Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Станислав АЙДИНЯН


Родился в 1958 году в Москве. Окончил филологический факультет Ереванского государственного университета. С 1984 по 1993 год был литературным редактором и секретарем А. И. Цветаевой. Редактор, составитель, автор вступительных статей к ее изданиям, а также ряда собственных книг, многочисленных статей и рецензий. Награжден медалью Лермонтова, медалью Чехова, медалью "За выдающиеся достижения в литературе", орденом "Честь и слава великой России".
Лауреат литературной премии имени Ю. Каплана (2012), литературной премии "Славянские традиции" (2016), лауреат премии "Писатель XXI века в номинации "Нон-фикшн" (2017). Живет в Москве.


Из книги
ЧЕТЫРЕХЛИСТНИК.
Константин Бальмонт, Анастасия и Марина Цветаевы, Анатолий Виноградов. М.: Экслибрис-пресс, 2017


"ТЕБЕ, ИМЕЮЩЕМУ БЫТЬ РОЖДЕННЫМ СТОЛЕТИЕ СПУСТЯ, КАК ОТДЫШУ... "


Предисловие


Утонченная культура Серебряного века.
Взгляд на вещи и события, где они просматриваются не через призму быта, а через призму бытия.
Постоянно, при чтении, ощущаемая работа духа автора - везде и всюду, в каждой строчке, в каждом мельчайшем штрихе и во всем массиве текста: это биение, это свечение - непрерывно.
Да и то сказать: Станислав Айдинян - воспитанник, друг, бессменный секретарь Анастасии Ивановны Цветаевой в ее последние, на удивление плодотворные годы, - да, той самой Аси, которая не только (и не столько!) сестра великой Марины Ивановны, сколько писатель, мастер сама по себе - со своим творческим лицом, со своим литературным "я", узнаваемым, запоминающимся, - в безднах литературных океанов нами и посейчас – искомым.
Книга Станислава Айдиняна "Четырехлистник", где собраны статьи, исследования, лирические заметки, эссе и очерки о Марине и Анастасии Цветаевой, а еще о Константине Бальмонте и об Анатолии Виноградове, - и верно, Четырехлистник, слово-метафора, емкое и совершенно в духе Серебряного века, в духе Иннокентия Анненского и того же Бальмонта, и Северянина, и Кузмина, обозначает принадлежность текста четырем героям, а тайно, подспудно - очерчивает и вечную их жизнь: растение, цветок, листва возрождаются каждый год, и снова весна, и снова цветение, - не может подлинное искусство уйти навек.
Обе легендарные сестры, и Марина, и Ася, предстают в эссе-новеллах Станислава Айдиняна отнюдь не классично-хрестоматийными; мы имеем возможность посмотреть с разных сторон на их личности (а это были личности! уже смолоду, если не с детства!): вот юношеские влюбленности сестер в одного и того же человека - офицера, поэта и цыгана Николая Миронова; вот лагерные страдания Аси и писание ею романа "Amor" - она пишет и в трубочку сворачивает тончайшую папиросную бумагу со своими запретными письменами, чтобы переправить на волю; вот отец, Иван Владимирович, на приеме у царя - по поводу строительства Музея изящных искусств в Москве; вот Ася, в