Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

АЛЕКСЕЙ ЧЕСТНЕЙШИН


Алексей Честнейшин (1976) — родился в Архангельской области. В 2006 г. окончил Литературный институт имени Горького (отделение прозы, семинар Н.С. Евдокимова). Печатался в журнале "Урал" (фантастическая повесть-притча "Семь последних дней", 2017 г., № 2).


Человек во Вселенной



Рассказ


Дачный посёлок с претензией на элитность. Поздний вечер пятницы. Круглосуточный магазин рядом с железнодорожной платформой. На платформе, опершись о металлическую ограду, стоит молодой человек. Внешне спокоен. Посмотрел на наручные часы, потом достал мобильный телефон, сверил время на обоих приборах. Везде одинаково — 23:16. До отправления электрички на Москву тридцать две минуты. Время есть, — время есть всё обдумать, хотя всё уже сто раз обдумано.
Магазин хорошо просматривается с платформы. Посетителей не было уже минут двадцать. Значит, в магазине сейчас только охранник и женщина-продавец.
Минут пять спустя на платформе остановилась электричка из Москвы. Постояла и снова тронулась. Примерно двадцать человек поздних дачников перешли железнодорожные пути и направились к посёлку. Четверо зашли в магазин.
Человек приехал сюда в восемь вечера. Походил по посёлку. Всюду тишина, прохожих мало. Приехавшие дачники либо сидели по домам, либо на территории делали какие-то свои дачные дела. Человек обошёл посёлок, в магазин заходить не стал, — он был там на прошлой неделе. Слева от входа сидит охранник, касса справа в углу, образуемом прилавками. И никаких камер слежения.
Теперь — только ждать. Вот один посетитель вышел из магазина и отправился в глубь посёлка. Потом вышли ещё двое, а спустя какое-то время и последний покупатель покинул магазин.
Посмотрел на часы — 23:29. Конечно, спору нет, убить человека очень тяжело. Особенно если задуматься о жизненном пути жертвы, его детстве, его мечтах, планах, а потом представить себе всю дальнейшую жизнь, которой он будет лишён, представить плачущих сирот... нет, не смогу, слёзы наворачиваются на глаза, и руки опускаются. В таких случаях, наоборот, нужно взращивать в себе ненависть к объекту. Охранник. Самая гнусная из всех профессий. Был у нас на стройке один охранничек. Все вкалывают, а он целый день у шлагбаума сидит. А зарплата такая же, даже больше. А главное, — здоровенный амбал, на котором только пахать и бороновать. Как же я их всех ненавижу! Эти чёртовы ЧОПы, — все они бандиты бывшие, легализовались, гады, а молодая поросль — бездельники, которые работать не хотят.
И с мыслями о том, что охранники — такая сволота, которой вообще нет места в человеческом обществе, молодой человек снял ПМ с предохранителя и передёрнул затвор.
Посмотрел на часы. Время пришло. Он раскатал свёрнутый воротник свитера и закрыл им нижнюю половину лица. Сдвинул бейсболку пониже. Одни глаза видны, и те затенены. Надел резиновые обтягивающие перчатки. Всё, пора действовать. Ваше слово, товарищ "Макаров".
Всё шло по плану. Не столько испуг, сколько недоумение отразилось на лице охранника за доли секунд до выстрела. Женщина-продавец инстинктивно спряталась за прилавок, присела и обхватила руками затылок. Даже не пришлось орать: "Лечь на пол!" Касса, конечно же, была заперта. Человек подошёл к продавщице и приставил ствол к затылку.
— Ключ.
— Пожалуйста, не надо, я умоляю вас, не надо...
— Ключ!!!
Женщина судорожно шарила в брючном кармане. Ключ застрял в складках, не хотел вырываться, но наконец вот он.
Взяв из кассы все купюры, за исключением десятирублёвых, он сунул их в широкий внутренний карман джинсовой куртки.
— На полу лежать целый час! Ясно?! — Необходимо повысить тон до истерического вопля: — Я спрашиваю, ясно?!!
— Да, да, ясно, да, да.
Человек вышел на крыльцо магазина. Огляделся. Прислушался. Тьмой и тишиной ночь накрыла посёлок. Лишь одинокий фонарь вдали освещает кусок дороги. Человек поставил пистолет на предохранитель, заткнул его спереди за ремень, закрыл свитером. Посмотрел на часы — 23:44. Четыре минуты до отправления. Он вернулся в магазин, чтоб подобрать гильзу и крикнуть: "Я сказал: лежать!", после чего пошагал к платформе.
