Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Премия «Дебют» на карте генеральной



Алексей АФОНИН



ГОРЯЧИЕ СЛОВА
 
концерт hortus musicus

старая музыка с ветром и песком
кидается в зал со сцены
как уссурийский тигр
громадная

на дыбы взвивается
ходит на задних лапах
геральдическим зверем
стелется, тигриную мощь
под кожей пандеретты
перекатывая

стрекозами шелестит звенит
виола да гамба
тянет будто дождем из окон

крестным ходом чумным городом
флагами библейскими голосами ветром
парусами карнавалами
или трогает за самыя нежныя души жилочки
смычком:

гнешься ломаешься заново
виноградной лозой прорастая

…а все привыкли
к музыкокролику розовому
с искусственным мехом дистрофику
в клетке из радио
(убить — один поворот ручки)...

встретив настоящего тигра
цепенеешь



мишель. фр., 42

Зимой темнеет — как в театре.
                                 Игорь Юганов


Зимой темнеет — как в театре
на голых стенах — белые билеты
и целый мир как ухо замер
вникая в длинный скрип партера

и длинных теней на паркете
из-за полуоткрытой двери
слегка подтаявшая поступь…

и снег, и музыка квартиры.

замерзшие женщины на перекрестках, озираясь,
притоптывая, светятся в снегу,
как блестки летящем из-под фонарей.

И, с нотной папкой, ритмичный, как силуэт, — что тонкий, молодой,
и незаметный…
Горячие слова упрятаны в шарф,
и кружится, как шарик елочный, голова.

Свою чарующую поступь… На снег

поставил сумку. Прикурил.
Опять пошел,

кружась, блестя, играет, как отзвук
настраивающегося оркестра,
когда все флейточки высвистывают не в лад,

а как попало и тревожно.
и небо скрылось в складках занавеса

пыльного, густого

…а мы идем смотреть спектакль
скрипя по снегу
зима темнеет, чей-то кашель, скрип партера



* * *

Как в открытые окна, без хлеба,
без огня — проливается в март,
Исаакий, дрожащее марево,
запах зыбкой и грязной земли.

Не оттаяло, даже не думало,
просто корочку с вечности,
млечной, маковой,
просто дым по плечам понесли.

Просто со льда — в будущий
июнь, в сиреневое
над крышами, в чумеющие
парки, сады, скамейки,

говорить об иголочках соли,
исколовших несытую радужку,
обо всех запредельно минувших,
слежавшихся, осторожно,

взрывая бурую грязь, не боясь,
процокивая, причмокивая, слезясь
от восторга и ветра,
лелея Кунсткамеру, крейсер Аврору

в опальных кистях.
И, чумея от собственной наглости,
кошкой бродит в весенние алости,
суть расслышивая в новостях,

ловит сны-мошкару голым ртом.
И, ничуть не жалея о том,
убежавший и спасшийся атом,

по аллее гуляет пустой
и честит непохожего братом.



дежа вю

созерцая кузнечика у ручья,
прихожу к неутешительному, в общем-то, выводу:

кажется, все это уже было.

так что совершенно непонятно, с кем сражаться,
с чего париться, на что глазеть:
выпалывайте ростки дихотомий, похожих на розы,
мироздание — одна большая ничья.

но ведь вкусное! перебирать

все, что есть у меня: нефритовые лягушки
сухие стебли травы, лисьи хвосты
папоротник и осокорь
мускулы росомахи
запахи соли, японских водорослей
сталь травленая — всплеск хамона
птичий профиль
валашские брови
серебряные фейерверки, бродячая собака
круассанов французские крошки, очень
много дыма, табачные разные невыносимости —

как камешки разные в круглой коробке.

пуговицы слов под языками,
облатки на языке, а на них — леденцы
тысячелетий.

и много, много сухого марсианского льда

в зрачках, и улыбаться неотвратимо, почти что — необратимо:
у меня в карманах — весь голый свет и полынная черная вода,
мне не надобно вашего лирического мэйнстрима.