жертву принятой аскезе, Богу и бессонной памяти, сжигает свои рукописи, а где-то рядом ее друг Борис Бобылев кончает с собою - на изломе времен, в предчувствии войн и революций, очень модны были добровольные уходы из жизни; вот Марина приезжает в Елабугу с разъяренным, страдающим сыном Муром - и два этих человека под одной крышей старой елабужской избы не могут - не смогут - ни ужиться, ни выжить, ни - жить; вот морщинистая, седая Анастасия Ивановна ласково склоняется над кошками, над собаками, помня о том, что и животные гуляют по смерти своей в Райском саду, в Эдеме, у Господа; вот Ася, уже девяностовосьмилетняя, по дороге в Голландию на книжную выставку, на борту самолета торжественно поднимает бокал шампанского - за жизнь…
Разворачивается веером из страусовых перьев - жизнь, снова жизнь, никогда не смерть, хоть смерть и ходила с ними рядом, и с нами рядом ходит сейчас, и будет рядом с людьми неслышно ходить всегда. Глядят на нас давно закрывшиеся глаза.
Отчего же не покидает чувство сиюминутности, живого трепета, струения теплого воздуха - чувство присутствия? То ли они, ушедшие, присутствуют при наших событиях, то ли мы оказываемся там, наедине с ними…
От прозы Анастасии Цветаевой "Дым, дым, дым... " до "Зимнего старческого Коктебеля" - даже не шестьдесят, не семьдесят лет: что земные мерки времени перед слепящей звездой вечности? - а такое множество жизней, лиц, голосов и судеб, что диву даешься - как вместила в себя эта сухонькая, нежная - и такая сильная, подчинившая себе пространство-время старая женщина - все свои эпохи, все военные, страшные, и творческие, лучезарные миры. Станиславу Айдиняну повезло, и в этом тоже был перст его судьбы: он находился рядом с младшей Цветаевой, он записывал разговоры, редактировал рукописи, готовил публикации, собирал тексты воедино, фиксировал бесценные воспоминания. Книга "Четырехлистник" - такой интеллектуальный артефакт, где драгоценность ушедшей жизни, одной из жизней Серебряного века, оказывается такой близкой нам, она лежит - или летит - так рядом. Мы слышим шелест ее крыльев…
Константин Бальмонт, друг Цветаевых, и коснувшийся краем судьбы цветаевских крылатых судеб Анатолий Виноградов, автор знаменитых в свое время книг "Три цвета времени" (о Стендале) и "Осуждение Паганини", тоже стали героями "Четырехлистника", и в этом обрамлении судьбы сестер Цветаевых высветились ярче, выявились глубже.
Я уверена, эту книгу Станислава Айдиняна будут изучать, ее наблюдениями и раздумьями будут поверять неизвестные страницы знаменитых биографий. Великое ему спасибо за эту книгу. В старых рукописях, в старых годах, в ушедших жизнях мы всегда ищем то, что будет иметь отзвук в нынешней нашей душе; мы сравниваем былую жизнь с сегодняшней, мы сожалеем, мы плачем и смеемся, мы любим Полон любви и "Четырехлистник" Спасибо за любовь эту - автору Он сам словно бы пришел к нам из Серебряного века.

