Он увидел, что каждый занят своим делом. Танцуют, рассказывают анекдоты и смеются, чокаются… Тихонько открыл дверь и выскользнул из этого мирка, пропахшего алкоголем и табаком, спустился по лестнице во двор.
Луна была огромной и залила всё белым светом. Сначала ему показалось, что выпал снег. Даже нагнулся, чтобы взять горсть снега. Но когда пальцы коснулись песка, понял, что и этот Новый год не принес с собой снега.
В отдалении мерцал свет размером с точку. Ну и ну. Оказывается, и кроме них кто-то еще справляет Новый год на даче… Закурил. Раньше он думал, что в жизни нет ничего постоянного. Поэтому верил: рано или поздно его неудачи закончатся… Теперь не было и этой веры… Сделал несколько шагов между виноградными грядками. Вдруг услышал шелест, вздрогнул и… застыл, как вкопанный. Возле колодца, сложив руки на груди, стояла женщина. Платье ее было словно из золота, горело, пламенело.
– Вы тоже вышли? – сказала с улыбкой женщина, увидев его.
Он ее узнал. Она сидела в самом углу, рядом с Рауфом.
– Да, все были заняты друг другом, на меня никто не обращал внимания, вот и вышел…
– Да, и я тоже, – вздохнула женщина.
Он внимательнее пригляделся к женщине, которую видел мельком в доме. Она была красивой. Но чувствовалось: ее красота уже начала увядать.
Он всегда сожалел, что даже самый красивый цветок обречен на увядание. Хоть в золотой вазе держи, бесполезно…
… Вдруг он обнаружил себя прямо перед ней задающим вопрос:
– Вам не холодно? Хотя холодно не по-зимнему, но всё-таки холодно…
Время от времени слышалось завывание ветра. Он накинул свою куртку на ее плечи. Женщина передернула плечами:
– Наденьте сами, мне не зябко.
Затем успокоилась:
– Большое спасибо. Не хочу лишний раз заходить за пальто.
Некоторое время смотрели на луну. Женщина протянула руку, будто желая ее ухватить:
– В жизни не видела такой огромной луны.
– Я тоже, – откликнулся он.
Он стоял в шаге от женщины. Когда до него донеслись аромат ее духов, ее дыхание, затрепетало сердце, и он сказал дрогнувшим голосом:
– Можно у вас кое-что спросить?
– Спрашивайте смело.
– Кем вы приходитесь Тофику?
Женщина сконфузилась. Не проронила ни слова. Он тут же сменил тему:
– Может, покачаемся?
Поднялись на качели. Когда они качались, казалось, луна кружилась над их головами. Женщина спросила чуть ли не крича:
– Как вас зовут?!
Он тоже принялся кричать:
– Тофик ведь нас представил друг другу! Меня зовут Руфат! А вас Сара!
Они еще немного покачались. Руфат рассказал о дочери, обожающей карусели, о шалостях сына, заботах жены.
– Остановите, голова кружится, – сказала Сара.
Руфат нехотя подчинился.
Они сели на край колодца.
– Давно женаты? – спросила Сара, водя пальцем по камню, будто рисуя.
– Семь лет. А у вас нет семьи?
– Есть дочь, замужем, – вздохнула Сара.
Руфат удивился:
– Может, и внуки есть? – спросил он, удивленно улыбаясь.
– Не верите? – перестала «рисовать» Сара. – Как хотите. Она уже пять месяцев как замужем. Мне тридцать шесть. Не настолько молода, как вам думается… А муж умер… Для меня…
Затем она снова вздохнула:
– Как ваша жена согласилась вас сюда отпустить?
Руфат тоже вздохнул:
– У моего тестя традиция: каждый Новый год отмечать со всей семьей.
– А вы почему не пошли?
– Сходил в первый год женитьбы, и этого оказалось достаточно, навидался сполна.
– Чего навидались? – Сара с интересом посмотрела прямо в глаза Руфату.
– Да так… Не нравится мне их компания. Свояки ведут себя так, будто кроме них мужиков нет. Работают ведь в «жирных» местах… А я всего лишь мастер по ремонту телевизоров… Правда, я тоже неплохо зарабатываю. Но, тем не менее, уважения от них не вижу. Как только собираюсь что-либо сказать – они меня перебивают. И жена под столом толкает ногой – как бы я не ляпнул чего лишнего. Тесть их на руках носит, а на меня внимания не обращает… Человек ведь должен оцениваться не за должность и деньги, а за человечность, верно? Как бы не так… Мне уже надоело жить без уважения, без должной оценки. Каждый год говорю жене: не иди. Плачет, ссорится, обижается. Я этого вынести не могу и потому соглашаюсь. Детей она тоже берет с собой… Новогодний вечер – моя самая одинокая пора. Сегодня я тоже сидел перед телевизором. Вдруг позвонил Тофик и сказал, что все собираются на даче. Честно говоря, я удивился. Дача? Зимой? Но согласился. Ребят давно не видел. Мы ведь дружили вчетвером: Тофик, Рауф, Акиф и я…
– Тофик, Рауф, Акиф и Руфат… В имени каждого из вас есть буква «ф»…
– Что? Я совсем не обращал на это внимания… Какая еще буква повторяется в наших именах?
– …По-моему, больше никакая.
Немного помолчали. Молчание нарушил голос Сары:
– Не обидитесь, если я кое-что скажу?
– Нет, конечно.