Он шёл, тупо глядя себе под ноги, не оглядываясь. Казалось, какая-то животная сила — та самая, что гоняет кровь по организму и контролирует работу органов, — вела его. Она словно получила задание: довести его из пункта М в пункт П. И она довела его и поставила на платформе. Только там он снял резиновые перчатки и сунул их в другой внутренний карман.
Электричка опоздала на одну минут пятьдесят секунд.
Тамбур последнего вагона. Пусто. Во всём вагоне лишь один человек, кроме него. Сидит, читает газету. Сквозь окошки межвагонных дверей ему виден и соседний вагон. Тоже пусто.
"Продавщица уже позвонила участковому, он всё знает. Что это значит? А это значит, что уже сейчас по рациям поднимают на уши всю полицию в округе, в том числе и группы патрульно-постовой службы, находящиеся в электричках. И те сейчас начнут обход составов".
Бережёного и бог бережёт. На следующей остановке он сошёл. На этой платформе даже фонарей не было. В километре видны огни деревеньки. Луг и лес. По границе луга и леса идёт полевая дорога. По ней нужно идти два километра, а там автомагистраль.
Темень хоть глаз выколи. Но это и хорошо. "Уж здесь-то я в полнейшей безопасности, — убеждал он себя, — иди да иди".
Но, однако, когда среди общей тишины вдруг запиликал мобильник, человека передёрнуло. Кто ещё тут в первом часу ночи? Ну-ка. Ого! Ничего себе, экзотика какая! СМС пришёл. Так, читаем: "Gde ty seychas? mne grnstno i odinoko, ya tebya lyublyu". Ха, вот вам здрасте! Кто-то номером ошибся. И он вдруг расхохотался в полный голос. И так ему вдруг легко стало, всё его напряжение как будто сняло рукой. Он вынул из кармана гильзу и, размахнувшись, зашвырнул её куда-то в темноту. Весело живём! Человек с разбойного ограбления идёт, а ему тут в любви признаются. И он представил себе миловидную девушку, которой сейчас очень одиноко, сидит она у окна в поздний час и отчаянно шлёт СМС-сообщения человеку, который, может, её и не любит вовсе. А может, это вовсе и не девушка, а какой-нибудь юноша, причём сомнительной ориентации. В общем, непонятно.
Потом он представил ещё одну презабавнейшую картинку: зашли пэпээсники в последний вагон, увидели мужика с газетой и давай на него наседать: кто он да что? документы? откуда-куда-зачем? содержимое карманов, будьте добры? А тот не поймёт ничего, головой вертит: "А что такое? что случилось?"
На трассе полчаса никто не останавливался, голосуешь-голосуешь, машины едут, и никто не тормозит. Наконец черная "приора" стала. Спереди двое парней, на заднем сиденье никого.
— Максимум до центра можем докинуть, полторы тыщи готовь.
В Москве он уже пять лет. Поначалу на стройках работал, нелегалом. Стройобъекты в Москве, дачи в Подмосковье. Работа, конечно, тяжёлая, чего там говорить; но не это даже главное. Главное — унизительная. Унизительная тем, что ты полностью бесправен. Тебя оскорбляют — ты молчишь, тебе недоплачивают — ты терпишь. Судиться ведь ты не будешь. А как отдушина — пьянки, пьянки...
Однажды случилось ему подхалтурить на одной подмосковной даче. Владелец — "какая-то гнида из префектуры". Так вот, на этой даче жил и работал на "хозяина" мужик один, которого все звали просто Михалыч. Выходец с Украины. Его на этой даче кормили, и деньги какие-то он на родину посылал. Но если вдуматься, то жил он на положении натурального раба — постоянно в чужом доме, среди чужих людей. И самое главное, он там прижился и уже не мыслил для себя какого-то иного существования. Вот так, двадцать первый век на дворе. Вот тут и задумаешься: "А ты-то сам куда катишься? Не в ту же ли сторону?" Приходится признать, что в ту же. Приходится признать, что ты неотвратимо и необратимо деградируешь как личность, постепенно превращаясь в дерьмо. "Да с какой же стати я должен так жить? — задался он вопросом. — Мои ровесники на "БМВ" разъезжают, а я живу скотина скотиной; почему? Чем я хуже других?" Понимание, что честным трудом достатка не заработаешь, пришло к нему одновременно с твёрдым намерением в корне поменять свою жизнь, — а иначе и его постигнет участь Михалыча, другой альтернативы не видать.
Первым актом в его борьбе за честь и достоинство стала месть за недоплату. И недоплатили-то, казалось бы, сущий пустяк: пятьсот рублей, придрались к какой- то ерунде. Но у человека уже был принцип: око за око. И машина бывшего заказчика однажды сгорела. Всё просто. Человек пришёл ночью, вылил полтора литра бензина в верхний воздухозаборник и поджёг. Оказывается, "хонды" быстро горят.