* * *

Тонкий призрак Никольского в белых огнях.
Колокольня канала сжимается у воды.
В рыжих огнях, как в гривастых конях
в плюс талым асфальтом рассыпаны, тают следы водой —

стеклянные взгляды суетливых автомобильных собак,
рвущих, шуршащих, ревущих куда-то вбок.
Вахтенный город весь как пылью огнями промок:
рыже-зеленое, лампы, подъезды, лампочки как накрошенный мак

с бублика эркера, так уютно, сырые огни.
В тесной маршрутке домой стоишь, не доехать никак,
и, притулившись к стеклу, засыпаешь.
Огни и огни… огни…



* * *

чайка взлетела прямо

и через двор
чертит
резкую белую диагональ

сливает вместе вкус и пустоту

вечерний чай с разрезом в горизонт

между домами
как спитую заварку
в эмалевую раковину горла

четкая прорезь чайки



набросок

Ситцевое платье, цок-цок, каблучки. Начало дождя.
Не-поворот головы.

Это как привет из того мира, в котором ты никогда не был.

Бетонная стена.

И где ждут, замерев, ситцевые меленькие обои, буфет,
громкие механические часы.



* * *

новый мир = пространство листа
готовы? тогда по местам

закрылки выпущены, убраны шасси —
и лебедь взлетает
пластают пространство крылья тойот

смеясь, проходит Великий Койот

жимолостью прорастает
Тристан



пейзаж с сестрорецком

там:   Сестрорецк и руки реки-ленты
магнитофонные
дорог    шоссе
миров
у ног  дверей.
и реки сестры
под пыль дождя — за руки
приморское шоссе.

такие вот   приморские  высотки
катана    вертолет
и влага капли на стекле дождя
автобуса и загородной высохшей травы

в загонах стареньких дворов скамеек

и горок
потускневших перед дождем дворов
пригорков в боярышниках и невысохшем белье

чужие дальние планеты города
котята
звуки

проносящихся маршруток

ушедших в сосны ели рельсы ржавые
и старенькие домики в резных
наличниках как байковых платочках городов

чужих     резных     знакомых
недостроенных

морских и ломких на просвет как галечный песок

таких вот городов   как сумерки и хлыст
монокль
и война

и влага



без границ

Безграничное лето

на старых трамвайных путях,

уходящих в траву, в полувысохшие колоски
ветра
без мыслей. Оборванные провода,

колокольчики бликов.

Где-то там — Кондратьевский рынок, где живут и светят зверушки
черничным вареньем глаз,
боками торопливо подергивая воздух горячий.

...Где-то — Крестовский остров,
где колонны
вырастают из мятлика и врастают в него;

где в небо неторопливо
с тихим шелестом осыпаются секунды-семена,
не становясь временем.

Где-то там, на Старой Деревне,
по прямой — тибетский Дацан,
обвешанный ленточками с тишиной.

...Где-то на Черной Речке —
безвременья-тюля на сквозняке —
хоть ложкой ешь из чашечки яблоневого цветка.

Где-то там… Одуванчики — встают, встанут стеной
между прошлым всегда и будущим,

пачкая
настоящего огненно-желтым
покрывало, поверхность сомкнутых век.

Безграничное лето — непонятная, будто ржавая гайка, находка.

Безграничное лето —
прячет следы под тополиный снег.



Алексей Афонин — поэт. Родился в 1990 году в Санкт-Петербурге (тогда Ленинграде), живет там же. Публиковался в интернет-журналах «TextOnly» и «АльтерНация», на сайте «Полутона», также в журналах «Воздух», «Урал» и др. Участник Шестого майского фестиваля новых поэтов (2007), XVI Фестиваля свободного стиха (2009), II Фестиваля университетской поэзии (2009), фестиваля «Петербургский текст сегодня» (2009). Лауреат премии «Дебют» в номинации «Поэзия» (2010). В 2010 году выпустил первую книгу стихов («Очень страшное кино». М.: Русский Гулливер; Центр современной литературы).