– Кажется, у вас с Тофиком прохладные отношения. Я обратила внимание: он не шутит с вами так, как с другими друзьями…
– Некогда мы были очень близки с Тофиком, – вздохнул Руфат, – выросли в одном дворе, дружим с детства. Затем появился Рауф и взял на себя половину внимания, которое Тофик оказывал мне. Потом пришел Акиф. Они стали дружить друг с другом теснее, я остался в стороне, не знаю, почему, может, потому, что я, в отличие от них, без высшего образования… Таким образом, одним прекрасным днем я обнаружил себя лишним человеком, забытым. Понимаю, почему они сегодня меня вспомнили. Сделали одолжение.
Еще некоторое время помолчали. Внутри хлопали в ладоши, топали ногами.
– Веселятся, – сказала Сара.
Окна нижнего этажа были залиты ярким светом. А в тёмных окнах верхнего отражался свет луны.
– Бывшие друзья, – понизил голос Руфат, – бывшие знакомые, бывшая любовь… У меня всё это было. А у вас?
– …
– Разве у вас не было бывшей любви?
Сара неотрывно смотрела на среднее из залитых светом окон. А Руфат, казалось, говорил для себя:
– Прежде мы любили друг друга безумно. Потом я узнал, что она раньше любила другого. С этим смириться я не мог…
– …
– По сути, у каждого мужчины до свадьбы бывает несколько любовниц. Но вы, женщины, по большей части остаетесь верны первой любви…
Сара не сводила глаз с окна:
– Когда вы вышли, Тофик танцевал?
– Кажется, нет, – пришлось прерваться Руфату. – Никто не танцевал. Разговаривали.
– Тофик разговаривал с той девушкой в черном платье?
– Я не обратил внимания.
Сара поднялась и принялась ходить из стороны в сторону:
– Я уже битый час здесь. Он так увлечен, что моего отсутствия не замечает…
Руфат много об этом думал. Люди всю жизнь ищут счастья, но сталкиваются лишь с болью, мучениями и смертью… Горстка людей, знающих верный адрес счастья, не желает делиться этим знанием с другими…
– Вы, мужчины, все такие?! – разозлилась Сара. – Сначала умоляете, встаете на колени, а после того, как овладеете – становитесь грубы, отравляете всю жизнь. Я жила в мучениях со своей первой ошибкой. Это стало второй ошибкой в моей жизни. А теперь он, наверно, влюбился в ту, что в черном платье. Потому что той девушке самое большее двадцать пять лет, она очень молода, свежа… Почему не женится? Он стольким жизнь отравил. Через какое-то время он остынет и к той, что в черном платье. Он вытягивает весь их аромат, а потом выбрасывает. Зверь, хищник, подлец… А я, глупая, его люблю… А сюда он меня позвал, наверно, для того, чтобы я проведала о его новом увлечении и оставила его в покое…
Шумиха раздавалась совсем близко. Это открыли дверь. Сара смотрела в проем с надеждой. Но дверь быстро закрыли. Она застыла, обратившись лицом к окну.
… Интересно, сколько часов он уже находился во дворе? Руфат только сейчас почувствовал, что мерзнет, поднялся, начал прохаживаться. Довольно долго шагал между виноградными посадками. Когда в последний раз он был на этой даче? Лет семь-восемь назад. Тогда он был еще холост. Приехали на «Жигулях» Тофика. Тогда Тофик еще не купил джип. Тогда эта дорога еще не была вымощена камнем… Не было и этого навеса из виноградной лозы… Вернувшись, он увидел, что Сара плачет.
– …Пока была жива мама, я терпела. Теперь ни на что не надеюсь. Где бы ни увидела пожилую женщину, сердце готово сорваться. Кажется, это мама стоит предо мной. Хочется помочь им всем… По соседству есть одна старушка. Я всегда ей помогаю. «Будь счастлива», – сказала она однажды. Я ушам своим не поверила, переспросила: «Что вы сказали?». Она повторила. «Куда мне до счастья», – сказала я… Я собрала елку. Приготовила бисквитный торт. Написала на нем: «С Новым годом!». Думала, придет дочь с зятем, справим праздник вместе. Семье зятя я не нравлюсь. Из-за знакомства с Тофиком. По их мнению, оставшаяся вдовой женщина не имеет права строить с кем-то новые отношения… Дочь они не пустили. А может, она сама не захотела. Позвонила, поздравила с Новым годом, вот и всё. Я отправилась за старушкой. Думала: товарищ по несчастью. Но к ней приехал сын. Вот счастливица! Хотя бы от праздника к празднику ее вспоминают… Два года назад Новый год мы встречали втроем: мама, я, дочь. В прошлом году только я и дочь. А в этом я осталась одна… И телевизор не работает. Я сидела и расстроенно смотрела на елку, и тут позвонил Тофик…
Фраза «телевизор не работает» всколыхнула Руфата:
– Почему ваш телевизор не показывает?
– Не знаю, включается, но ни изображения, ни звука…
– Знаю отчего, – тут же откликнулся и просиял Руфат, – я б его за пару минут починил…
Снова открылась дверь. Сара снова с надеждой уставилась в проем. Когда дверь закрылась, она посмотрела на позолоченные часы и спросила:
– Сколько ехать до города?
– Минут за сорок, сорок пять можно добраться… Максимум, час.
– До Нового года три с половиной часа…
Руфат зажег очередную сигарету. Странно: люди каждый новогодний вечер болтают, смеются, веселятся… А что они приобретают взамен? По сути, теряют еще один год жизни. Правильно ли радоваться потере? Кто-то умирает, а ты этому рад?
