– Дежурный!
– Я!
– Сразу после занятий вызови ко мне Елдырина.
– Есть!
По окончании последней пары Сане Елдырину передали, что его вызывает командир роты. Елдырин не спешил. Во-первых, на четвёртом курсе бросаться исполнять приказ начальника – не комильфо, а во-вторых, вызов к капитану 3-го ранга Пневу ничего хорошего не сулил. Пал Палыча Пнева Саня недолюбливал и величал его не иначе как Триппер, по первым буквам имени, отчества и фамилии – три П. Наконец, выдержав паузу, он постучал в дверь канцелярии роты.
– Товарищ командир, главный старшина Елдырин по вашему приказанию прибыл!
Пнев сверлил вошедшего колючими глазками.
– Красавчик, главный старшина, отличник учёбы...
Пнев говорил не спеша, растягивая слова, – разогревался.
– Стоим, глазками лупаем, невинность изображаем. Ну просто лама какая-то гималайская.
Неожиданно он выскочил из-за стола и, извиваясь червём, возопил:
– А командира с утра дерут!!! Замполит факультета не понимает, как это ты до сих пор не в партии! Он считает это антипартийной деятельностью!
Пнев придвинулся к Елдырину вплотную и уставился ему в глаза. Саня такого оборота не ожидал, а от словосочетания "антипартийная деятельность" заслабило в коленях.
– Пал Палыч, так я это, просто не созрел ещё.
– Созревает, Елдырин, вишня в саду у дяди Вани.
Саня сдался.
– Ну давайте напишу заявление.
Ксендзы, охмурявшие Адама Козлевича, были куда как деликатнее.
И понеслось, и поехало, закрутилась машина рекрутинга в славные ряды КПСС. Механизм работал, как швейцарские часы – ни скрипа тебе, ни поломок, ни остановок. И отбор кандидатов был на высоте, чтоб какая-нибудь гнида с ревизионистским душком не пролезла в святая святых, ну а уж если ты передовик, да ещё с правильным происхождением, то тебе одна дорога – в партию.
Сначала елдыринское заявление рассмотрели на комсомольском собрании и после недолгих прений дали рекомендацию. Но это было только начало, нужно было получить ещё две рекомендации от членов партии со стажем не менее пяти лет. Саня уже был не рад, что во всё это ввязался, проблем хватало и без этого. Навстречу ему по Галерее героев шёл контр-адмирал Шубалин, легендарный катерник, дважды Герой Советского Союза и просто добрый старикан. Решение созрело мгновенно:
– Товарищ контр-адмирал, разрешите обратиться!
– Чего тебе, сынок?
– У меня к вам просьба – не могли бы вы дать мне рекомендацию в партию?
– А чего ж не дать, вон ты какой молодец! Пойдём в преподавательскую, напишу.
Адмирал был в таком возрасте, когда к ответственности уже не привлекают, а требования морального кодекса строителя коммунизма исполняются сами собой, без самоограничений.
Вечером Елдырин зашёл к командиру роты.
– Пал Палыч, мне нужна ещё одна рекомендация.
– Ну а я здесь при чём?
– Как это при чём? Вы это всё заварили, так хоть рекомендацию дайте!
– Елдырин, ты что, нюх потерял?! Ты что несёшь?! Да я те щас такую рекомендацию дам, что у тебя!..
Но, успокоившись и признав справедливость претензии, рекомендацию всё же написал. На следующий день к Сане подошёл секретарь парторганизации роты курсант Котофей и через аккуратно расчёсанные усы торжественным голосом сообщил, что через две недели будет партсобрание и в повестке есть вопрос о приёме Елдырина в партию.
Если процедура приёма в комсомол напоминала опрос малолетки в милиции, то приём в партию был скорее допросом с применением спецсредств.
Саня готовился сутками напролёт, ему нужно было выучить Устав и Программу КПСС, знать в лицо всех членов Политбюро и их героические биографии, законспектировать речь Леонида Ильича Брежнева на XXV съезде и зазубрить фамилии всех руководителей международного коммунистического движения.
