Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

МИХАИЛ ОКУНЬ
Поэт, прозаик. Родился в 1951 году в Ленинграде. Окончил ЛЭТИ им. В. И. Ульянова (Ленина). Автор семи сборников стихов и двух книг прозы, а также многочисленных публикаций в журналах, альманахах, антологиях в России, Германии, США, Финляндии. Шорт-листы литературных премий «Честь и свобода» СанктПетербургского русского Пен-клуба (1999) и Бунинской премии (2007). Лауреат премии журнала «Урал» в номинации «Поэзия» (2006). Член СП Санкт-Петербурга. Живет в Германии



Два рассказа
 
РОГАТКА

Памяти советской школы-восьмилетки

Во время биологии дверь в класс приоткрылась, и в щели появилось квадратное скуластое лицо, обрамленное короткой стрижкой седых волос. Седьмой «А» замер, потому что все узнали Лидию Николаевну, завуча и по совместительству учительницу истории. Вслед за тем какой-то детский голосишко, захлебываясь, тонко пропищал: «Вот он, вот он!..» Обладателя голоса видно не было.
Глаза Лидии Николаевны сузились, она твердо сказала: «Хорошо!» и вошла в класс. Все, естественно, вскочили. «Извините, Наталья Георгиевна! — сказала завуч биологичке, — я на секунду!» И впившись своими щелочками (о господи, в меня!..), резко и без излишних предисловий приказала:
— Окунь, немедленно в мой кабинет!
Как-то невзлюбила меня эта недавно появившаяся в нашей школе Лидия Николаевна, не понравился я ей. Да и прочие учащиеся, похоже, раздражали.
Новое послевоенное поколение, — благополучное, беспечное, нагловатое. Совсем не то, которое «за родимый край, с песней молодой…» Недавно народились, а уже свое мнение имеют, жить лезут…
То на торжественной линейке к празднику седьмого ноября холодно им в одних белых рубашках и красных галстуках стоять (и где?! — на Марсовом поле!). То факелы для районного шествия пионерских дружин изготовить не могут — не из чего, мол. Или пишет этот грамотей (как его?) в стенгазете, да еще в заголовке: «Универститет раскрывает двери». «Универститет»! А еще «мальчик из хорошей семьи»!
Была ли она замужем, имела ли детей? Не знаю. Носила Лидия Николаевна простое серое платье с пояском и белым кружевным воротничком. На плоской груди ее оно не вздымалось ни на сантиметр.
Преподавала первобытную историю. «Что такое бортничество? А почему первобытные люди занимались бортничеством?» Почему, почему, почему, — и этими «почему» держала в ужасе весь класс.
Но самый ужас начался для меня в кабинете завуча. В углу стоял второклассник с перебинтованной головой. Оказывается, вчера он гулял в своем дворе, кто-то пульнул из окна четвертого этажа из рогатки и попал ему в глаз. А сегодня на перемене мальчик почему-то опознал меня как своего обидчика.
Все уверения, что «это не я», не имели успеха. Не был я ни на той улице, ни в том дворе, никакие друзья у меня там не живут!
— Где ты был вчера вечером с пяти до семи? — тусклым зловещим тоном спросила Лидия Николаевна.
— Я весь вечер был у бабушки с дедушкой! Они живут на Большой Московской. Это далеко от того двора…
— Близкие родственники не могут быть свидетелями! — отрезала Лидия Николаевна известной формулировкой. — А рогатка у тебя есть? Только честно!
— Нет!
Но я наврал. Рогатка у меня дома была. Правда, несерьезная, согнутая из толстой канцелярской скрепки, с тонкой аптечной резиночкой. Пульки от нее летели метра на три, не больше. Тем не менее, придя домой, я тайно сломал рогатку и выбросил обломки — даже не в мусорное ведро на нашей коммунальной кухне, а на улице, в урну. Для конспирации. Я боялся внезапного обыска…
Разговор в кабинете завуча закончился тем, что выведенная из себя моим упорством в непризнании вины (что с ней, пожалуй, бывало нечасто), Лидия Николаевна сказала:
— Из таких, как ты, вырастают подлецы!
Слова ее в упрощенном варианте («Она сказала, что я подлец») я передал маме. Маме это совсем не понравилось, и назавтра она побывала у завуча. Днем позже та вызвала меня и спросила:
— Так что именно я тебе сказала?
— Что я подлец…
— Нет, я сказала, что из таких вырастают подлецы. Есть разница?
— Ну, есть…
— Иди.
Но тон ее был уж не тот, и это была наша с мамой маленькая победа.
После этой истории я перешел в другую школу. Она была десятилеткой в отличие от предыдущей, восьмилетки. Так что вышло даже и неплохо. Чем закончилась история с тем второклассником, не знаю. Либо нашли настоящего виновника (что навряд ли — кого он там мог разглядеть в окне четвертого этажа?), либо просто все ушло в песок.
Остается вопрос: сбылся ли прогноз железного завуча? Список моих недостатков разнообразен и отнюдь не короток. Но насчет подлеца… Сомневаюсь.