Немного погодя он уверился, что мысль-имитация «в этом году мне не везло, следующий, видимо, будет удачным» стала для всех устойчивым поверьем.
– Может, уйдем? – повторила Сара.
Руфат промолчал.
– Почему вы молчите?! Пусть поймут: у нас тоже есть чувства. Вы почините телевизор, а я угощу вас тортом. У меня они получаются очень вкусными. Пальчики оближешь...
– ...
– Ради Бога, давайте уйдем, – схватила она за руку Руфата.
– Как же так, неудобно ведь... – слегка дернулся Руфат.
– А по-вашему, они правильно с нами поступают?! – не скрывая обиды, отстранилась от него Сара. – Что это за неуважение по отношению к нам?!
Руфата постоянно беспокоила потребность людей отчего-то иногда врать, входить в другой образ. Выгодные тебе, устраивающие сегодня тебя отношения уже на завтрашний день становятся тяжелым ярмом, мешают тебе на тернистом пути к новым отношениям… Ты вынужден отдалиться от них, оставить в грязи эту цепь, обвившую твои ступни… Но наряду с этим ты прибегаешь к тому, чтобы скрыть свои действия, думая о том, что «неудобно»… Будучи голым, считаешь, что выглядишь одетым…
… Руфат зашел внутрь и вышел буквально через минуту:
– Вот и ваше пальто. Хорошо, что только у вас пальто белого цвета, иначе я бы растерялся… Жаль, меня заметили…
Луна стала еще больше, а погода холоднее. Они шли по краю канала. Дорога была в рытвинах. Когда Сара оступалась, Руфат брал ее под руку.
– … Вы почините телевизор, а я поставлю чайник. Разложу еду, разрежу торт. Тарелки уже готовы.
Руфат закашлял.
– Вы, кажется, простудились? Всё из-за меня, я отобрала вашу куртку…
– Ерунда.
– Захотите, поставлю вам банки. Даже помассирую козьим салом…
Скромная уютная квартира. Посредине украшена елка. На столе стоит торт. Дымятся две чашки с чаем…
Руфат ощущал жар, тепло, тело приятно покалывало. Ему стало лучше и он принялся кокетничать впридачу:
– … Скажу сразу: индийский чай я не люблю, куда ему до нашего лянкяранского!
– А какие блюда вам нравятся?
– Без разницы. До сих пор дома по моему заказу ничего не готовилось.
– Что вы говорите?! Мой муж любил вкусно поесть. Я, можно сказать, из кухни не выходила. Он что попало не ел, командовал: «Приготовь пити, кюфте-бозбаш… Приготовь лангет…» Эх, чтоб он подавился… Он меня не ценил…
Руфата мучил вопрос, который он затруднялся озвучить: «Почему вы расстались?» А еще его очень интересовало, где и при каких обстоятельствах познакомились Сара с Тофиком…
Канал всё уходил и уходил дальше…
– Ничего, – сказала после долгой паузы Сара. – Сегодня будет готово блюдо по вашему заказу. Есть фарш, есть мясо для соуса. Впридачу есть и курица. Я приготовлю вам ваше любимое блюдо, а вы пролистаете альбом. Я фотографировала дочь на каждый ее день рождения. Восемнадцать фотографий. Ваш друг тоже любил смотреть фотографии…
Сара глубоко вздохнула… На ее лице возникло прежнее застывшее выражение.
Они продолжали идти. Когда оставили поворот позади, вдали показались огни города.
Руфат радостно вскрикнул:
– Вот огни микрорайона… В квартире сейчас тепло… По всей вероятности у вас есть музыкальный центр. Вы умеете танцевать?
– Говорите, вас видели, когда вы забирали пальто? – оглядывалась Сара.
Внезапно шаги Руфата стали тяжелее.
– Да, видели, – сказал он расстроенно.
Они продолжали молча идти. Время от времени слышался вой ветра. Сара часто оступалась…
Вдруг позади послышался сигнал. Свет фар автомобиля был направлен на них. У Сары дрогнул голос:
– Это он…
– Да, – вздохнул Руфат.
Они были уже довольно близко от города. Сара ухватилась за руку Руфата:
– Давайте сбежим.
– Как же так, нельзя…
– Нет, можно. Пусть поймет, что я не вещь. Пусть увидит, что я от него сбегаю, что я его ненавижу…
– Ладно, вы можете его ненавидеть и бежать. Но с моей стороны это неправильно.
– Прошу.
– Не хочу впадать в ребячество…
– Умоляю…
Они и вправду принялись бежать…
Кажется, автомобиль тоже добавил скорости.
– С ума сейчас сходит… Ну и пусть… – говорила Сара, задыхаясь. Потом остановилась: – Жалко его… Пускай доедет. По этой дурацкой дороге мы бежим быстрее его машины…
Руфату тоже пришлось остановиться. Перед ним рушился целый мир: теплая квартира, неработающий телевизор, украшенная елка, бисквитный торт, лянкяранский чай…
Внутри него поднялся гнев против приближающегося автомобиля. Он был готов разнести его вдребезги.
А голос Сары доносился словно откуда-то издалека:
– Я была уверена, что он поедет за мной. Увидите, как он будет сожалеть… Он знает, прекрасно знает, что хотя девушка в черном платье моложе меня, ей со мной ни за что не сравниться…
Они смолкли и стали дожидаться автомобиля. Казалось, это мгновение растянулось на целый год.