А дальше — больше. И тезис, что "со стволом ты человек, а без ствола — ничто", однажды занял почётное место в его мировоззрении. "А почему я должен быть чистеньким, когда все кругом — подонки?" — мысль спорная, конечно, но герой наш был не склонен к половинчатости и нравственным коллизиям.
Полгода он работал на пистолет, и мысль, что скоро-скоро всё это закончится, ободряла и мобилизовывала его. Какое-то время понадобилось и на то, чтоб достать через целую вереницу посредников желанный ПМ. Зато потом.
Потом он уже нигде не работал. У него появилась масса свободного времени, квартиру снял себе на окраине Москвы. Жизнь поменялась, одним словом.
На Садовой-Черногрязской улице его высадили. Там он поймал ещё одну машину, которая и повезла его домой.
В четвёртом часу ночи он пришёл к себе на съёмную квартиру. Закрыл дверной замок. Прислонился спиной к стене и стоял так какое-то время. Прокручивал в памяти всю "операцию", — всё прошло чисто. "Мне везёт, — подытожил он и мысленно добавил: — Пока".
Снял верхнюю одежду, прошёл на кухню. Из холодильника достал бутылку кагора. Но расслабляться рано: сделал дело — приведи в порядок оружие. Он разложил в ванной комнате газеты на полу и принялся не спеша чистить пистолет, изредка прихлёбывая вино прямо из горлышка. Перед тем как лечь спать, он пересчитал "выручку": сто тридцать две тысячи. Маловато, конечно; могло быть и больше. Ну да ладно, главное, что всё прошло чисто.
Суббота. Проснулся он в полтретьего. Сварил себе кофе. Чашку хорошего кофе с обилием сливок и сахара он мог пить сорок минут. Взял телевизионный пульт, прошёлся по каналам, выключил телевизор.
Чем заняться? Как-то надоело всё. Мысли и настроение по уже проторенной дорожке двигались к меланхолии. И пришло бы снова всеотвращение и тоска от бессмысленности всего сущего, если б в дверь не позвонили.
Хозяйка квартиры.
— Здравствуйте, Анна Сергеевна.
Заходя, хозяйка, как всегда, первым делом осматривала квартиру. Он пил свой кофе.
— Добрый день, Кирюша. Как делишки? Что-то вид у тебя заспанный. Опять со смены? — И, не дожидаясь ответа продолжала: — Ну что ж, в этот раз чистота и порядок; приятно посмотреть.
— Я позавчера генеральную уборочку закатил.
— А я сегодня к дочери выбралась. Ну, дай, думаю, заодно заеду и сюда.
— Внучка повидали? Как он?
— Ой, лучше всех. Бабушку увидел — обрадовался: "На ручки, говорит, на ручки". А сам такой тяжёлый уже стал... — Хозяйка — женщина импульсивная, она могла расчувствоваться всего лишь от какой-нибудь мысли, от воспоминания. — Растут дети, быстро растут.
Вот, казалось бы, кто ему эта женщина? — Никто. А всё ж поговоришь с человеком, узнаешь, чем он живёт, разделишь с ним его радости и переживания, и как-то приятней на душе становится.
— Как там на даче у вас?
У Анны Сергеевны под Москвой дача, а точнее — дом со всеми удобствами, вот она там и живёт, а квартиру сдаёт.
— Да что на даче? Дела, дела, и всех дел не переделать. Так время и проходит. Не успеешь обернуться, — уж осень на носу, — она открыто делилась своими дачными проблемами, — без луку остались в этом году.
— Да? А что такое?
— Погнил весь.
— М-м, а предупреждали: дождливое лето. Надо было грядки повыше делать.
— Да уж куда выше? Не знаю, что такое. В чём причина? Видно, год такой. У тебя-то как? Всё нормально? Там же всё работаешь — охранником?
— Да, всё там же, сутки через трое, сегодня как раз со смены.
— Ну-ну, а я смотрю: заспанный весь, — его "работа охранником" казалась Анне Сергеевне опасной, он чувствовал, что она даже волнуется за него, но легенду свою он менять не собирался, — и как это вы охранниками работаете?
— А что такое?
— Так ведь страшно!
— Ну что значит, "страшно"? Просто нужно быть всё время начеку, а то ведь, сами понимаете, безалаберность может дорого стоить.
— Ой, ужас, ужас. И что за время сейчас такое? Всюду бандиты, всюду охранники. Не-ет, что ни говори, в наши времена лучше было — спокой-дорогой!
