Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

ОСИП МАНДЕЛЬШТАМ


РАВНИНЫ ДЫШАЩЕЕ ЧУДО


Уроженец Варшавы, Осип Эмильевич Мандельштам (1892–1938) получил серьезное гуманитарное образование: Тенишевское училище, Сорбонна, Гейдельбергский университет, историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета. В поэтической среде был примечен после первых же публикаций, о его стихах высоко отзывались Вячеслав Иванов, Николай Гумилев, Анна Ахматова, Марина Цветаева. Вышедшие при жизни сборники — "Камень", "Вторая книга", "Стихотворения". Замечательны и прозаические произведения Мандельштама — автобиографический "Шум времени", повесть "Египетская марка", а также статьи "О природе слова", "Петр Чаадаев", "Разговор о Данте" — своеобразное эссе, далекое от строгой академической филологии.
Воронеж — драматическая веха жизни поэта. Почти три года ссыльного проживания. Вспомнится и "яма", и "ворон", и "нож"… Но, с другой стороны, именно в Воронеже в журнале "Сирена" Мандельштам еще в 1919 году печатает "Утро акмеизма". Именно "Воронежские тетради" — одна из вершин творчества поэта. Именно в Воронеже, думая о преходящем и вечном, предметно-географическом и географически-всечеловеческом, он как бы прокладывал духовный путь "от молодых еще воронежских холмов к всечеловеческим, яснеющим в Тоскане". А Анна Ахматова, не надолго приезжавшая к поэту в наш город, позже скажет: "Поразительно, что простор, широта, глубокое дыхание появились в стихах Мандельштама именно в Воронеже, когда он был совсем не свободен".
Воронеж, Россошь, Анна, Воробьевка, Гремячье — как родственно и напевно звучат эти названия в строке поэта, тяготеющего к классической ясности, созидавшего неповторимое здание классического русского стиха.

Анна, Россошь и Гремячье, —
Я твержу их имена,
Белизна снегов гагачья
Из вагонного окна.

Современный читатель нашего края благодарно воспринимает не только строки о Доне, о Кольцове, о воронежском просторе, но и непосредственно о воронежской земле-почве, о черноземе, который неоднократно упоминается в "Тетрадях" как живая сила, как чудо и дар природы человеку. Да и открываются "Тетради" стихами с названием "Чернозем": "Ну, здравствуй, чернозем: / будь мужествен, глазаст… / Черноречивое молчание в работе".
В "Воронежских тетрадях" гораздо зримее, нежели прежде, проявятся начала патриотические, исторические (вплоть до "Слова о полку Игореве").
Социальные токи, чувство приобщенности к исполненной трагедийности народной судьбе, тяжелой, державной поступи страны, переломно выстраивающей мир социальной справедливости, явно проступают в них.

На Красной площади земля всего круглей,
И скат ее нечаянно раздольный,
Откидываясь вниз — до рисовых полей,
Покуда на земле последний жив невольник.

И пусть это состояние временное (поэтическое, а не житейское), поэт ощущает себя причастным к новому в советской стране, и люди в их созидательном порыве для него — явь и тайна.

Я не хочу средь юношей тепличных
Разменивать последний грош души,
Но, как в колхоз идет единоличник,
Я в мир вхожу, — и люди хороши.

Или:

Много скрыто дел предстоящих
В наших летчиках и жнецах,
И в товарищах реках и чащах,
И в товарищах городах…

Разумеется, есть контекст стиха и есть контекст реальной жизни. И поэта в губернский город сослали вовсе не за тяготение к эллинистической культуре. Были особые "читатели" стихов о "горце-мужикоборце" и по смыслу им близким, и неспроста у поэта в "Воронежских стихах" вырвется дерзкое и предвидящее исход собственной судьбы: "Где вы, трое славных ребят из железных ворот ГПУ?"
На открытии мемориальной доски в Воронеже в 1994 году автор этих строк посчитал необходимым сказать об отношении Осипа Эмильевича Мандельштама к языку, на котором он писал. В его статье "О природе слова" находим благодарно-высокие и точные строки о русском языке: "…Чаадаев, утверждая свое мнение, что у России нет истории, то есть, что Россия принадлежит к неорганизованному, неисторическому кругу культурных явлений, упустил одно обстоятельство, — именно: язык. Столь высоко организованный, столь органичный язык не только — дверь в историю, но сама история".
А сегодня русский язык и мы вместе с ним — под очевидной трагической угрозой. "Для России отпадением от истории, отлучением от царства исторической необходимости и преемственности, от свободы и целесообразности было бы отпадение от языка. "Онемение" двух-трех поколений могло бы привести Россию к исторической смерти. Отлучение от языка равносильно для нас отлучению от истории…" Насколько честное, верное прорицание! Как никогда ранее, необходимое. Тревожно взывающее предупреждение.