… Автомобиль притормозил перед Сарой. Прежде всего Сара поняла, что это не «джип» Тофика. Ей стало больно. И тут же посетила надежда: может быть, из-за обилия машин во дворе Тофик не смог выехать на своей машине и приехал на одном из автомобилей гостей… Однако…
Незнакомый полный мужчина высунул голову из окна и сказал с сожалением:
– По тому, как вы бежали, я понял, что вам очень холодно… Что поделать, ей-богу, свободных мест у нас нет… Сами с трудом уместились… Хотели перед Новым годом сделать шашлык на даче…
Руфат провожал взглядом автомобиль до тех пор, пока тот не скрылся из виду. После того, как красный свет его тормозных огней скрылся из поля зрения, он глубоко вздохнул, обернулся к Саре и сказал дрожащим голосом:
– Может, вернемся?
Сара сидела на плоском камне у обочины и рыдала. В лунном свете поблескивали ее слезы.

… Некоторое время спустя к ним подъехала полицейская машина…

– Ты обратил внимание, как устрашающе выглядит море во тьме? Ты когда-нибудь купался ночью в море?
– Нет.
– А я много раз купался. Однажды даже в историю попали. Под селением Новханы есть место – выступ, а вокруг возвышенность. Мы купались там. Прикинь, заходишь в воду, а близлежащих жилищ не видно. В нашем дворе был парень по имени Мехбалы, он нас и отвез на своем «Москвиче»-развалюхе. Фары он оставил включенными, и по их свету мы знали, где берег. Вдруг подлец выключил фары… Сколько мы ни кричали, чтоб он их включил – ему было побоку. Представляешь, прикидываешь месторасположение берега и плывешь немного в ту сторону, но вдруг сомневаешься: может, наоборот, ты плывешь в открытое море? Так и держишься на плаву,
замерев от ужаса…
– Чем всё закончилось?
– Мы были выбиты из сил. Думали, утонем. Стали материться… В конце концов он включил фары. Когда мы выбрались на берег – были готовы убить этого подлеца.
– Ну и ну, я представляю…
– Знаешь, ночью вода нагревается, купаться не очень-то в кайф. Но так как нет людей – можно спокойно поплавать.
– …
– Ты уже не пишешь? С чего это?
– Они всей семьей сели за стол. Уже девять. Через три часа Новый год…
– Да, что верно, то верно. Но я кое-что чувствую. Будто бы годы так стремительно мчатся. Спроси кого хочешь – станет жаловаться на быстротечность времени. Кажется, прошлый Новый год был еще вчера… Отец мой приехал из района… Привез мяса, сыра, яиц. Я попросил у соседа жаровню и приготовил на балконе шашлык. Дети так радовались… Мясо из нашего района очень вкусное. Мясо животного, которое питается свежей зеленой травой, отличается от мяса здешних, которых кормят сухим хлебом. Яйца в наших краях тоже отличные. Желток как шафран…
– Вы положили что-нибудь для детей под елку?
– В каком смысле?
– То есть, купили подарки? Кажется, вашему старшему сыну пять, младшему – три года.
– Нет, им по пять и четыре года.
– Купили им что-нибудь? Мой папа до сих пор делает мне подарки в новогоднюю ночь. В детстве мой подарок ставили под елку. Я так радовался. Машина, мяч, автомат…
– Да нет, у нас такого не было. В деревнях елки не ставят.
– И сейчас не ставите?
– Жена покупает и украшает маленькую, для детей.
– А подарки? Подарки им купили?
– Честно говоря, мысль о покупке машины у меня серьезна. Экономлю деньги. Стараюсь попусту не тратить.
– Разве это попусту?! Ваши сыновья очень обрадовались бы подаркам.
– …
– Представляете, папа не ограничивался одними подарками для меня и сестры, он одевался в костюм Деда Мороза, чтобы нас позабавить. Вместо посоха он брал в руку скалку, стучал ею по полу и читал стихи:

Дед Мороз, Дед Мороз,
Я подарки вам привез.

– Правда, что ли?
– Не понял. А что тут такого?! Конечно, правда.
– Профессор дурачится? Не обижайся, но это, пойми меня верно, неправильно. Я всегда видел своего отца серьезным, внушительным. Достаточно ему было прикрикнуть, как мы не знали, куда спрятаться.
– Папа всегда обращался со мной и сестрой как с ровесниками. Но это не означает, что мы его не уважаем…
«Фиат» медленно продвигался вперед вдоль берега по маршруту «Волчий овраг – сады Сараи – дачи Новханы». Всё было окутано мраком. Расположенные слева дачи Новханы должен был сменить Джорат, оттуда они должны были доехать до Сумгайыта… А справа шумело бескрайнее море, погруженное во тьму…
Ализаде крутанул руль, уводя машину от ямы, затем зевнул:
– Всё-таки надо было тогда остановиться и перекусить.
–…
– Теперь придется голодать до тех пор, пока мы их, – указал он кивком на мужчину с женщиной за стеклом, отделяющим водительскую кабину от салона, – не сдадим…
– …
– Что ты о них скажешь? Босая девушка, которую мы задержали, полная загадка, и эти тоже. Как ты думаешь, что потребовал тот мужчина-демагог от этой женщины, что, бедная, знай только плачет?
– …
– К тому же она не похожа не распутную. Почему они ночью отправились на дачу, почему внезапно решили вернуться пешком? Очень интересно.