Наступила логичная пауза для размышлений в духе: "О tempora! O mores!"
— Ну, ладно, пойду я уже, сегодня хотела ещё на рынок заскочить.
— Анна Сергеевна, если хотите, я плату за съём могу сейчас отдать, правда, рублями только, двадцать пять тысяч.
Хозяйка подумала немного.
— Нет, не надо, я попозже заеду. Ладно, Кирюш, до свидания.
— Всего доброго.
Воскресенье неделю спустя.
Дни, когда он не продумывал и не готовил "операции", всегда проходили примерно одинаково: в универсам затариться продуктами, купить чего-нибудь из шмоток (рубашку, брюки, ботинки и пр.), кинотеатр — он любил кино, се годня он, например, посмотрел два новых фильма, один — французский, другой — американский. А ближе к ночи он шёл в какой-нибудь бар. Однообразие, замкнутый круг. Да, он и сам это понимал. Иногда выберешься в центр Москвы. Просто так. Ходишь по улицам, смотришь на прохожих, на дома, машины, скверы, памятники. Думаешь.
А думать он мог обо всём, что угодно. Но в последнее время в своих размышлениях он натолкнулся на одну проблему: "Человек во вселенной".
22:35. Страстной бульвар. Справа вдали виднеется памятник Рахманинову, слева — Высоцкому. Привычный гул транспорта. Закинув ногу на ногу, человек сидит на неплохо сохранившейся скамейке. Бутылка портера в руке.
"Вот если рассматривать мир субъективно, со своей, что называется, колокольни, то всё бытие состоит из двух огромных частей: прошлое и будущее. По подсчётам учёных, с момента возникновения Вселенной прошло четырнадцать миллиардов лет. То есть — четырнадцать миллиардов лет прошло, потом родился я, прожил несколько десятков лет, умер, а мир уже после моей смерти просуществует ещё сколько-то миллиардов лет, — но уже без меня. И если о прошлом я кое-что знаю, то о будущем я никогда и ничего не узнаю. И вся жизнь моя похожа лишь на какую-то микроскопическую искорку, зажатую с двух сторон вселенским минувшим и грядущим. Смысл жизни? Какой тут может быть смысл, — любой смысл теряется, превращается в ничто, если оперируешь подобными временными масштабами. Или если оперировать вселенскими расстояниями: Земля — пылинка, а человек — тьфу, смешно даже говорить".
Он встал с места и медленно пошёл в сторону Пушкинской площади. Смотрел на повсеместно включенную подсветку, на вереницы автомобилей, на прохожих, чья твёрдая, уверенная походка заставляла усомниться в его выкладках: "А может, и правда в жизни есть смысл? Вон сколько целеустремлённых людей вокруг". Но логика брала верх: "Да нет, всё это блеф и самообман... Но вот что самое интересное, самое загадочное, просто дух захватывает! — Моя жизнь, в которой я не вижу ни малейшего смысла, — она ещё и до крайности маловероятна и стала возможна лишь благодаря фантастическому стечению обстоятельств. Ну, действительно, моя мать познакомилась с отцом только лишь потому, что из института её направили на практику в посёлок, где жил мой отец. Случайность? Конечно. А если б направили в другой посёлок, что тогда? В этом случае у неё когда-нибудь бы родился сын, но это был бы уже не я, а совершенно чужой человек, — такой же чужой, как тот пассажир электрички, читавший газету. Мать случайно знакомится с отцом, дед с бабкой, а там — прадеды, пращуры. Целая вереница случайностей — и всё для того, чтоб родился я. Порвись одно звено, и всё — меня просто не было бы. А сколько же таких нереализованных возможностей? Миллиарды. Квадриллионы. А вот я — реализованная, живу, хожу по земле, разговариваю с другими людьми, думаю о чём-то, и при этом — чтоб мне провалиться — я не вижу ни малейшего смысла в своей жизни".
Несопоставимость фантастически уникальной возможности и отсутствия в ней смысла повергала человека — даже не в недоумение — в интеллектуальный ступор. "Как такое может быть? Где логика? Не понимаю. Не понимаю. Проверим ещё раз: смысла нет, — ну действительно, какой может быть смысл в моих смехотворных семидесяти или даже ста годах жизни? Но я ведь живу, а это — до крайности маловероятно. Не понимаю. Зачем всё это нужно? Не понимаю".
Но рано ли, поздно ли ему надоедает об этом размышлять. Он переключается на более приземлённые темы: чем бы заняться завтра, или — деньги снова уже на исходе.
Человек идёт по улице, смотрит на мир перед собой, думает, вдыхает кислород, выдыхает углекислый газ.