Елена КРЮКОВА, член Союза писателей России



НИНА БЕРБЕРОВА О МАЙЕ РОЛЛАН И АНАСТАСИЯ ЦВЕТАЕВА


В Анастасии Ивановне была непререкаемая черта - вставать на защиту, доказывать правоту, защищая и живых и мертвых.
7 сентября 1989 года мне - звонок. Анастасия Ивановна, возмущенно: - Подумайте! Я обязательно напишу ей!.. Она, Берберова, сказала, что Майя была приставлена ГПУ к Ромену Роллану!.. Так сказать - надо совершенно не знать Майю.
Речь шла о только что прибывшей из США писательнице, бывшей жене Владислава Ходасевича, Нине Берберовой и о брошенном ею "посмертном" обвинении Марии Павловне Роллан. Обвинение это было высказано в каком-то интервью или выступлении Анастасия Ивановна знала Майю Кювилье (Кудашеву), впоследствии Майю Роллан, близко, с юности они были почти одногодки - с 17 лет.
- Я обязательно напишу ей! - повторила Анастасия Ивановна. - Буду возражать - вы пойдете завтра на встречу с ней в Институт литературы (ИМЛИ), так скажите, что вы мой друг - если она повторит что-нибудь подобное, - встаньте от моего имени, скажите ей, что я очень огорчена, что она, такой образованный человек, пошла по линии ошибочного обвинения, получилась клевета, не обдуманная, с чьих-то слов...
- Приставлена ГПУ! - не успокаивалась Анастасия Ивановна. - Не верю! Майю невозможно было "приставить"! Майя - очень сильная личность. Главное ее свойство было - своеволие. Ее - заставить!? Она очень похожа была на Марину и этой чертой, и внешне. Есть фотография, где Марина и Майя. Многие думают, что это я рядом с Мариной. И, как Марина, она несла в себе готовое чувство любви и "клала" его на кого-то…
Может быть, Берберова видела фотографии их - Майи и Роллана со Сталиным. Так ее сняли со Сталиным, как с собакой на улице. Это всего лишь официальная фотография на приеме. Как жены Роллана…
Однажды, до войны, в 1935 году она приезжала - тогда мы не встретились из-за этих приемов, парадности. Но написала мне и подругам, которых в Москве не смогла повидать, что через два года закончит работы по помощи мужу и приедет одна - специально повидаться Планировалось на 1937 год. Но в 1937-м меня взяли в Тарусе.
А виделись мы потом, она приезжала с выставкой на годовщину (15-ю) со дня смерти Роллана и приглашала меня на банкет, мы пошли с внучкой Ритой Майя была у меня в квартире на улице Горького, и мы при встречах всегда говорили о Роллане…
Я сказал Анастасии Иванове, что, помимо прочего, в 1920-1921 гг., когда М Кудашева написала Роллану и встретилась с ним, еще не было понятно, победит ли советская власть; шла Гражданская война, и вряд ли ГПУ уже стало к писателям кого-то "приставлять". Но она ответила, что об этом не надо говорить, кто-нибудь, знающий эпоху, может и оспорить. Но выразить ее, Анастасии Цветаевой, недоуменнее о Майе - необходимо!..
- Я на вас полагаюсь вполне, вы ответите ей, сделаете это культурно, мягко. Но я надеюсь, что возражать ей не придется, что она клевету не повторит, что этого не будет…
Я обещал, конечно, исполнить просьбу. Мы попрощались. Положив трубку, я вспомнил о другом, давнем рассказе Анастасии Ивановны о подруге Майи. Вспомнил потому, что Анастасия Ивановна вскользь упомянула: "Ведь я вам рассказывала о моей поездке от Майи к Андрею Белому"...
В 1920-е годы Майя Кудашева увлеклась Андреем Белым - Борисом Николаевичем Бугаевым,- поэтом, романистом, мистиком. И она попросила свою подругу, Анастасию Цветаеву, поехать за город, в Подмосковье, где на железнодорожной станции он жил, поговорить с ним о чувствах подруги. Анастасия Ивановна поехала. Разговор о Майе состоялся. Ответ Белого был таков: "Вы понимаете, Анастасия Ивановна, от Майи исходит женская опасность! А от вас - нет. Если бы подобное предложение исходило от вас."
- Но, - рассказывала Анастасия Ивановна, - от меня ничего подобного не исходило. Вернувшись, я все рассказала Майе…
История с Н Берберовой имела продолжение. На следующий день я был в 11 часов на творческой встрече в ИМЛИ на улице Воровского. Несколько запоздав, я вошел в зал - в окружении нескольких солидных мужей литературного делового мира сидела и глухо рассказывала что- то в микрофон женщина. Издали она показалась мне моложавой. Говорила с легким "эмигрантским" каким-то англо-французским акцентом, создающим некоторую тягучую манерность, которую я наблюдал при общении и у Ирины Одоевцевой. В речи Берберовой была живость, порой она певуче удлиняла фразу, когда речь заходила о чем-то ей когда- то близком. Но теплоты не было Царили изящество, светскость, даже доброжелательность, но не теплота…