– …
– Но мужчина тот еще демагог, не так ли? Говорит, разве комендантский час, чтобы носить при себе документы? Ему кажется, что сможет меня провести. Много таких я навидался.
– …
– В чем, по-твоему, их проблема?
– …
– Я с тобой говорю.
– Да.
– Ты ведь перестал писать сообщения. Почему тогда не отвечаешь? Может, обиделся на меня? Ради Бога, скажи правду. Обиделся?
– Нет.
– Обиделся, знаю. По-братски говорю, сам знаешь, как хорошо я к тебе отношусь. Но раз слово вертится у меня на языке, я должен его сказать.
– …
На мобильный Ализаде пришел вызов. Он перезвонил:
– Да, слушаю... Скажи брату, чтоб он не наглел. Карандаши я купил вам обоим, как это он не разрешает тебе рисовать?.. Скажи, папа придет и накажет тебя… Ладно, я на работе, пока.
Он дал отбой и положил телефон рядом с коробкой передач.
– Вот было бы хорошо, если б сменили наше название. ППС совсем мне не нравится. Пусть сделают ППП. Патрульно-постовая полиция. Видишь, как хорошо звучит?
– …
– Правду скажи, Шахвердиев тебе нравился?
– Так себе.
– Может, ты не очень хорошо его знал. Он был далеко не хорошим. Всё делал с одолжением. Ничего приятного в нем не было. А сейчас видишь, как хорошо стало? Все заняты делом… Все ребята хорошие. Кроме одного Меишова.
– …
– Ты обратил внимание: начальник наутро в курсе всех наших разговоров? Меишов стукачит начальнику. Но пусть это останется между нами, ладно?
– …
– Не думай, что я его боюсь. Я не из робкого десятка. В одиночку, не пойми меня неверно, справлюсь с кучей таких, как он…
– …
– В общем. Не обращай внимания.
– …
– Снова приехали, да?
– Кто?
– Сопредседатели ОБСЕ. Вчера увидел по AzTV-1.
– Да.
– Я разобраться в их делах не могу. Уже двадцать лет… Приезжают, уезжают. Говорят, говорят, но ничего толком и нет.
– …
– Кажется, они приходят лишь поправить мягкую подушку, которую подложили под нашу голову. Как никак, а из-за гарабахской войны мы потеряли двадцать процентов своих земель.
– …
– Если б таким парням, как Мубариз Ибрагимов, дали б возможность – мы давно вернули бы свои земли… Ты только представь: в одиночку уничтожил целую роту. Они даже трупа его боялись. После того, как убили – связали руки…
– …
– Что это за свет? Видишь?
– Свет?
– Смотри вперед, на берег… Кажется, свет фонаря…
– Да, вижу.
– Сто процентов – это рыбаки. Что в этот поздний час рыбаки здесь потеряли? Разве ночью ловят рыбу?!
Ализаде сошел с дороги и, включив дальние огни, повел автомобиль в направлении света. Показались силуэты. Их было трое… Двое на ногах, один – присевший на корточки…
– Держи оружие наготове. Тут что-то нечисто!
– Готово.
– Как только я приторможу – выходим вместе и подходим к ним. В целях осторожности не подходим ближе пяти метров. Есть?!
– Есть!
Ализаде остановил автомобиль. Они оба вышли. Трое мужчин в длинных резиновых сапогах и брезентовых плащах, обернувшись, смотрели на них. На земле лежал еще один мужчина, завернутый в одеяло.
– Сержант полиции Ализаде. Что вы тут делаете ночью?! Что с этим гражданином?!
– Начальник, мы его вытащили из моря. Он тонул, – медленно проговорил обросший бородой худощавый мужчина.
Ализаде подозрительно взглянул сначала на завернутого в одеяло человека, затем рыбака:
– Кто купается зимой, чтоб к тому же тонуть?! Что ты несешь?!
– Начальник, разве купаться обязательно?! – худощавый мужчина закурил.
– А что еще он мог делать в море?
– Этого я не знаю. Мы ловили рыбу чуть ниже, уже смеркалось. Закончили со своими делами. Вдруг увидели подбежавшего молодого парня, который кричал, что тонет человек. Вот мы и подоспели.
Ализаде неприязненно смерил взглядом костлявого мужчину:
– Слушай сюда! У тебя есть разрешение на ловлю осетрины?!
Мужчина выпустил дым из ноздрей и усмехнулся:
– Начальник, ты меня не смеши. Какая еще осетрина? Осетров здесь не осталось. Чтоб поймать осетра – надо плыть либо в сторону Астрахани, Красноводска, либо Ирана. На сумгайытском побережье, загаженном отбросами, осетрам делать нечего. Мы ловим воблу, судака, кутума… Ты б еще лосося приплел.
– Ладно, ладно! – вышел из себя Ализаде от неуступчивости мужчины. – Не спорь! Что вы вытворили с этим гражданином?!
– Начальник, аксакал ведь сказал, что этот человек тонул, а мы его спасли, – включился в разговор светловолосый, относительно молодой рыбак.
– Товарищ, во-первых, тебе слова не давали, – совсем разошелся Ализаде. – Во-вторых, что за чушь ты несешь? Тонуть?! Кто в это время купается в море?! Молча наблюдавший за их разговором всё это время Гулиев шепнул на ухо Ализаде:
– Может, он хотел покончить с собой? Не обязательно ведь купаться…
– Знаю, сам их расспрашиваю, – сказал Ализаде товарищу и упрекнул себя за то, что всё это время не мог осознать эту простую истину. Затем, держа руку на кобуре, подошел к завернутому в одеяло человеку: – Гражданин, они вытащили вас из воды?
