все небеса – удвоились без спроса.
И время ненаказанным бежит,
Но розга не впустую просвистела.
Во всем, к чему он сам принадлежит,
Глаз не находит собственного тела.
А значит, все на месте, все с тобой.
Жизнь и разлука с ней неразличимы,
Но первая отходит от второй
На полшага: мы делаемся зримы
Самим себе и миру самому.
Таков последний миг, но не расплаты.
Мы вытесняем, погрузясь во тьму,
Свет в последождевую кутерьму –
На плиты стен и кровельные латы.
1.05.97
* * *
Случайный том, как разбирают печку,
Моя рука достала из других,
И медного заглавия насечку
Лучом не тронул будущий мой стих.
Чугунные не встрепенулись кони,
И перед богом не раздалась мгла.
Но пыль запомнила толчок ладони,
И в мозг минутной тяжестью легла.
Я все забыл. Но, отразившись в речи,
Тот мелкий жест определил другой.
Мы лепим из секунд стихи и печи,
Чтоб было им, где шарить кочергой.
Моя рука достала из других,
И медного заглавия насечку
Лучом не тронул будущий мой стих.
Чугунные не встрепенулись кони,
И перед богом не раздалась мгла.
Но пыль запомнила толчок ладони,
И в мозг минутной тяжестью легла.
Я все забыл. Но, отразившись в речи,
Тот мелкий жест определил другой.
Мы лепим из секунд стихи и печи,
Чтоб было им, где шарить кочергой.
5.05.97
РУБЛЕВ
Мне чудится счастье, не данное мне,
Когда посторонним пятном на стене
Я вижу богиню и сына ее
И тело теряю свое.
Мне кажутся знаки их временных бед
Навечно влитыми в мой собственный свет,
Как будто узла этих лиц тождество
Дало мне мое Рождество.
Здесь два расстоянья меж них сочтены.
Одно – сокращенное взглядом жены,
Второе – Ему в складках мглы золотой
Открылось доступной чертой.
И воздух сгустился. И трещины дал
Трагических судеб единый овал,
И мимо две жизни прошли, и года –
Как им и хотелось тогда.
И слезы встают за пропавшей стеной,
Минутой терпенья скопляясь за мной.
И в недрах земли, где минуты не жаль,
Со звоном сломалась деталь.
Когда посторонним пятном на стене
Я вижу богиню и сына ее
И тело теряю свое.
Мне кажутся знаки их временных бед
Навечно влитыми в мой собственный свет,
Как будто узла этих лиц тождество
Дало мне мое Рождество.
Здесь два расстоянья меж них сочтены.
Одно – сокращенное взглядом жены,
Второе – Ему в складках мглы золотой
Открылось доступной чертой.
И воздух сгустился. И трещины дал
Трагических судеб единый овал,
И мимо две жизни прошли, и года –
Как им и хотелось тогда.
И слезы встают за пропавшей стеной,
Минутой терпенья скопляясь за мной.
И в недрах земли, где минуты не жаль,
Со звоном сломалась деталь.
8.05.97
ЧЕРНАЯ ЛЕСТНИЦА
Конец весны в предместии больниц.
Людей как не было, две_три машины,
И голоса таких незримых птиц,
Что словно купы бесом одержимы.
Нельзя запоминать вас наизусть,
Кварталы детства. Дом для пешехода
Уже постольку означает грусть,
Поскольку в нем тот знает оба входа:
Парадный первый, видный исподволь,
Как будто жизнь его внутриутробна,
Но вещь сама перерастает в боль,
Когда второй предвидеть мы способны.
Исчерпывая кладку стен собой,
И завершая дверцею жилище,
Он боком входит в память, как слепой,
Который трость потерянную ищет.
Людей как не было, две_три машины,
И голоса таких незримых птиц,
Что словно купы бесом одержимы.
Нельзя запоминать вас наизусть,
Кварталы детства. Дом для пешехода
Уже постольку означает грусть,
Поскольку в нем тот знает оба входа:
Парадный первый, видный исподволь,
Как будто жизнь его внутриутробна,
Но вещь сама перерастает в боль,
Когда второй предвидеть мы способны.
