***

С дневником, открытым на слове дождь,
стук услышав: хозяин, гость?..

С жаждой, молящей о пощаде твёрдой глыбы,
с чешуёй и глазом погибшей рыбы,
щупальцами осьминога, ища границы в капкане
растрескавшейся пустынной засухи в чане,
в тесноте, как ладонь в запылённом пустом стакане,
ждёт момента замурованная пластичность
перехода из колючего плена вечности в эластичность,
из аморфности, комы градом капельниц, звона,
обретая подвижность, пробуждая из онемения личность,
выбирая окарину, амфору или трипод, аналогию лона,
как метафору полноты объёма, ища в завитках цветка, бутона,
от сжимания форм — к освобождению пружин,
млея от воды журчания, восхваляя ведро, кран, кувшин,
намокая, набухая, тая, тая, как пломбир, на жаре стекая,
со взрывающей силой блуда взглядов, слов обрядом, волны зарядом
по краям подставки, шлифуя, поглощая воду как зелье,
центр тяжести определяя глазом, как снарядом,
разрывая темноту пещеры, нити, корни, следы подземелья,
виток за витком, от бесконечности спрятаться в дом,
заселяя гулом раковины, воем ветра, эхом глубин,
вызванивая перезвоном локацию рушащихся льдин,
тонкой стенкой лона ловя вибрацию,
как во рту трепещет пищалка стручка акации,
обещая себе, обещая не рассыпаться, высыхая
от мучения до восхищения, неумения подмастерья,
предчувствуя мятущуюся мускулатуру, зная
про меняющуюся в огне структуру на плотность совсем иную
в поединке вскипающей пустоты сосуда с огибающей воздух массой,
награждая невидимой ужаса маской,
в первобытном пламени жара раскалённого газа
принимать потёк ленивой вязкости тающего стекла,
как процесс завершения трёх стадий волшебства:
радость от радости пить, формы изгиб уловить,
зёрна решётки спаять и остывать, остывать, остывать…

Пережить невозвратность к своей пластичности, мягкости, гибкости,
воздух и свет в лоно ловить и поить всех, кто захочет пить.


Свидетельство о рождении

Дата рождения вещества: утро прогрева, день спекания, ночь остывания,
утро печи открывания.
Мать: супермягкая (пока не засохнет) — Глиною звать
(будьте внимательны: не Галиною, не Калиною),
но можно назвать и Каолиною,
бывшей когда-то царицею
всех белых, рыжих, жёлтых и чёрных глин
(белых медведей, красных волков,
чёрных пантер, жёлтою львицею
владея царством глубин и толщин).
Каждый познал вязкую сущность на подошвах волхвов
отблесков по мокроте влипающих в сознание следов.
Отец: супержёсткий, каркас — Кварц.
как волей атланта, нитью стекла
вживлён равномерно в структуру ребра,
где с посвистом дротика, меткость — стрела
с чёткостью замысла точно легла
в спорте, именуемом Дартс.
Мастер: а также наставник, надсмотрщик, гуру, вполне
равный печати ОТК. В очках, а может, в пенсне.
Организатор соревнования "Плавни" —
процесса движения, изменения,
затекания в поры,
как бегства в спасительные норы,
братания основы — супермягкой матери,
(утратившей мягкость от высыхания)
и супержёстким отцом-каркасом
(в процессе создания нового вещества)
с помощью мастера, носящего халат,
с невзрачным именем — Полевой Шпат.
Паспорт: древнейший биометрический документ
с отпечатками пальцев,
поставив себе монумент
с отметкой о национальности —
разрушенный водой и ветром камень — гранит
по молодости — щит.
Время жизни: тысячелетия, века,
рассказчик о том, что было тогда,
(не знаю когда).
Увлечения: любитель цветов, зерна, вина, чая и молока —
хранитель времени, уюта, тепла.
Друзья: уговаривающая вечно меняться — вода (до обжига),
а после смертельный, разрушающий враг
(для слабо закалённых) — такой вот зигзаг;
жадно жалящий языками — огонь,
хоть и умаляет сначала: "не тронь",
а потом, если уж взялся: "давай добела",
а также газовая среда (придаст чернение),
хоть не отравит, но очернит навсегда.
Руки соединившего Каолин и Кварц,
добавляя Полевой Шпат,
извлекая секреты из диковинных ларц,
что привёз покоривший моря фрегат.


***

Как тёмного неба накинув перинку,
титан приподнял с облаками начинку.
Посмотрим на опыт в волшебный глазок,
на огненный вихрь в разогретый висок,
как наша планета горела и тлела,
дышала огнём, вздымалась из плена.
Огонь вдохновенья, как в печи поленья,
подкидывал кто-то, страдая от тленья.
Как выпоры, жилы дракона кусая,
чтоб золото магмы уже не дышало,
как добела раскалённых расплавов,
покуривал серой на жерла вулканов…
И, замирая, откроем заслонку,
где жар укрощённых драконов за холку,
сухой порошок превращается в плёнку
стекла и поставлен предмет на иголку.
Для уплотнения печи — простого приёма
подставки, подкладки, иголки нихрома
пакуют пространство до самого свода,
спасают стеканье глазури до пода.
Тягучей глазури плывущие пятна,
спекаясь с основой, не могут подняться,
в потоке, как искры, взлетать безвозвратно,
отдаться полёту и не возвращаться.
Как в детство планеты поверить? Печально,
что движется время. Износ изначально?
Проверить с огнём заболевшею печью,
не упасть, не растечься, с подом не спечься
и, остывая, не остаться навечно
с жаром распятого замысла речью.


***

Как схож с мольбертом силуэт,
наклон стремянки,
атласный скат, лизнувший луч
тропу беглянки,
укравший свет у темноты,
разбившей склянки,
оставив след от кислоты,
ожог в подранке.
Складное чудище теней —
материя обманки:
забытый взгляд, шершавый холст,
подрамники, рубанки.