Мужчине было лет сорок-сорок пять. Его губы посинели от холода. Глаза были приоткрыты:
– Да, – простонал он.
– Что вы делали в воде? Хотели покончить с собой?
– …
– Начальник, – сказал худощавый, обросший бородой рыбак, – мы вытащили его из моря и повернули головой вниз. Он наглотался воды. По виду похож на интеллигента. Был в костюме, галстуке. Мы его раздели и одели в свою одежду, завернули в одеяло. Ему повезло: не очень холодно, нет мороза. Он только пришел в себя, мы напоили его горячим чаем… Добавили в чай немного спирта, чтоб бедняга согрелся. Сам знаешь, рыбак всё необходимое носит при себе. Потом он потерял сознание. Мы заново принялись приводить его в себя. Знал бы ты, сколько мы уже тут
торчим… Своих дел у нас хватает.
Ализаде снова обратился к лежащему на земле человеку:
– Вы живете в Сумгайыте?
– Да.
– Почему вошли в воду?
– Не знаю.
– Как это не знаю?! А кто знает?!
– …
– Документы есть?
– Нет.
– В таком случае мы отведем вас в полицейское отделение, как подозрительное лицо, там вы пробудете до установления вашей личности.
– Не хочу, – с трудом выговорил лежащий на земле.
– Хотеньем здесь не обойтись! – повысил голос Ализаде. – Закон – для всех закон.
Ализаде поручил Гулиеву усадить «подозрительное лицо» в автомобиль. А сам отвел худощавого рыбака в сторону и сказал:
– Уверен, ловля была удачной. Не угостите нас парочкой рыбешек?
Худощавый мужчина хотел что-то сказать, но потом исчез во мраке и вернулся с целлофановым свертком в руках…
– Начальник, – сказал мужчина, протянув сверток, – при нем я сказать не мог, но, по-моему, этот товарищ – псих. Мы спросили почему он вошел в воду, он ответил: «Там был зонтик, я хотел его достать»…
Потом худощавый мужчина уточнил, где завтра они могут забрать одежду, в которую облачили «психа», и одеяло, в которое они его завернули.
… Немного спустя в задней части «Фиата» сидели уже трое – двое мужчин и одна женщина.
Ализаде управлял автомобилем, а Гулиев смотрел на мрак через боковое окно…

Естественно, сегодня был обычный день, и он, привычно встав с постели, подогрел чайник в пахнущей морем квартире, выпил чаю со вчерашней заваркой и вышел из дома. Вот уже три дня как его супруга, поссорившись с ним, взяла с собой дочку, ученицу четвертого класса, и отправилась в дом своего отца… Больше всего его задело то, что перед уходом жена сорвала со стены все его почетные дипломы…
Сегодняшний день был особенным – последним днем уходящего года, всего через несколько часов наступит Новый год, но всё это ничего не меняло. Он снова, как и все последние месяцы, не знал, куда идти, но по многолетней привычке побрился, нацепил галстук в полоску, надел костюм и, также не изменяя привычке, вышел из дома… Сверху он надел легкий плащ.
Ноги снова привели его поначалу на приморский бульвар – к играющим в лото и нарды пенсионерам, а оттуда к морскому берегу…
… Вдруг он остановился.
По сути он не был так несчастен, как считал сам. Но знал также то, что не будет счастлив, насколько хочется.
Двое мужчин медленно прохаживались по кромке берега…
Бабушка с внуком чертили какие-то фигуры на песке…
На берегу стояла белая «Нива». Из открытых окон раздавался речитатив рэпа…
В двадцати-двадцати пяти метрах от берега три рыбака, выстроившись в ряд, осторожно извлекали брошенную в море сеть…
Ему стало интересно. Поймают ли золотую рыбку? Захотелось увидеть чудо и поверить в существование чуда. Но он тут же сменил мнение. Ему захотелось увидеть в сетях самую обычную, но большую рыбину.
