Не человек выбирает литературу — художественная словесность выбирает тебя. Или — не выбирает. Случай Игоря Сахновского — особенный: человек (очень юный) и словесность бросились навстречу друг другу. И они пробовали друг друга на зуб и на вкус: Игорь был один, а перед ним стояли шеренги художественных (и полухудожественных) текстов от Леонида Андреева до Владимира Набокова (не печатавшегося в СССР, запрещенного, на папиросной бумаге самиздата), от Тютчева до Мандельштама (тоже на китайской бумаге).
Мы познакомились 42 года назад в Уральском университете. На филфаке было мало парней, да и некоторые из них лишь отдаленно напоминали мужиков. Мы познакомились и подружились сразу. Я был старше Игоря на 4 года, к тому же женат, бородат и крепко диковат. Мы подружились сразу — две почти абсолютные противоположности, но гармония товарищества очень часто возникает на основе почти дизъюнктивных, взаимоотрицающих явлений, не похожих друг на друга и видящих мир не просто по-разному, но, как кажется и как оказалось, — с разных точек зрения, с разных высот и даже как бы из разных времен. Однако дышали мы одним воздухом, мы обитали в атмосфере, которая пронизывалась чудесной силой гравитации словесности. Именно воздух поэзии держал нас на весу, на лету и в падениях. Игорь был очень начитанным и эмоционально насыщенным человеком, любящим те стихи, которыми как раз в то время жил я.
Четыре года мы сидели с Игорем (на всех лекциях — семинары нас разлучали) за одной партой. Мы дарили друг другу книги, копии на папиросной бумаге стихотворений Мандельштама, Цветаевой, Ахматовой, Пастернака и Набокова.
Игорь Сахновский — поэт по определению. Или — поэт в натуре, как я любил говорить 42 года назад. Мы с Игорем не общались — мы говорили дуэтом. Говорили только о поэтах и поэзии. Мало я встречал в своей жизни таких людей, таких поэтов, как Игорь Сахновский, — среди них Алексей Решетов, Майя Никулина и немногие другие.
Он часто горячился (если не всегда), в объяснении или сообщении чего-либо подавался всем телом (грудью, плечами, лицом — особенно лицом) вперед. Голову он держал всегда прямо и выше того уровня, который обычно устанавливает Бог. Подбородок его всегда (когда он говорил) был устремлен вперед — так, если бы стихи читал прямо сейчас не Игорь, а сам Осип Эмильевич. Все это удивляло меня, полного дикаря, еще не отдышавшегося от армии…
Игорь писал / сочинял / вымучивал / выволакивал и получал ниоткуда стихи. Я вернулся в СССР после трехгодичной отлучки — и обнаружил сразу две книги Сахновского — свердловскую ("Взгляд", 1988) и московскую ("Лучшие дни", 1988). Я был не удивлен — но изумлен: парту нашу университетскую, видимо, кто-то выбросил в окно с третьего этажа — и она не разбилась вдребезги, она стояла на траве между приуниверситетских елей, и за партой этой теперь сидел я один. Игорь уже подходил к прозе: если стихи сближают, то проза (собственно процессы текстотворчества) отдаляет одного пишущего от другого. Мышление перестраивается и — интенционально — уводит тебя от некого центра с невыразимым названием и пытается объять необъятное как вполне обнимаемое, ощущаемое и реально-реальное. Одним словом, Игорь первым из нас перебрался из восьмидесятых годов XX века в двадцать первый век. Путь пишущего прям, но не вполне определен.
Наша дружба с Игорем Сахновским иногда преобразовывалась в приятельство, в товарищество, но весной этого года мы встретились в редакции "Урала" (я пригласил Игоря выступить перед моими ребятами из семинара) и разговорились. Игорь писал очень талантливую, а иногда просто великолепную прозу. Стихов он писал все меньше и меньше. И мне кажется, что он страдал от этого, хотя и в прозе его хватает поэзии.
Я знал о его проблемах с сердцем, об инфаркте и хотел как-то порадовать его. Бог не фраер, в ближайшем книжном нашелся трехтомник Рильке. Мне показалось, что Игорь был удивлен грянувшему вдруг дежавю: мы с ним вновь оказались — целиком — в поэзии.
Душевная боль — это такая горечь. Когда умирает человек, друг, товарищ и брат "по поэзии", который моложе меня, я всегда испытываю чувство вины перед ним. Прости меня, Игорь. Наша незабвенная молодость теперь точно не постареет.
P.S. И еще, Игорь, спасибо тебе за куртку Чехова: в 1996 г. мы встретились с тобой в КОСКе "Россия", где мне прямо на этом рыночном плацу вручили премию журнала "Урал". Это было и смешно, и дико одновременно. Потом мы с тобой поехали к Жене Касимову, где пили кофе и где ты сетовал на то, что я хожу как голодранец — по холоду без куртки и пальто. И ты уговорил меня ехать на автовокзал, чтобы купить на премиальные денежки куртку. Я поехал. Куртку нашел. Денег не хватало катастрофически. Я еще раз примерил куртку, и продавщица, простая добрая женщина, проговорила: "Ах, как хорошо сидит на вас! А какой у вас рост?" Я ответил: как у Чехова, метр восемьдесят восемь. Она махнула рукой, рассмеялась: "Берите, берите с недоплатой, Антон Палыч…"
Спасибо тебе, Игорь, за поэзию и чудо.

Вот несколько стихотворений Игоря Сахновского, в которых выражены прекрасные попытки называния невыразимого.