Усталость сжимает кольцами.
Бел потолочный свод.
Сон костенеет, колется,
Мне не нырнуть в него.
Слепо глаза запахнуты,
Шум немоты гнетет.
Сердце сопит за пазухой —
Сон гладкотел и тепл.
— Пусть мне приснится Дания!
— Тише. Дыши ровней.
С нежною долгожданностью
Буду мечтать о ней.

Кокон из мироздания
Вот уж давно простыл.
Пусть мне приснится Дания...
Только не ты, не ты.

Иногда, среди шума и радости,
Вдруг скользнет Одиночество крадучись.
Тонкой тенью цветочной на празднике
Будет радугу впитывать, скрадывать.

А потом поползет по параболе
Светлой комнаты, грустью отравленной.
Колдовать станет всеми неправдами,
Искушая дурманными травами.

На меня свою руку направило —
И теперь, одиночеством ранена,
Тонкой тенью я рею на празднике —
Всем невидима, всеми оставлена.

До острова Борнгольм
Я добралась бы вплавь,
Пересекая реки
И жилистые почвы.
И пусть он пуст и гол —
Я жить бы там смогла,
Бросаясь словом редким
В заиндивелость ночи.
На острове Борнгольм
Я пела бы и пела
Или своим теплом
Согрела мшистость кочки.
Была б тебе слугой,
Душой твоей и телом,
Тепло б мое текло
К тебе, легко и сочно.
За островом Борнгольм —
Балуя, вихрь хохочет.
Литая кромка льда,
Резные зубья леса...
И скудный мой огонь
Его коснуться хочет…
Неужто никогда
Он не придет на песню?…

Показать вам стриптиз эмоций,
Отслоив пару чувств на пробу
И развязно, почти по-скотски
Обнажившись до самой утробы?
Скинуть платьем тоску под ноги
И послушать желанья плоти...
Это только навскидку убого,
Ну а кто-нибудь всё же «уплотит».
К черту вдов и унылых дервишей,
Я для всех вас сейчас открыта!
...Твои волосы пахнут деревом,
Теплым деревом в час зенита.
И пускай я слегка проштрафилась,
Спутав стрелы Амура с дротиком.
Ведь пока это — не порнография,
А — немного совсем — эротика.
Снять ли с тела чуть-чуть страдания,
Запустить ли в толпу ностальгией?
Или мыслью про радость недавнюю,
Словно тоненькими бикини...
Много ль, мало ли мне доверено —
Развлекаться пустым словоблудием?..
...Твои волосы пахнут деревом,
Остывающим в час полуночный.

Пахнет незатейливо и просто:
В домике готовится стряпня.
Я дорожку выложу из проса
До цветка прибрежного огня.

Сырость трав, росистые ожоги
На босых обветренных ногах...
В этом месте будто больше Бога.
В этом месте отступает страх.

Пусть другие греются горилкой
На рубце истасканного дня.
У меня на шее бьется жилка
Близ цветка карпатского огня.

...Словно Тот, кто Над Нами, качаясь на облачном троне,
В этот вечер был пьян и дрожащей слепой пятерней
Расплескал свои краски, пролил к нам на землю бидоны,
До отчаянья полные чудной пыльцой золотой.

Та пыльца опустилась прозрачным и тонким налетом,
Жесткой кистью еловой потрогала дремлющий лес,
В кислый воздух вечерний вживила дыханье полета
И отметилась золотом в наших сердцах — без словес.

Ну а мы, в ожиданье моторно-асфальтовой коды,
Тихо жались к стеклу, наглядеться никак не могли,
Как тягучими, длинными, теплыми каплями меда
Заливало увядшее солнце пустоты земли.

По-апрельски прогретое небо вдруг, вздрогнув, чихнуло.
(Видно, это щекоткой пыльца растревожила нюх,
Или Тот, Кто над Нами, трезвея, свой посох сутулый
Острием ткнул в пузырчато-облачный легонький пух.)

И мистерия кончилась. Смыло дождем позолоту,
С неба капал не мед, а вода, как сиреневый яд.
Чавкнув, мир погрузился в бесцветную жижу болота.
Ничего. Я-то видела краски вечерних Карпат.

Кроткой нежностью покоренный…
Ухватить за кармашек джинсов.
Сделав вид, что никто не видит,
Нежно тронуть полоску кожи
Где-то там, чуть спины пониже.
Снять губами со рта улыбку,
Тонкий вкус ощутив медовый.
Посмотреть на изгибы шеи
И не смочь насмотреться вдоволь.
Взять ладонь. Об нее погреться.
И смахнуть со щеки пушинку.
Потихоньку скользнуть под майку,
Прижимая к стене вагона,
Обмереть, опьянеть от счастья,
И подумать: «Моя родная...»

...Можно, я тенью твоею стану,
Серыми сгустками ноги обую.
И сизоватой завесой устало
Шаг повторю и шепну: «Аллилуйя…»
Я, по законам гнедого Востока,
Вслед по пятам поплыву бессловесно,
Сквозь неприступность скользну одиноко,
Слабо вздохну лебединою песней...
Только взгляни — и искристым фонтаном
Жизнь запульсирует в тоненькой тени.
Ссохнутся годы, в минувшее канут,
Пряность развеяв забытых сомнений.

Музыкант у метро выпил музыку из саксофона,
И гремит саксофон пустотелый обломками нот.
Переход. Наплывают людей грязноватые волны.
Музыкант «Дорогую столицу» из горлышка пьет.