Он стал грезить о большой рыбине, бьющейся в сетях и разбрызгивающей воду на рыбаков…
… Никто не понимает, что он всё потерял. От него снова и снова что-то требуют… Знай только повторяют: Гулам, ты должен! Что у него осталось? Чувства, эмоции, любовь, надежды, мечты… Он всё отдал…
Никто не хочет понимать и того, что в момент выбора он пошел не в ту сторону, где лаяла собака, а в ту, где горел свет. Просто собака залаяла на него в той стороне, где горел свет…
Он зашагал так же внезапно, как остановился. Не разбирал, почему здесь задержался… Рыбаки, их сети и большая рыбина исчезли в той стороне его жизни, которая разбилась вдребезги… В той стороне до этого момента много чего произошло. Впоследствии он и не пытался ничего извлечь из памяти…
Шел вдоль берега, отдалялся от города… Он родился в этом городе, был с ним чуть ли не ровесником. Осенью отметили шестидесятилетие города. В то время ему исполнилось сорок лет… С самых ранних лет он видел город и море вместе. Город за эти годы совсем изменился, но море было тем же. Во все эти годы, с самого детства до сего дня, приходя каждый раз к берегу, он устремлял свой взгляд в морскую даль, горел мечтой увидеть белый-белый корабль. Отчего-то ему всегда казалось, что тот самый белый корабль принесет ему счастье. Что выйдут его книги, во всем мире его узнают как писателя-философа, он прославится, разбогатеет… В студенческие годы он даже решил, что когда начнет работать и разбогатеет, то даст немалую сумму капитану какого-нибудь белого корабля в столичном порту, и корабль приплывет в его город, к горизонту видения…
К сожалению, по прошествии времени он понял: если белый корабль не приплывет по собственной воле, чтобы принести ему счастье, у него никогда не будет много денег, чтобы дать их капитану и привести корабль сюда насильно…
… И в этот раз он расстроился, не увидев белого корабля. Даже прослезился… На этом берегу он видел лишь один корабль. Много лет назад. По сути, его и кораблем то назвать было нельзя. В конце прошлого века, еще в советский период утративший срок эксплуатации корабль «Большевик Нариманов» привели сюда и привязали к строящемуся здесь мосту. Вроде старались создать видимость порта. Со временем корабль сгнил, вода забила его трюм, он превратился в развалину… До недавнего времени из-под воды выглядывали лишь его корма и мачта, так как задняя часть полностью ушла под воду… А теперь даже их не было видно…
Ну и дела: три дня назад он рассказал дочери сказку «Белый корабль»…
Рассказал, что жила одна бедная семья. Каждое утро глава семьи отправлялся на берег, ловил несколько рыб, половину их готовила жена, а половину они продавали, чтоб купить хлеб… Однажды мужчина увидел красивый белый корабль, причаливший к берегу. Матросы корабля махали ему рукой. А капитан, достав изо рта трубку, улыбался ему. В тот день в сети мужчины попалась золотая рыбка. Трепыхающаяся в сетях золотая рыбка сказала человеческим языком: «Скажи три желания…»
… Несколько каркающих ворон ринулись на прибой. Что-то там нашли и принялись клевать. Эти черные вороны совсем его разозлили. Наверно, он знал, что это место – угодье чаек. Полет чаек, их нырок в воду – сам по себе был произведением искусства, это всегда доставляло ему душевное наслаждение. А теперь вороны, вызывающие безнадегу, пессимизм… Он нагнулся в поисках камня, чтоб швырнуть в ворон. На расстоянии трех-четырех шагов лежал подходящий камень…
… Но почему?! Почему человек падает, а потом не встает, боится снова упасть?!
Ему стало интересно: почему все хотят возвыситься? Для возвышения самым главным условием является наличие возвышенности. При отсутствии же возвышенности более крупные люди встают на плечи мелким…
… Он выпрямился и продолжил свой путь. Забыл и о камне, и о воронах.
Стояла зима, но море выглядело спокойным. Катились мелкие волны. С шипением бились о берег, затем таяли и исчезали. Хазри донес до него неповторимый запах моря.
В каждый свой приход он несколько раз повторял свой маршрут: сто шагов наверх, от закопанных наполовину в песок и не годящихся к использованию автомобильных шин, а затем обратно.
Еще ему нравилось отгонять чаек от того места, где грязная канализационная вода выливалась в море. Ему не хотелось, чтобы чайки испачкались…
Он с удовольствием собирал мелкие, гладкие ракушки вокруг полуразрушенной спасательной станции, на том месте где однажды легендарная рок-группа «Юху» при нем снимала клип. Выкапывал четыре ямки, собирал в одну – черные, в другую – белые, в третью – серые, а в четвертую – разноцветные…
Время здесь летело так стремительно… Дома – среди пустых стен, казалось, что стрелки часов объявили ему войну и потому не двигались, наслаждались тем, что держали его в воронке печали, мучений и горести. А здесь тех часов, тюремных конвоиров, не было…
Он заметил, что чуть поодаль, среди кустов лохового дерева, виднелось что-то красное. Присмотрелся внимательнее. На двух соседних пнях сидели девушка с парнем. Парень гладил девушке волосы…
По жару, охватившему тело, он понял: давно покинувшие его чувства снова ожили. Биение сердец двух влюбленных, их пылкая страсть словно перешла и к нему.
Вот сейчас парень начнет целовать девушку… Он сглотнул. Всем своим существом начал ожидать предстоящий ход событий…
Вспомнил, как давным-давно целовался с краснощекой дочерью почтальона у забора здания почты. Они целовались долгими минутами, вздрагивая от каждого звука, робко, не смея даже вздохнуть. Порой ему даже казалось, что они задохнутся…
… Странно, если ты не хочешь, чтобы цветы в твоем саду завяли – обязательно должен убрать ограду… Убрать, чтобы кто-то мог ими завладеть…
Странно и то, что все люди рождаются сами себе учителями. Подавляющее их большинство хорошо справляются с ученичеством. А учителями становятся единицы…
Он ускорил шаг и пошел в сторону заката. Парень с девушкой были уже в таком состоянии, что…
Но он позабыл о существовании парня в черной куртке и девушки в красном пальто…
Он шел, закрыв глаза, открывая их время от времени.
Смеркалось, и сумерки провожали редких людей на берегу по домам…
Он, голодный и одинокий, снова провел весь свой день в этой «свободной зоне» – на этом родном берегу…
Скоро наступит новый летний сезон. Здесь яблоку негде будет упасть от обилия людей. Купающиеся, загорающие, игроки в мяч, продавцы семечек, мороженого и воды…
А сейчас был лишь он и бескрайнее море…
Оставаясь с морем наедине, он любил рассказывать ему свои воспоминания.