ФОТОГРАФИЯ 1961 ГОДА

Да, вот этот снимок. Сижу печальный на Большой Московской, дом 13, квартира 22. За спиной обои с хризантемами размером с растрепанный кочан капусты. Кто этот снимок делал? — теперь уж не узнаешь. Скорее всего, отец. Но своего фотоаппарата у нас никогда не было.
В этом году деньги меняют, десять к одному. Повезло тем, кто собирал в банки монеты по 1, 2 и 3 копейки. Они остаются. Пятаки — нет, новые будут. Говорят, серебряные полтинники двадцатых годов с молотобойцем или со звездой, «чистого серебра 2 золотника 10, 5 долей», пока еще можно обменять на эти новые пятаки. А потом уже будет нельзя.
И выгода от этого обмена есть. Вот, стакан томатного стоил рубль десять, а теперь стоит 10 копеек, копейку простили. О, как я люблю томатный сок, и как редко он бывает в розлив! А трехлитровую банку мне никогда не купят…
Но вот мясо подорожало. «Бутерброд подешевеет, когда Никита околеет». Нет, не подешевел, и когда околел. Еще Хрущёва дразнят «кукурузником», после поездки в США, где ему какой-то образцовый фермер кукурузой мозги задурил.
Хрущёв и Булганин ездят везде вместе, в одинаковых пальто. Меня мучит — кто же главнее? Потом Булганина куда-то подевали.
Разбил в школе затылок. Устроили драку в подвале, в гардеробе. Завалили на спину, получил рассечение о батарею. Воротник рубашки и школьного пиджачка кровью залил. Повезли в травму зашивать.
Нет, вру. В тот день, когда голову разбил, Кеннеди убили. Значит, это уже в 1963-м. А в 1961-м хожу пока с целой головой.
Уже года два как написано первое стихотворение:

Весна идет,
Весна цветет,
Листвою распускается.
Как красный мак,
Как алый стяг
В глаза она бросается.

Не помню, кто объяснил, что надо каждую строчку с большой буквы. Мне оно очень понравилось. Настолько, что я решаю: после этого ничего лучше не напишу, и надо на этом остановиться (теперь-то абсолютно ясно, что так и надо было делать). А что получилось? «И не только зря растратишь, жемчуг свиньям раздаря, но еще к нему доплатишь жизнь, погубленную зря».
И все время какая-то ерунда случается. У Пяти углов мороженщица сдачу не дала: сейчас мелочи нет, приходи, мальчик, попозже. А попозже стала орать, что ходют всякие, деньги клянчат. Из своей будки вылез сапожник и стал поддакивать: «Иды отсуда!» (он грузин, что ли, или татарин. А ведь мой папаша с ним ручкается, любит популярность в «простом народе», сапожник меня узнал. Но тут проявил, сукин кот, торговую солидарность).
Но бывают и приятные моменты. Вот, выиграл шахматный турнир пятого разряда, присвоили четвертый, и новые красивые билеты выдали. Может, зря я пошел заниматься в ДК Пищевиков, а во Дворец пионеров побоялся — мол, там все сильные? А тут еще и взрослые занимаются. Один очкастый толстячок из туалета выскочил, ширинку наспех застегивает, и, пробегая мимо меня, сложил кукиш и сунул под нос: «Вот вы у меня когда-нибудь выиграете!»
И чего я все время сильных боюсь, или, вернее, тех, кто ими считается? Вот и сейчас на немецком сайте — вижу ведь, что этот мужик из Гамбурга пешечное окончание говенно играет, не разбирается, а я эти окончания сызмальства по Лисицыну зубрил. Но у него рейтинг Эло на 300 пунктов выше, вот и робею. Обозлился, однако, взял себя в руки, сделал все, как надо.
Но этот не сдался, тевтоны не сдаются, написал: «Наслаждайтесь победой, у вас есть еще пять минут», а хода не сделал. И я, как дурак, торчал перед экраном и ждал, пока пройдут эти пять минут на его ход, и компьютер объявит меня победителем по времени. А еще вежливые и дружелюбные они все! Пока их лично не задело. Тут уж руку по локоть отхватят и не поперхнутся.
Да, но где ж тут 1961-й год? По Разъезжей стал ездить странного вида автомобильчик, грузовичок — не грузовичок: кабинка на два места, плавно переходящая в аккуратненький металлический кузов, что-то трофейное. Сложилась мечта — стать шофером этой машинки. Но не осуществилась. Как и многое-многое другое.