Исчерпывая кладку стен собой,
И завершая дверцею жилище,
Он боком входит в память, как слепой,
Который трость потерянную ищет.
28.05.97
* * *
Встали поздно, перед самым жаром полудня,
И следили, как колеблется сознание.
Ум не знает, горячо ему иль холодно,
И на помощь призывает мироздание.
Он тревожными догадками оденется
И сомненьями свободно опояшется,
И внутри словоохотливая пленница
Отворит окно и молодцу покажется.
Сколько слов у языка перебродившего,
Чтобы выбрать среди раковин погибшую!
И печаль свою невыгодно излившего
Узнаешь по обращению к Всевышнему.
Голоса пересекаются безгрешные,
Лишь покуда есть глухие да неумные,
Лишь покуда есть ущербные, нездешние
Перепонки барабанные и струнные.
На любой вопрос ответ летит заранее,
Потому что он один на всю губернию:
Любопытству откликается незнание,
Будто лоб произрастающему тернию.
Те – поэты, для кого одно сравнение.
Кто умеет угадать сквозь мглу попарную,
Что для этих двух придет соединение –
Очевидности отчаянье суммарное.
Неизвестно, что на свете тяжелее снесть.
Но молю, чтобы услышать не случилося,
Как поется на два голоса благая весть:
Настоящее выпрашивает милости,
И из будущего глотка огрубелая
То ли требует к себе, то ли прощается.
Только прошлое упрека мне не сделает,
Потому что лишь оно не возвращается.
И следили, как колеблется сознание.
Ум не знает, горячо ему иль холодно,
И на помощь призывает мироздание.
Он тревожными догадками оденется
И сомненьями свободно опояшется,
И внутри словоохотливая пленница
Отворит окно и молодцу покажется.
Сколько слов у языка перебродившего,
Чтобы выбрать среди раковин погибшую!
И печаль свою невыгодно излившего
Узнаешь по обращению к Всевышнему.
Голоса пересекаются безгрешные,
Лишь покуда есть глухие да неумные,
Лишь покуда есть ущербные, нездешние
Перепонки барабанные и струнные.
На любой вопрос ответ летит заранее,
Потому что он один на всю губернию:
Любопытству откликается незнание,
Будто лоб произрастающему тернию.
Те – поэты, для кого одно сравнение.
Кто умеет угадать сквозь мглу попарную,
Что для этих двух придет соединение –
Очевидности отчаянье суммарное.
Неизвестно, что на свете тяжелее снесть.
Но молю, чтобы услышать не случилося,
Как поется на два голоса благая весть:
Настоящее выпрашивает милости,
И из будущего глотка огрубелая
То ли требует к себе, то ли прощается.
Только прошлое упрека мне не сделает,
Потому что лишь оно не возвращается.
11.06.97
* * *
В дурном углу, под лампой золотой
Я чту слепое дело санитара,
И легкий бег арбы моей пустой
Везде встречает плачем стеклотара.
Живая даль, грядущее мое –
Приблизилось: дворы, подвал, палата.
Всеведенье и нижнее белье
Взамен души глядят из_под халата.
Тут всюду свет; и я уже вперед
Гляжу зрачком литровой горловины;
И лишний звук смывает в толщу вод,
Пока строка дойдет до половины.
Я счастлив, что нащупал дно ногой,
Где твердо им, где все они сохранны.
Я возвращусь, гоним судьбой другой –
Как пузырек под моечные краны.
Я чту слепое дело санитара,
И легкий бег арбы моей пустой
Везде встречает плачем стеклотара.
Живая даль, грядущее мое –
Приблизилось: дворы, подвал, палата.
Всеведенье и нижнее белье
Взамен души глядят из_под халата.
Тут всюду свет; и я уже вперед
Гляжу зрачком литровой горловины;
И лишний звук смывает в толщу вод,
Пока строка дойдет до половины.
Я счастлив, что нащупал дно ногой,
Где твердо им, где все они сохранны.
Я возвращусь, гоним судьбой другой –
Как пузырек под моечные краны.
11-13.08.97