К концу второй недели информационная каша в его голове улеглась и систематизировалась. Елдырин был готов. Разбуди его среди ночи, и он назовёт любого лидера компартии, от Ле Зуана до Эдварда Герека. Он знал всех партийных руководителей союзных республик, а главное, он уверенно мог отличить товарища Кунаева от товарища Рашидова и без запинки произнести их имена и отчества. Наступил судный день, с утра Елдырин чувствовал лёгкое волнение, к обеду оно переросло в панику, и даже беспрерывное чтение конспекта со съездовской речью дорогого Леонида Ильича седативного эффекта не производило. К началу партсобрания он уже находился в состоянии полу¬распада.
На собрании присутствовали засланцы из политотдела, факультетское начальство и контр-адмирал Шубалин. На трибуну вышел курсант Котофей, вытащил маленькую расчёску с мелким зубцом, не торопясь, основательно расчесал усы, продул расчёску и спрятал её в карман. Собрание началось. Сначала, как водится, поговорили о том, как выполняются решения XXV съезда КПСС, естественно, с элементами здоровой самокритики, но в разумных пределах, не перебарщивая.
Когда очередь дошла до Елдырина, он сидел с отсутствующим взглядом, редким пульсом и хватал воздух широко открытым ртом.
– Товарищи коммунисты, в нашу партийную организацию поступило заявление от комсомольца Елдырина.
Котофей зачитал заявление, которое заканчивалось пафосно и неискренне: "...потому что я не мыслю дальнейшую службу на флоте вне рядов Коммунистической партии". Саню пригласили на трибуну.
– Пожалуйста, товарищ Елдырин, расскажите о себе.
Трудно было Сане, ну что он, пацан, мог о себе такого рассказать? Тут простым "родился, пошел, закончил, поступил" не обойдёшься. Пнев его подбодрил:
– Ну, Сан Саныч, давай, не робей. Нам в партии бойцы нужны, а не тюхи-матюхи.
Елдырин, как смог, сбивчиво и заикаясь, рассказал о своей недолгой и пока ещё не очень яркой жизни. Тут начались вопросы. Саня никак не предполагал, что его товарищи, с которыми он учился, периодически приводил себя в нетрезвое состояние и ходил по девкам, могли задавать такие каверзные вопросы. Видать, это и есть партийная принципиальность. Вопросов было столько, что он сам начал в себе сомневаться, но, видимо, время, отведённое регламентом на инквизицию, вышло, и Котофей перешёл к рекомендациям. Сначала зачитали характеристику, "не значился", "не имел", "не привлекался" – это был тот самый случай, когда частица "не" несла положительный заряд. Следом озвучили рекомендацию от комсомольской организации и от коммуниста Пнева, Шубалин вышел на трибуну лично. Старик произнёс пламенную речь, из которой было не ясно, как до сих пор флот справлялся без Елдырина. Не подкачал старик, хоть и видел он Саню на лекциях от силы раза три, и то спящим. После такого выступления не принять было невозможно.
Наступил кульминационный момент, Котофей забрался на трибуну и торжественно произнёс:
– Кто за то, чтобы принять комсомольца Елдырина кандидатом в члены КПСС? Прошу голосовать.
И сам поднял правую руку.
– Принято единогласно!
Начались поздравления, потряхивания руки, постукивания по плечу и напутствия. Через неделю ему выдали билет кандидата в члены КПСС, и он начал платить членские взносы – пошёл кандидатский стаж. Первое время он боялся совершить что-нибудь непристойное, как-никак, почти что член, понимал, теперь с него спрос особый. Комсомольский значок на левой стороне форменки сменила многозначительная пустота. Замполит при встрече интересовался: "Как дела? Может, помощь нужна?" – что ни говори, а сопричастность – великое чувство! Однако через месяц всё встало на свои места, страх прошёл, ответственность притупилась, человек ко всему привыкает, даже если он коммунист. О своей принадлежности к передовому отряду строителей коммунизма Саня вспоминал раз в месяц, когда платил партийные взносы. Год пролетел незаметно в учёбе, службе и постоянном закреплении успеха в отношениях с дамами. Морально-половая травма, полученная от студентки Ленинградского педагогического института имени А.И. Герцена по кличке Черепашка, почти заживала, и Елдырин в перерывах между подготовкой к госэкзаменам и написанием диплома закрутил очередной роман. Не просто чего абы как, а с серьёзной девушкой из приличной семьи. Конечно, никаких далеко идущих планов он не строил, какие на фиг планы, когда молод, а за окном цветёт сирень. В отношении девушки его программа минимум до буквы совпадала с программой максимум – он хотел её до зуда в промежности.
