* * *

Этот город меня ненавидит:
То царапнет, то грубо толкнет,
То по всей моей скудной планиде
Где достанет отравой плеснет,
Бросит гвоздь на дорогу, чтоб ровно
Не шагать мне вперед или прочь...
Только родина может так кровно
Изводить непокорную дочь...
Но за небом, за горной грядою,
Недостоинств моих не кляня,
Шелестит благосклонной листвою
Дальний город, что любит меня...
Обнимает большими руками,
Непонятные шепчет слова —
Так в усталый вплетается камень
Просверлившая плиты трава.
Глубоки его темные розы,
Словно язвы измученных ног...
Не затем ли огромные грозы
Он теперь для меня приберег?
Чтобы грянуло, хлынуло, ярко
Чтоб сверкнуло — сквозь морок и тлен...
Ты хотела такого подарка?
Так очнись! Поднимайся с колен!
Этот город в заботливых гроздьях
Год за годом хранил для тебя
Первозданный спасительный воздух,
Чтобы им поделиться, любя...


* * *

Назло распространившимся заразам,
Грозящим человечеству чумой,
Меня не отпускает Высший Разум,
Сурово ум воспитывая мой.

Он вечно бдит. В любое время суток.
Сон будоража. В грезах мельтеша.
То как неугомонный мой рассудок,
То как моя бессмертная душа,

Которая, поддавшись перегреву,
Нет-нет да зверем скинется во мгле:
Поскачет красной белкою по древу,
Помчится серым волком по земле

Или орлом — по выспреннему полю,
Чтобы, познав свободы сладкий бред,
Вернуть себе желанную неволю,
Как выстраданный суверенитет.


* * *

Блудные дети смежных больных эпох —
Как мы боимся друг друга и дарим скудно!..
Я поняла: через меня тебя любит Бог,
Это, конечно, вместить человеку — трудно.

Только — без предрассудков и выморочных идей —
Сам догадайся, откуда берется сила:
Бог — Он ведь любит каждого из детей
Так, чтобы через каждого — всем хватило.


* * *

Ю.М.
Есть люди такого масштаба,
Что Богу уже все равно,
Мужик перед Ним или баба,
Гончар или каменщик... Но,
Кому доводилось на деле,
Презрев государеву честь,
В своем человеческом теле
Нести Его страшную весть, —
Тот знает — как тягу к карнизу
В заплеванном нашем быту, —
Друзей, подстрекающих снизу,
И падших врагов высоту,
Значенье хвалы и проклятья
И непревзойденную стать
Для модного рукопожатья
Мерзавцу руки не подать.


Родная речь

Чертеж невозмутимой правоты,
Двуглавый византиец — здесь и ныне.
Кость мамонта — точеные черты
В тебе сосредоточенной латыни.

Шаг эллинский. Чекан монгольских сбруй.
Норд-вест, по скифской вьющийся основе.
Кипение глубинных древних струй —
В любом твоем созвучии и слове.

Дышать тобою — или прахом лечь,
Солончаковой горечью бесплодной.
Понять тебя — из мрака свет извлечь,
Судьбою становящаяся речь
Несокрушимой памяти народной.


* * *

Из этой боли суть ее извлечь —
И превратить в единственное слово,
Да так, чтоб после не утратить речь,
Платя с лихвой за золото улова...

Немыслимое это мастерство
Исполнено такой смертельной муки,
Что впору отказаться от него
И навсегда окаменеть в разлуке!

Так что ж тогда и временный успех,
И гонка за земной непрочной славой,
Когда слова, что вожделенней всех,
На сердце оставляют след кровавый?!


Памяти В.М. Саввиных

Облака расступаются — тихо течет синева
По ноябрьскому городу в необозримую слякоть.
И сжимается сердце, и глухо болит голова,
И так хочется плакать — и не получается плакать...
Словно небо разомкнуто жерлом к усталой земле
И тяжелые длани над общей судьбою простерты.
Все мы — дети детей — на бегущем во мрак корабле
И оттуда, из мрака, тревожные ловим аккорды.
Что нас ждет за пределом? над домом колеблется свет,
И в скудельном сосуде волнуется жизнь молодая.
Старики улетают. Как птицы. Туда, где нас нет
И куда неизбежно за ними отправимся вслед.
— Не грусти и не бойся, — мне папа сказал, улетая...


* * *

То ли там колодезь, то ли банечка...
Ржавое ведерко на цепи...
Только не жалей Кощея, Ванечка...
Собственного счастья не проспи!
Это все твои причуды русские —
Жля да Карна в сущности вещей...
А Кощеи — сроду — долгорукие!
Что ни долгорукий — то Кощей...
Не гляди на эти зенки впалые
И не слушай стоны да мольбы...
Видишь, милый, лапы шестипалые?
Слышишь рев отравленной толпы?
Укроти сердечное стеснение,
А не то — не избежать беды...
Даже за посмертное спасение
Не давай проклятому воды!


