Зима. Срочные дела накапливаются.
Люди начали умирать
а здесь в бюро
светящемся в сумерках как космический корабль
случившееся сиюминутное
кажется давно минувшим.
не прошло еще и полдня
а уже снова темно.
Последние 10 лет
пролетели в два раза быстрее
чем предыдущие
и сейчас на снегу цветут черные розы.

В короткий миг после пробуждения
я забыл
что каштан напротив срублен
и книги идолов моей юности
пожелтевшие и помятые
выставлены в ящике на улице
по десять крон за штуку
да, даже тебя давно уже нет.
но в следующий миг
я нагоняю все тридцать лет
и к вечеру
вдобавок обретаю будущее
пока ночь снова не поглотит меня.

Каждый год того числа
случайно оказавшимся днем твоего рождения
мы садимся на поезд до Орхуса
чтобы навестить твою могилу
то место на этом свете
где тебя нет.
По пути через город мы покупаем цветы
и разговариваем как обычно
пока не выстраиваемся у камня.
А на обратном пути всегда идет дождь.
Поскольку все это совершенно бессмысленно
но тем не менее имеет место быть
вероятно очень важно.

Мне снилось, что я на мрачной вилле
где обычно происходит съемка
моих кошмаров
но винтовая лестница исчезла
вместе с потайными дверьми и бездонными подвалами
все было таким светлым и воздушным
отреставрированным заново
что даже призраки
здесь не решались ночевать
и мое полустарое тело с душой на буксире
походило на чудовищный анатомический препарат
в этих стильных покоях
где из динамиков струился спокойный джаз
и бриз касался легких занавесок.

Пусть ты красива до сих пор
но по-иному
не так когда мы танцевали под дождем
и хрупкость
бывшая лишь частью твоей красоты
впилась иглой в мой глаз.
Но сегодня когда мы
случайно встречаемся
в падающем свете на перекрестке Сёльвгаде
и ты стоишь в своем чудном платье
твоя красота — наоборот —
лишь часть твоей хрупкости
осколком царапающей мой взгляд.

…календарь, где карандаш отметил скверные дaты!
Бодлер

В скверные дни
где бездомное отчаяние находит приют
и стая ворон с визитом из средневековья
взирает на меня с высоты голых деревьев
в недобрые дни
где слова Иезавель, напалм и риталин
звучат фрагментом литургии
и свет рушится
не успев заглянуть в мое окно
в зеркально-пустые дни
где буквы в моих стихах
резко отрываются от белой бумаги
и улетают прочь черными букашками
в одинокие дни
где я не могу вспомнить имя своей любимой
но помню каждое лицо
когда-либо виденное в автобусе
я силюсь не спать до рассвета
от страха что мне приснится
та горящая дискотека.

Шаткий кухонный стол
за которым я сижу и пишу это
несомненно мог быть сделан намного лучше
то же самое вероятно можно сказать о стихотворении
и еще о многом
в этом потрепанном мире
но едва-едва функционирующем
пока мужчину соединяют с женщиной
разум с верой
и дурные сны с работой в офисе.
Так возможно и сегодняшний день
когда лило с утра до вечера
и я получил твое промокшее письмо
мог быть чуточку лучше.
Но сегодняшний день не был "возможным"
он был
и ушел.
И поэтому сегодняшний день был лучшим.

С каждым разом когда мы встречались
чтобы или слушать эстонскую музыку

или наблюдать за птицами
плетущими непонятные письмена в ветреную погоду

твой костяк понемногу съеживался
где-то внутри пальто

но поскольку твой взгляд и голос
и даже твои руки

еще парили

сейчас так же невозможно
поверить что ты до конца исчез

как когда-то было невозможно понять
что ты еще ходил по Нёрребро.

Пока я сижу здесь у выхода номер С27
глядя на самолет в романтическом тумане
становится ясно
что я уже в другом месте.
Месте где будней хватит с лихвой
и так странно
что мы поистине умрем
но мысль о воскресении не более странна
чем то, что мы поистине существуем.
Месте где все меняется
пока в маленькой душной квартире
с керосинкой и задернутыми шторами
планируется революция.
Место где язык после дня в офисе
не имеет адресата
как случайный жест сумасброда в автобусе.

В молодости детство казалось мне
таким же далеким и нереальным как смерть
о которой мы спорили как о математической категории
слушая Ziggy Stardust
и испытывали оргазм во сне.
Но теперь когда и то и другое ближе чем когда-либо
каждый божий день непостижим:
Только увидеть цветущую сирень
в красках из иного мира
живой свет твоего грациозного силуэта
в темном коридоре
и посудную горку что в наше отсутствие
оторвалась от стены
и осколки хрустальных бокалов
блестящим веером рассыпанные по полу.