Тут ему и напомнили, что его кандидатский стаж благополучно завершился и пришло время вступать в члены партии. Подготовка была не нужна, всё, что нужно, он знал, да и партийные руководители в СССР и за рубежом оставались те же, сказывалась стабильность социалистического образа жизни.
Повторилась нехитрая процедура с рекомендациями, умело срежиссированное Котофеем партсобрание приняло Елдырина в члены КПСС единогласно, порекомендовав работать над недостатками. И с новой пассией всё шло хорошо, в ближайшую пятницу она пригласила его к себе домой, шепнув, что родители уедут на дачу, и строго добавила, что будет ждать его ровно в 17.00 и если он опоздает хоть на минуту, то может забыть её навсегда.
Саня понимал – угроза не пустая, сказывалось воспитание в гнилой среде питерской интеллигенции, но он был спокоен, ничто не могло ему помешать. В пятницу в 14.00 планировалось торжественное вручение партбилетов в зале Революции самим начальником политотдела, а потом он, уже полноценный член, наконец мог взгромоздиться на эту аппетитную недотрогу.
Наступила пятница, Елдырин встал пораньше, отутюжил брюки, фланку и гюйс, надел новые военно-морские трусы и тельник. Трудно было определить, к чему больше он готовится, к торжественному вручению или к свиданию, скорее всё же к свиданию. После обеда, ровно в 14.00, в зале Революции собралась группа новоиспеченных созидателей коммунистического общества. Начальник политотдела задерживался, суетливый инструктор политотдела успокаивал собравшихся, хотя никто и не думал волноваться, а на инструктора смотрели как на ресторанного халдея.
Ждали долго, и когда уже кто-то внёс конкретное предложение: "А может, ну его на хрен!" – появились начальник политического отдела и секретарь парткомиссии. Он прошёл вдоль строя и поздоровался с каждым за руку, тем самым демонстрируя принципы внутрипартийной демократии и личное отношение к комчванству.
Оглядев пополнение проницательным взглядом, он произнёс речь. Она была долгой и нудной, в ней было всё: и любовь к родине, и ненависть к врагам, и цитаты отцов-основателей, и, конечно же, личные заслуги Леонида Ильича Брежнева.
В голове Елдырина крутились популярные, не соответствующие торжественности момента частушки: "Если женщина красива и в постели горяча – это личная заслуга Леонида Ильича!"
Слово взял секретарь парткомиссии. Седой как лунь, не первой свежести капитан 1-го ранга, перед тем как торжественно вручить партбилеты, тоже решил пословоблудить. Этот всё больше налегал на здравницы – "Да здравствует коммунизм – светлое будущее всего человечества!", "Да здравствует героический советский народ – строитель коммунизма!".
Елдырин нервно поглядывал на часы, времени оставалось в обрез. Наконец начали вручать партбилеты, при этом начальник политотдела находил для каждого нужные слова. Время таяло. Секретарь парткомиссии, прослезившись, произнес:
– Ну вот, товарищи, стала наша партия на девятнадцать членов больше. Может, кто-нибудь хочет сказать?
Из строя вышел какой-то дятел-карьерист.
– Разрешите мне?
Не иначе, сука, подсадной. Говорил он долго, горячо, глаза его горели. Елдырин украдкой глянул на часы: "Всё, конец, теперь и на такси не успею. Два месяца коту под хвост!" А под сводами зала Революции звенел юношеский голос: "Товарищи, сегодня у нас самый счастливый день".