Есть старый, но точный анекдот. Мужчина утром рассказывает приятелю:
– Какой сон мне снился!
– Ты и она?
– Лучше!
– Ты и он?
– Ах, ещё лучше! Я и я!
Идеальная любовь – это когда тебе встречается твоя точная копия, но в женском обличье, то есть ты, но красивый, длинноногий, молодой и противоположного пола. Идеальное творчество – это когда у твоего замысла появляется абсолютный исполнитель. Придумывать-то мы все умеем, но надо написать. А чтобы исполнение было на уровне замысла – нужен как бы идеальный ты, знающий материал, как собственную биографию, здоровый, трудоспособный, опытный и при этом молодой. Все знают, как легко сочинить и трудно написать – и какой это был бы прекрасный мир, если бы все твои идеи соответствовали воплощению. Но, как замечает Андрей Кончаловский, в кино большая удача – воплотить замысел на 20 процентов. Норма – 5. В литературе, слава богу, мы меньше зависим от натуры, погоды, финансирования и многочисленной съёмочной группы, поэтому сойдёмся процентах на тридцати-сорока.
И тут мне привалило именно такое счастье – команда мечты. Издательство АСТ совместно с писательскими курсами Creative Writing School придумало роман-баттл, то есть соревнование между двумя книгами, которые напишут выпускники. Тему и примерный общий план выдумает преподаватель, а исполнение возьмут на себя его студенты, отличающиеся от обычных студентов тем, что все они уже состоялись в основной профессии и возраст у них соответственно от 25. То есть все они взрослые люди, некоторые с семьями.
Роман такой, грешным делом, я продумал давно. Он у меня ждал своего часа в числе любимых замыслов, но я понимал, что мне его не потянуть. Я бы попросту не решился, а у студийцев выбора не было. Команду я отобрал легко – собрал в рюмочной на Никитской, тогда ещё функционировавшей, свой семинар, рассказал идею и предложил желающим остаться. Остались ровно те, кого я и наметил изначально. Это Игорь Журуков, Дмитрий Шишканов, Татьяна Ларюшина и Аркадий Тесленко, то есть наиболее одарённые и зрелые люди в этой команде. Впоследствии к нам присоединился приславший мне свои рассказы на рецензию одиннадцатиклассник Иван Чекалов, из которого, по-моему, выйдет большой толк. На последнем этапе подключился студент Дэн Кахелин, молодой, но уже вполне сложившийся прозаик. Единственная из всех женщина, прекрасный лирический поэт Ларюшина, была брошена на любовные сцены. Кое-какие бреши в получившемся романе залатал я. Когда мы перечитали текст, план которого был сочинён буквально на коленке в той же рюмочной за 45 минут, больше всего нас поразило, что роман получился вполне монолитный, как будто его писал один человек – примерно лет тридцати пяти, каков и был наш средний возраст. Но этот человек знал всё, что знали мы, а в рамках отдельно взятой головы такое невозможно.
Это роман о футболе, да. И о мундиале-2018, безусловно. Но это роман о финальном матче российской истории, об итоге её последних 20 лет и – так получилось – последних семи веков. Это вообще роман о России, как мы её понимаем. И почему-то нам кажется, что многие читатели понимают её примерно так же. Один конкретный писатель может промахнуться мимо аудитории, но семеро уж как-нибудь в неё попадут. Это тот редчайший случай, когда работа доставляла всей команде беспримесное наслаждение, и в результате этой работы образовался довольно прочный коллектив, регулярно собирающийся, выпивающий, закусывающий и обсуждающий главное. Интересно, что мы не собираемся ограничиваться этой книгой. У нас в планах ещё три, и думаю, что они будут не хуже. Вообще книга – побочный результат работы писателя. А главный, я думаю, – это всё-таки то, что с ним произошло, то, что он в себе изменил и сам из себя сделал. В этой книге, по-моему, главный результат – даже не то, что здесь написано, хотя оно мне нравится. А то, что появился новый писатель, такой себе дракон о семи головах. Со временем мы ему придумаем коллективный псевдоним. Правду сказать, такого идеального Я у меня ещё не было.
А идеальный читатель у него уже есть. Здравствуй, идеальный читатель. Семь голов хорошо, а семь тысяч лучше.