Чувствовался особый "уклон" ее юмора, когда она старалась легкими касаниями к прошлому непринужденно затронуть то, о чем ее спрашивали. В ее юморе была не глубина, но психологизм несомненный. Так, она рассказывала, как нашла дочь главной героини ее книги "Железная женщина", дочь Марии Игнатьевны Будберг (урожденной Закревской), - что из их письменного контакта вышла встреча. Она просто нашла в лондонском телефонном справочнике ее имя, адрес и по адресу направила осторожное письмо о матери, написав, что интересуется М. Горьким и в связи с этим ей хотелось бы кое-что узнать.
Рассказывала о Гершензоне, о Мережковском, о Ходасевиче, конечно, о своих книгах.
Речь зашла об архиве М Горького, о той его части, которую Горький не мог привезти в Советский Союз, оставил на попечении Закревской, потому что там была переписка с Рыковым и Бухариным. По ее словам, Бухарин писал письма Горькому о безобразиях, которые делались в Кремле. И вот Закревская, по мнению Н. Берберовой, была агентом ГПУ Ее завербовал, грубо говоря, ее нанял Петерс. По его заданию Закревская выкрала шифр, которым пользовался ее друг Ллойд Джордж. Упомянула она и о фото, где та снята со Сталиным Ей хотелось узнать, была ли Закревская в России в предвоенные годы Ответ на вопросы дочери Марии Игнатьевны был таков - отправленное обратно письмо Берберовой, над вопросами меловым карандашом были нацарапаны ответы. Над вопросом о пребывании в России до войны стояло: "Да, в 1935 году". Зачеркнуто этим же карандашом, и написано: "Нет, никогда!" Из этого "никогда" Нина Берберова, по ее словам, много что поняла…
Н. Берберова утверждала, что Закревская была агентом ГПУ:
- Да, повторяю, ее просто нанял Петтерс, - говорила она и еще высказывала подозрение, что оставшуюся за границей часть архива Горького Закревская тайно привезла в 1935 году в Россию - сдала "кому следует". В бумагах были письма Рыкова, Бухарина, которые, как оказывались за границей, писали Горькому письма Рыков и Бухарин были потом осуждены - не сыграли ли определенную роль в их осуждении письма, материалы, привезенные Закревской-Будберг?..
Потом еще было немало вопросов. Пушкинист Игорь Бэлза спрашивал о ее музыковедческих книгах - о Чайковском, о Бородине...
Встреча, очень длительная, но достаточно интересная, подошла к концу, часть публики устремилась к выходам из зала, часть - к Берберовой... Кто с вопросом, кто - взять автограф. Подошел и я. Был задан вопрос о ее отношении к Марине Цветаевой (я еще не читал книгу Берберовой "Курсив мой"), - она ответила, что любила Марину как поэта и очень уважала как человека. Я обратил ее внимание, что ее текст о Бородине помещен в восьмом номере "Музыкальной жизни", рядом несколькими страницами до него опубликованы воспоминания о вокалистах Анастасии Цветаевой, сказал, что я ее друг. Н. Берберова спросила, что Анастасия Ивановна, жива? А вот публикация в журнале без ее ведома ее возмутила - "я ничего не знала об этой публикации! У нас так не делается. Мы договаривались, но столь давно - у меня нет этих номеров" Я сказал, что мог бы ей передать 8-й номер, который у меня есть, при этом не упомянул, что в седьмом было мое предисловие к очеркам Анастасии Ивановны, но она ответила что ей не нужен восьмой номер, ей нужны все номера, где ее "Бородин".
Потом, спустившись по лестнице и задержавшись в вестибюле, я увидел Берберову уже стоявшей у открытой двери машины, ее "доспрашивали" несколько человек. Я остановился и услышал: "Я из архива Горького, - говорила Берберовой пожилая женщина - Вы когда-то переводили письма Роллана и Горького!" "Да, но это было так давно, - отвечала та, - кроме того, имя Роллана так непопулярно во Франции, - с улицы, названной его именем, снимают таблички, переименовывают, - он был большой обманщик, а его жена Майя Роллан была к нему приставлена ГПУ... Но извините, мне пора ехать", - резко прервала себя Н Берберова, она захлопнула дверцу, и машина рванулась к уже открытым во двор ИМЛИ воротам…
Я не успел ей сказать того, что поручила мне Анастасия Ивановна…
Придя к Анастасии Ивановне позже, уже вечером, я все рассказал - и о хорошем отношении к ее сестре, Марине Цветаевой, и об отрицательном отношении к Майе Павловне Роллан Анастасия Ивановна сказала, что ей звонила ее приятельница и говорила, что на предыдущем вечере Н Берберова спрашивала зал - присутствующих, есть ли кто-нибудь в зале, кто знал Марину Цветаеву? Анастасия Ивановна восприняла это как зов Зов памяти. И снова сокрушалась по поводу несусветной, по ее мнению, оценки М Кудашевой.
Я так же высказал сомнения, мне показалось, что Берберова как-то бессознательно отождествила Закревскую с М Кудашевой - во всяком случае в обоих выступлениях в ее речах упоминалась фотография, на которой Кудашева и Сталин, что само по себе, конечно, ничего не доказывает И Анастасия Иванова попросила меня позвонить Н Берберовой, пригласить ее к ней на Большую Спасскую - поговорить…
