Господи Боже, благослови!
Покуда солнце еще высоко,
Покуда церковь, как молоко,
                                  стоит белая.
Покуда жизнь короче любви,
Покуда люди детей делают.

Покуда живыми стоим здесь,
Господи, хлеба дашь нам днесь.

Мне хочется быть небом,
                                 в котором живут звезды.
Чтоб ты выходил поздно
                                 и задирал голову,
а я, абсолютно голая,
                                 лежу над весенним гомоном.
Чтоб ты умирал от голода,

                                 а я начинала плакать…
Мне хочется быть маньяком,
                                 бредущим пустыми скверами
туда, где погода скверная,
                                 где на асфальте слякоть.
Неосторожно шаркать,
                                 за телом твоим следуя,
за каждым твоим шагом.

Мне хочется жить возле, как
                                 на шее живет шарф!
Я буду, я буду воздухом,
                                 чтобы ты им дышал.

1.
Улица такая длинная
и велосипедами длинькает,
и гудит общественным транспортом,
и погоду теплую празднует,
и стучит каблуками острыми,
и бензин разливает островом,
и туманом вдали качается —
не кончается, не кончается.
По улице цокают фифочки:
брюнеточки и блондиночки.
Длинноногие и бесстыжие.
А я — рыжая!

2.
Ночь вороной слетает с дерева.
Мы встречаемся у Поздеева, *
мы с тобой переходим улицу
и на детской площадке целуемся,
и губами по шеям шарим…
Я прекрасна! Я в синем шарфе!
Ты влюбленный, и в чем-то темном.
Город светится монотонно
и на землю ложится густо.
Мы расстанемся.
                    Очень грустно.

Я вижу предельно ясно,
я будто всю жизнь в угаре:
над миром летит Гагарин,
распластанный, как ястреб,

теряя болты и гайки,
дымный чертя след.
А мама зовется Галкой,
ей одиннадцать лет.

Серым туманом испачканы
апрельские небеса.
У мамы тонкие пальчики,
и челочка на глаза.

Мама растит косы
и сочинения пишет.
А мир, по-детски притихший,
уставился в черный космос.

И маме под утро снится,
что воздух пропитан гарью,
а в небе летит Гагарин,
как перелетная птица…

Под небом такая отте-
пель дерева, влаги, плоти…
За-тишь…
И тело твое не против,
и окна твои напротив.
Ты спишь…

Но марля на раме мокнет,
и кактус похож на пику —
и все это слишком мило.
С востока катится марежь,
и в утреннем сонном доме
дотла выгорают окна.
Автобус гремит копилкой.
Я так проезжаю мимо,
что ты обо мне вспоминаешь
и думаешь в полудреме,

как мало красивых спин.
Ты спи!

Возвратясь сиреневым вечером
Я тебе расскажу поподробнее,

Что хотелось бы выпить, да нечего,
Что не март, а сплошные надгробия,

Что работа и сны дурацкие,
А под мусором гнется комната,

Что хотелось в Космодемьянские,
А выходит говно какое-то,

Что однажды под вой сирены я
Затеряюсь в потоках транспорта!

Просто вечер такой сиреневый.
Просто жизнь такая прекрасная.

Распахни облака, и на землю польется весна.
И каймою по ней — сумасшедшие пьяные ночи.
И в субботу, истопав весь город, мы ноги промочим,
Заболеем, умрем, и опять не отведаем сна.

Только город начнет горевать — он нас очень любил.
И цветную капель белоснежным платком утирая,
Он погонит других беспризорных от края до края.
От восточного «Здравствуй», до западных теплых могил.

Мы уйдем, не оставив ни строчки, ни даже следа.
Утро нас приютит и укроет громадою всею.
А потом мы воскреснем к Прощеному воскресенью —
Так бывает всегда.