* * *

Знают только дети декабря,
Кто рифмует розы и морозы,
Потому что вместо словаря
Что-то вроде гоголевской прозы
Нашу обеспечивает речь...
Вот и видно, как ей скучно течь
Посреди асфальта и бетона,
Вот и слышно что-то вроде стона
Или приглушенного смешка,
Словно кто-то смотрит с чердака
Сквозь стекла щербатую зеницу
На любую душу как на птицу,
Брошенную в город как в мазут:
То-то тени черные ползут...


По былинам сего времени
(отрывок)

Ярославна рано плачет на стене в Путивле:
"Не видало ли ты, солнце, ладу моего?
Не томится ли от раны, он здоров ли, жив ли?
Нет которую неделю вести от него!

Облети, ветрило-ветер, и леса, и скалы,
Воротись, поведай сердцу — нет ли где следа?
Омочила бы платок я в серебре Каялы,
Да красна, тепла в Каяле мертвая вода.

Полетела бы я птицей на страстное поле,
Разыскала в горьком поле храбрые полки...
Только пепел застит очи — до слезы, до боли,
И во мгле не разгляжу я собственной руки.

Мраком солнце затянулось. В бешеной падучей
Бьется ветер, обливая землю кипятком.
Над Днепром клубится пламя грозовою тучей.
Смерть высматривает жертву каменным зрачком.

Где ты, милый? Нет ответа. Лишь раскаты грома...
Обметало желтой пеной черный окоем.
Сохрани, святой Георгий, ладу от погрома!
Невредим пускай вернется Игорь в отчий дом!"

Ярославна рано плачет, руки простирая.
И клокочет над Путивлем колокольный звон.
По разбуженной равнине без конца и края
Развеваются полотна боевых знамен...


* * *

Г.В. Малашину
Еще будут, дорогой, холода,
Будут беды сердце рвать на куски
И стонать над головой провода
От глухой, невыразимой тоски...

Еще будут и ухаб, и овраг
На пути, где и конца не видать,
И не станет церемониться враг,
Посягая на твою благодать.

Но однажды на морозной заре —
Не в апреле, так совсем в декабре —
Ты встряхнешься от тяжелого сна
И увидишь: за окошком — весна!

О которой не мечтал, не просил —
Только теплились во мгле голоса —
И такая ли пасхальная синь,
И такие ли над всем небеса,

И такая ли — не дух и не плоть —
Разливается лучистая даль,
Что поверишь наконец — сам Господь
Утоляет твою боль и печаль...


Нине Ягодинцевой

Как встречаемся редко и бегло мы,
Словно кто-то срывает стоп-кран.
Вздох... минутка... и — черным по белому
Снова шьется поспешное дело нам...
Кувыркается путь по буграм.

Пусть минутка — да наша. Доверимся
Ублажающим нас домовым...
Расцветает беседа, как деревце,
Теплым словом — родным и живым.

Вечеряем. За окнами — сумерки.
На столе — что Господь ниспослал.
Так, наверное, празднуют в кубрике
Моряки завершенный аврал...

Только снится покой, но короткое
Золотое затишье — для нас
Словно общими предками соткано
В драгоценный провидческий час,

Чтоб держалась цепочка заветная.
Знаем, что предстоит нам, — сиречь
Завтра — вновь суета предрассветная.
Но теперь — только вечер и речь.

Осеним наше прошлое светское
Троеперстием, едким, как дым...
И покажется детство советское —
Фантастическим сном золотым...

А бывало... а помнишь... поверишь ли?
Чуть колышется времени сеть.
Торжествуй, наше вечное, вешнее!
Мы ведь выбрали — быть, не иметь!

Пусть чувствительность нынче не в моде, но —
Не сдержать набежавшей слезы...
Так поднимем за милую родину
По стаканчику крымской лозы!


Элегия

О.А. Пащенко
Полстолетия — как на ладони.
Оглянись: это здесь, это мы!
Как мазутные пятна в затоне
У насквозь проржавевшей кормы —
Расплываются зимы и весны,
Пух июня, туман ноября,
Городские осины да сосны
В сказках осени — от фонаря...
Все как будто утратило силу,
Отпустило за давностью лет.
Что бывало так ярко и мило,
Излучало божественный свет
Лишь щекочет тревожно и тонко
Неизменным крестом на груди...
Торопливой зари перепонка
Заслоняет обзор впереди.
Не сорвемся лететь без оглядки,
Но на этой последней меже,
Боже мой, как болезненно-сладки
Предвкушенья, чужие уже...


* * *

Лене Тимченко
Твердишь, что судьба не знает брода,
Свистит, как нищенская свирель?
Пойми, столько стоит твоя свобода,
С кренящейся палубы аппарель.
Мы с детства приучены к оплеухам,
К запутанной пряже слепых старух,
Но знаешь, блаженны нищие духом,
Когда на торгах обесценен дух.
Поэтому — радуйся! Мир просторен.
В нем самое главное — задарма.
Шагай, не робей. За житейским морем —
Лишь то, что выбрала ты сама.