Мне было тогда двенадцать лет, я с похвальной грамотой перешел в пятый класс. Мама, образованная женщина, по профессии бухгалтер, как могла, заботилась обо мне, все делала для того, чтобы я учился на уровне лучших. Порой даже бывая излишне строгой, следила, чтобы я аккуратно делал уроки, не слился с улицей, не простужался, помогал ей в быту. Хотя, будучи целыми днями занятой, не могла меня ежечасно контролировать. Но заложив в меня крепкую основу, она могла видеть, что ее старания не утекли в песок. Как водится на селе, я колол дрова, помогал сажать и копать картошку, ходил в дальний колодец за хорошей водой, выстаивал длинные очереди за хлебом. А когда она утром, не успев приготовить завтрак, убегала на работу, дотапливал печку.
Рос без отца, который погиб еще на финской, когда мне исполнилось лишь три годка, а сестренке не было и двух. А в июне 44-го не стало и сестренки: заболела малярией, а врач (а, может быть, фельдшер), которая пришла по вызову, дала ей взрослую дозу акрихина, и изнуренный военным временем детский организм не выдержал…
Мама была верной дочерью своей Отчизны. Всегда патриотически настроена, она, не задумываясь, отдавала кровные рубли взаймы государству (государственные займы тогда были частью жизни). Обязательная и исполнительная, живо откликалась на все государственные акции, без всяких сомнений верила в правоту руководства и общего дела, ловила по радио каждое слово диктора, с уважением относилась к тому, что исходило сверху.
А мы в ту трудную пору, как и полагается, чувствовали себя детьми и, пусть частенько оставались полуголодными, беззаветно предавались своим мальчишьим делам: играли в лапту, прятки, чиж, были с природой на «ты» — в мае бегали за диким луком, в июне-июле — за полевой клубникой и земляникой, целыми днями пропадали на реке. Или дотемна гоняли набитый тряпками футбольный мяч, условно обозначив ворота одежкой, камушком или комьями земли.
В ту пору в стране были популярны суворовские и нахимовские училища. В них готовили молодых защитников Отечества, настоящих крепких мужчин, сильных и дисциплинированных, будущих офицеров. Офицер — это звучало гордо! Пришла новая разнарядка и в наш военкомат. Многие задумались над этим предложением. Оно было в унисон и маминому высокому настрою. Ей овладела мечта сделать сына настоящим офицером с отменной выправкой, крепкой статью, а, может быть, и высокими наградами. Девушки и молодые женщины были без ума от ладной красивой портупеи, парадных погон, блестящих пуговиц на мундирах и от прочей внешней атрибутики военных людей. И мама решилась.
…Итак, мы на верном пути в военкомат, что в отдаленном конце села. Идем широкой центральной улицей мимо привычного ряда домов: мимо раймага — вытянутого белого одноэтажного здания на углу — напротив — электростанция с огромными то ли запыленными, то ли закопченными окнами — она по вечерам давала нам желанный свет. Мимо большого двухэтажного дома с когизом, где были первые отрывные календари, и квартирами, где жила целая когорта моих школьных друзей. Мимо огромного каменного здания, где на втором этаже расположился парткабинет — место партучебы, с подшивками газет и журналов, а на первом, разрушенном и заброшенном, так здорово играли в прятки. Мимо небольшого каменного дома одноклассницы и длинной галереи обычных сельских домов, сработанных задолго до моего появления на этом свете. А по правую сторону от самой электростанции за серым штакетником — царство зелени, не обремененное излишним уходом: выросшие на свободе деревья, дико растущая трава, не сильно вытоптанные дорожки, вдоль которых прогуливались молоденькие и не очень деревья, распростершие во все стороны свои руки-ветви.
Позади где-то метров 500–600. И вот мы уже напротив домов, стоящих под прямым углом к улице, что повела в сторону от дороги — к луговине, обильно омываемой ранней весной полевыми водами. Один из них — дом редактора районной газеты, поэта-лирика, автора стихов о родном крае. Перед нами мостик через весеннюю речку Быков. До военкомата остается совсем мало. Еще метров триста и — прощай привычная сельская жизнь, друзья по играм, футбол босиком, мальчишьи споры, пятнашки, полевая клубника, речные забавы. До свидания, прежняя жизнь! Я буду военным! Еще немного, еще чуть-чуть.
И тут мама останавливается. Я смотрю на ее хмурое лицо. Такого ненастья в ее глазах я еще не видел — только, когда весной на реке, прыгнув на льдину, провалился и «обмыл» новое пальто. — Нет, — решительно произнесла она. — Идем обратно.
Да, сомнения мучили ее всю дорогу, и у моста, который когда-то отделял наше большое село от стоящей рядом деревни, недалеко от дома редактора и поэта, она изменила решение. Теперь, конечно, можно гадать: права она была или не права — об этом никто не скажет с уверенностью — от слишком многих факторов это зависит. Скорее всего, права.
Я остался на всю жизнь штатским. Потому что был им по сути своей. В тот день до срочной службы в армии, на которую меня призвали по истечении отсрочки, оставалось где-то 12 лет. Я с отличием закончил вуз и два года поработал в нем. Потом отслужил и демобилизовался офицером запаса. Через несколько лет защитил кандидатскую, стал доцентом. Потом увлекся литературным творчеством, стал отчаянно писать. Стихи, юмористические рассказы, афоризмы, снова стихи. Уже всерьез…
А что было бы, если бы мы перешли мостик, одолели оставшиеся 300 метров и заявили бы о своем согласии? С моими гуманитарными наклонностями и неоднозначным отношением к строгим правилам, не терпящим исключений, тенденцией к размышлению и поиску истины, а помимо всего, лирическим настроем души, трудно себе представить, каким бы я был военным.
А, может быть, это решение не случайно пришло напротив дома поэта?