Дмитрий Быков

Москва. 31 день до финала

"Этот матч войдёт в историю. Этот матч должен войти в историю. Это будет исторический матч". Банальная присказка который день повторялась в голове Евгения Остапченко. Будто в ней засел комментатор-идиот и репетировал бессмысленное предисловие. Навязчивая фраза проглядывала в новостях и слышалась в болтовне вокруг. Она скрипела на зубах, когда Евгений упражнялся в технике. Выстреливала, когда он отрабатывал удары. Бубнила сама себя, когда под конец изнурительной тренировки у него звенело в ушах. Пелась в душе. Во сне раздавалась из-за спины.
Еремеев был доволен самоотдачей своего центрального нападающего, но, видя его остервенение, как-то раз с ехидцей поинтересовался: "Как нервы, сумрачный Евгений?" – "Да, этот матч должен войти в историю! – чуть было не заорал Остапченко, но, прикинувшись простачком, ответил: – Нормально. Выиграть хочу, Виктор Петрович". Тренер хмыкнул то ли с сомнением, то ли с одобрением и оставил его в покое. Объяснять Евгений ничего не хотел. Лысый чёрт, наверно, и так всё просёк, но предпочёл пока обойтись без нотаций.
Понимая, что любой матч такого уровня становится историческим, Остапченко тем не менее продолжал мусолить надоевшие слова. Ситуацию усугубляло то, что встреча, открывавшая Кубок мира, и впрямь была обязана войти в историю – победой хозяев. Желательно всухую, ведь сразиться предстояло с идеологическим врагом – Колхидой.
На непременный разгром противника, однако, настраивались не столько футболисты, сколько особо неравнодушные граждане. Эфир и интернет наполнились бравурным эхом прошедшей войны. Там и тут между патриотических строк читалось "сейчас повторим". Некоторые пассионарии сожалели, что придётся ограничиться футболом, и существенная часть колхидской диаспоры в России на всякий случай репатриировалась на время чемпионата.
В какой-то момент политическое значение события превысило спортивное, словно успех был не то что гарантирован, а уже достигнут. Между тем сборная Колхиды вовсе не была мальчиком для битья. Зарубежные эксперты хвалили быстроту и цепкость её игроков и восхищались послужным списком главного тренера Фелицио Феррини, приводившего каждую вверенную ему команду к триумфу. Как злословили эксперты внутренние, его гонорар прописали специальной статьёй в государственном бюджете Колхиды. В Москву со всего света прибывали болельщики. Поначалу, боясь попасть в историю, они робко осваивали столичные масштабы и приноравливались к ценам. Для их удобства была организована обширная сеть маршрутов русских троек с полусферическими кибитками, стилизованными под футбольные мячи. А чтобы гостям было интереснее расплачиваться, "Гознак" выпустил серию двухцветных банкнот номиналом 1988 рублей в честь серебряной медали чемпионата Европы и олимпийского золота, завоёванных сборной СССР в соответствующем году. Впечатлённые такими диковинками, приветливостью местного населения и обилием полиции, интуристы расслабились и занялись интенсивным культурным обменом.
Пёстрый шумный праздник раздражал Остапченко. Он чувствовал себя солдатом, чьё поле битвы отвели под народные гулянья. Евгения бесило, что, несмотря на мастерство и доблесть, одна-единственная оплошность могла снова сделать его всеобщим посмешищем. Он исступлённо тренировался, пытаясь заглушить неуверенность, но опасения только крепли. Этот матч должен был войти в историю как его личный реванш.
Отыгрываться Евгению было не привыкать. С семи лет он усвоил, что такая необходимость иногда возникает и после победы. Тогда родители, укатившие в летний отпуск, оставили его на попечение деда в другом районе города. В первый же вечер Женька напросился погонять мяч к пацанам года на три старше и за восемь минут забил два гола. Рассерженные соперники, недолго думая, расквасили ему нос, а потом стащили с него новенькие кроссовки и швырнули их в пруд. Давешние товарищи за него не заступились. Дед, раздосадованный тем, что его оторвали от футбольной трансляции и пива с воблой, не дослушав рассказ внука, посоветовал ему впредь не лезть на рожон.
Две недели Женька наблюдал за обидчиками. Он узнал их адреса и запомнил комбинации кодовых замков на дверях их подъездов. В ночь перед возвращением домой под громовой храп деда он выскользнул из квартиры и, напевая песенку о Чёрном Плаще, по очереди выкрал и утопил в том же пруду велосипеды трёх врагов. Их потрёпанный мяч, спрятанный на крыше трансформаторной будки, Женька, провозившись до утра, разрезал на лоскуты. Анонимность расплаты была предметом его гордости – он сыграл роль безжалостной и непостижимой судьбы. Радость не омрачили ни отчим, выпоровший его из-за кроссовок, ни мать, не воспрепятствовавшая наказанию.
Жизнь часто подбрасывала Женьке такие уроки, и он ими не пренебрегал. Не ждал хорошего, всюду искал подвох и рассчитывал лишь на себя. Будучи припёртым к стенке, бил первым. Держал удар, а если противостоять превосходящей силе не удавалось, мириться с поражением не желал и придумывал способ поквитаться.
И чем старше и сильнее он становился, тем более открыто мстил.