Виктор БУДАКОВ

* * *

Пластинкой тоненькой жиллета
Легко щетину спячки снять —
Полуукраинское лето
Давай с тобою вспоминать.

Вы — именитые вершины,
Дубов косматых именины,
Честь рюисдалевых картин, —
А на почин — лишь куст один
В янтарь и мясо красных глин!

Земля бежит наверх. Приятно
Глядеть на чистые пласты
И быть хозяином объятной,
Семипалатной простоты.

Его холмы к далекой цели
Стогами легкими летели,
Его дорог степной бульвар,
Как цепь шатров в тенистый жар!
И на пожар рванулась ива,
А тополь встал самолюбиво!
Над желтым лагерем жнивья
Морозных дымов колея.

А Дон еще, как полукровка,
Сребрясь и мелко и неловко,
Воды набравши с полковша.
Терялся, что моя душа,
Когда на жесткие постели
Ложилось бремя вечеров,
И, выходя из берегов,
Деревья-бражники шумели.

15–27 декабря 1936. Воронеж


* * *

Эта область в темноводье —
Хляби хлеба, гроз ведро —
Не дворянское угодье —
Океанское ядро …
Я люблю ее рисунок —
Он на Африку похож —
Дайте свет: прозрачных лунок
На фанере не сочтешь …
Анна, Россошь и Гремячье —
Я твержу их имена —
Белизна снегов гагачья
Из вагонного окна.

Я кружил в полях совхозных,
Полон воздуха был рот,
Солнц подсолнечника грозных
Прямо в очи оборот.
Въехал ночью в рукавичный
Снегом пышущий Тамбов,
Видел Цны — реки обычной —
Белый, белый, бел покров.
Трудодень страны знакомой
Я запомню навсегда —
Воробьевского райкома
Не забуду никогда.

Где я? Что со мной дурного?
Степь беззимняя гола:
Это мачеха Кольцова —
— Шутишь, родина щегла. —
Только города немого
В гололедицу обзор,
Только чайника ночного
Сам с собою разговор,
В гуще воздуха степного
Перекличка поездов —
Да украинская мова
Их растянутых гудков.

Декабрь 1936. Воронеж


* * *

В лицо морозу я гляжу один:
Он — никуда, я — ниоткуда,
И все утюжится, плоится без морщин
Равнины дышащее чудо.

А солнце щурится в крахмальной нищете —
Его прищур спокоен и утешен…
Десятизначные леса почти что те…
А снег хрустит в глазах, как чистый хлеб,
                                                                                 безгрешен.

16 января 1937. Воронеж


* * *

О, этот медленный, одышливый простор —
Я им пресыщен, до отказа!
И отдышавшийся распахнут кругозор —
Повязку бы на оба глаза!

Уж лучше б вынес я песка слоистый нрав
На берегах зубчатых Камы,
Я б удержал ее застенчивый рукав,
Ее круги, края и ямы.

Я б с ней сработался — на век, на миг один —
Стремнин осадистых завистник —
Я б слушал под корой текущих древесин
Ход кольцеванья волокнистый.

16 января 1937. Воронеж


* * *

На доске малиновой, червонной,
На кону горы Крутопоклонной,
Втридорога снегом занесенной
Высоко занесся санный, сонный
Полугород, полуберег конный,
В сбрую красных углей запряженный,
Желтою мастикой утепленный
И перегоревший в сахар: жженный.
Не ищи в нем зимних масел рая,
Конькобежного фламандского уклона,
Не раскаркается здесь веселая кривая
Карличья в ушастых шапках стая! —
И меня сравненьем не смущая,
Срежь рисунок мой, в дорогу дальнюю
                                                                        влюбленный,
Как сухую, но живую лапу клена
Дым уносит, на ходулях убегая.

5 марта 1937. Воронеж