Я без труда узнал через администратора гостиницы "Украина" номер Берберовой, и Анастасия Ивановна сама позвонила ей, сказала, что хотела бы ее видеть, поговорить. Берберова вежливо отвечала, что, к сожалению, у нее все расписано по минутам и встреча невозможна.
- Я думаю, что меня еще пригласят в СССР, тогда... Вы хорошо знали свою сестру, - говорила Анастасии Ивановне Берберова, - вы ее знали здесь лучше меня, когда она приехала.
- Нет, - отвечала ей Анастасия Ивановна, - я была арестована в 1937 году и не увидела ее, когда она возвратилась. Последний раз мы виделись в 1927 году. - Пауза на другом конце провода. - Я просила о встрече потому, что мне 95 лет.
- Мне тоже 88, - отвечала Берберова, - но я здоровый человек, а вы, конечно, после таких испытаний.
- Так как мы не увидимся, - продолжала Анастасия Ивановна, - мне хотелось бы написать вам письмо по поводу, о котором я не хочу говорить по телефону.
Но Берберова ее не поняла, подумала, Анастасия Ивановна хочет что-то говорить о своей сестре, потому ответила:
- А вы читали книгу М. Разумовской "Марина Цветаева: миф и действительность"?
- Нет, - отвечала Анастасия Ивановна, - но Марию Разумовскую знаю, она приезжала ко мне. Но я бы хотела писать вам не о Марине, это другой вопрос. - Вопрос был, конечно, о Майе Роллан. Но Анастасия Ивановна не произнесла этого имени - Я не хотела бы писать за границу об этом
- Почему? - искренне удивилась Берберова - на том конце провода царила воплощенное непонимание: как писать о ГПУ для человека, отсидевшего в сталинских застенках - писать за границу - эмигрантке Берберовой. Как было понять трудность такого шага для Анастасии Цветаевой, столь много пережившей и не очень-то верившей на 95-м году жизни в невозвратность тех времен!..
- Ну хорошо, - все же согласилась Анастасия Ивановна - Я напишу вам.
- Напишите, я отвечу, - отозвалась Берберова.
Потом Анастасия Ивановна передала мне трубку, и Берберова стала диктовать мне свой американский адрес. Тяжело было записывать, потому что она английский текст диктовала русскими буквами. Я переспрашивал по-английски, но русские буквы на английскую "тему" адреса продолжались Наконец адрес был записан Анастасия Ивановна снова взяла трубку попрощаться, сказала, что знала стихи Владислава, его самого. Но Берберова не была настроена на воспоминания, и, почуяв это, Анастасия Ивановна поспешила закончить разговор. Потом за чаем она сказала, что у нее создалось ощущение чуждости с Н Берберовой. Это просто человек холодного склада и мира…
Для нее дело, должно быть, было в бизнесе. Ведь перестройка и гласность того, 1989 года были в моде в Америке, и успех писателя в СССР стал существенным. Печататься в русских журналах стало престижно в то время, когда было мощное возвращение интереса к Серебряному веку.
Еще через день мне позвонила Галина Игнатьевна Медзмариашвили, которая побывала у Майи Роллан незадолго до ее смерти в Париже с письмом от Анастасии Ивановны. Она занималась личностью и судьбой М П Ролан, писала о ней Она сказала, что переписка у Майи с Ролланом началась в 1923 году и, следовательно, ГПУ к Роллану Кудашеву приставить не могло, поскольку зарубежные писатели для советской власти не представляли еще интереса в то время, и, кроме того, по ее мнению, это совершенно психологически не вязалось с обликом Марии Павловны.
Анастасия Ивановна потом еще несколько раз возвращалась к этой теме - добавляла новое, - говорила, что в последний приезд Майи, в гостинице, та спрашивала, почему в советской России гонения на церковь? - ведь церковь - это такое устроение, которое приносит только добро. Она была религиозна. Этот разговор происходил при еще одном собеседнике, профессоре, который был, как сказала Анастасия Ивановна, очень "советской ориентации" - профессор чувствовал себя от этих слов очень неуверенно, ежился...
Майя Кудашева, урожденная Кювилье, много в юности влюблялась, и в неизвестных людей, и в знаменитостей. Она написала письмо Франсуа Копе, известному в те годы французскому писателю Послала свои французские стихи. Но Копе ответил ей сдержанно и сухо. Послав же письмо и стихи Роллану, в ответ получила почти влюбленное письмо Завязалась переписка, которая окончилась приглашением в Швейцарию, в кантон Во, где жил писатель. Как говорила Анастасия Ивановна, Майя при встрече сразу же была совершенно очарована Роменом Ролланом, - ничего удивительного, он же был настоящий француз! - со вздохом говорила о той ушедшей эпохе 90-летняя писательница.
Анастасия Ивановна не хотела верить в то, что, возможно, ГПУ подобралось к Марии Павловне позже, уже в 1930-е годы, оно могло воспользоваться тем, что сын ее и князя Кудашева, ее первого мужа, остался в СССР. И спецслужбы могли использовать его как заложника. Жил он до войны с бабушкой. А потом был призван в войска и на войне погиб. Во всяком случае, известно, что Мария Павловна старалась, чтобы Ромен Роллан поддерживал своим пером Советскую Россию, и не всегда, но очень часто ей это удавалось.