… Он учился на третьем курсе. Лекцию им приехал читать сам профессор Заслонский из Московского Государственного Университета. Темой лекции была «Основные нормы нравственности». Профессор должен был читать два сдвоенных часа подряд. Под конец первого часа он в первый раз вмешался в спокойную, неторопливую, связную речь профессора и сказал с места:
– Законом материального мира является равенство, духовного мира – доброта. К сожалению, социальное расслоение портит материальный, а эгоизм – духовный мир…
Тут же сделавший паузу профессор поправил очки: «Кто это сказал?».
Он, борясь со стеснением, поднялся со своего места…
Немного спустя он во второй раз вмешался в лекцию профессора:
– Материальное, будучи зримым, всегда считается выше духовного, которое незримо. Лишь слепцы, видящие материальное и духовное одинаково – в качестве тьмы, не ставят одно из них превыше другого…
Профессор снова поправил очки: «А это кто сказал?».
И он снова нерешительно поднялся с места…
Под конец второго часа он снова не удержался от того, чтобы озвучить свою мысль: «Близко то, к чему можно прикоснуться, а то, что можно лишь почувствовать, всегда вдали»…
Профессор и на этот раз удивленно смерил его взглядом. Наконец, его сказанные напоследок слова «Человек может обрести духовность лишь настолько, насколько ему позволяют его материальные обстоятельства», – заставили профессора подойти к нему. Профессор попросил его подняться и сказал, что крайне удивлен: «Вы понимаете духовность иначе, чем Ницше, Кант и Гольбах. Вы – талант!».
И настойчиво попросил его согласиться поехать с ним в Москву, продолжить учебу в МГУ…
… Он задыхался. Остановился. Перевел дух. Готов был опьянеть от раскинувшейся перед ним красоты. На небе светилась огромная луна. Он никогда прежде не видел такой огромной луны. Окрасившиеся в темные тона море и небо слились, казалось, воедино… Луна воткнула в эти темные цвета серебряный световой поток… Исчезли и мелкие волны. Он не мог разобрать: море окрасилось в цвет неба, или небо впитало цвет моря… Это был неповторимый пейзаж. Он глубоко вдохнул запах моря. И только сейчас ощутил: этот запах, проникая в его квартиру через окна и двери, становится тяжелой вонью…
По правую сторону был виден полуостров и на нем силуэты постепенно погружающихся во тьму маленьких домиков. Он принялся считать разноцветные крыши, казавшиеся ему величиной чуть ли не с ноготь. Но ощутил: что-то терзает его дух… Что-то перехватывало ему дыхание, сжимало сердце, давило на голову…
Обернувшись, он заметил прямо перед собой сгнивший ржавый зонт, наполовину торчавший из воды. Зонт портил всё великолепие…
Он выругался. Ругал железо, его ржавчину, коррозию, даже мастера, когда-то смастерившего этот зонт, и его предков. Решил вытащить этот зонт, торчащий на расстоянии пяти-шести шагов от берега, очистить естественную красоту от этого фальшивого пятна. Он пошел к воде…
… И самой большой неправдой было то, что его обманывали не ложью, а истиной. Новая же истина – дитя старой лжи…
Скинув плащ и обувь, засучив брюки, он по колено зашел в воду. Вода была ледяная, холод пробирал до костей. До железного зонта еще надо было добраться… Он шел медленно, чтобы не порезаться осколками стекол и железа…
… Сделать добро означало простить то зло, которое причинили тебе?
«Не имеющие будущего старики ищут счастье в прошлых воспоминаниях. Не имеющие прошлого молодые ищут счастье в грезах о будущем. В самом плохом положении находятся среднего возраста люди, такие же, как он, которые не относятся к двум этим группам и потому обречены искать свое счастье в настоящем. Потому что вчера и завтра далеко. А сегодня – совсем близко, в полушаге».
… В голову приходили мысли, но они не могли сбить его с пути, не хотели предать исчезновению ржавый зонт в разнесенной на части стороне его жизни. Он был в воде уже по пояс. Ледяная вода его исполосовала. Внутри шевелилась дикая боль. До железного зонта он еще не дошел…
… Нитей, отделяющих его от других, обязательно должно было быть больше нитей, соединяющих его с другими…
Всю осень и оставшийся позади первый месяц зимы он сидел безработным и ждал прихода предстоящей весны. Импровизация времени превратила его желание осветить миры в желание зажечь лампу в холодные и мрачные зимние дни и осветить свое жилище…
Он знай только писал: когда закончились чистые листы, он принялся за ученические тетради своей дочери, исписал их целиком, привел в негодное состояние, затем, горестно плача, сжег всё написанное…
Он мыслил и страдал, понимал и ущемлялся. Спасение было в неумении мыслить и понимать. Разве это возможно?
… Вода доходила уже до горла. Теперь он был настроен еще решительнее. Камни стерли в кровь его онемевшие ступни, но он ничего не чувствовал, шел к железному зонту, который всё только отодвигался дальше в море.
Он пришел к непоколебимому мнению: этот железный остов является носителем абсолютного Зла…
В голове совсем прояснилось. Здесь небольшое место занимали слова дочери, которая со слезинками в синеватых глазах сказала, втянув запах из соседней шашлычной: «Я тоже хочу». Слова «Дядя, лучше б ты писал о криминале или сексе», редактора-молокососа, швырнувшего его текст под названием «Падение человеческой духовности», занимали чуть большее место. Слова другого кабинетного хозяина: «Ты уже пожилой, нам не подходишь», – занимали место побольше… Огромное место занимало то, как жена в слезах швырнула ему в лицо мятые манаты, заработанные продажей мелочевки по дворам… Большое, огромное место…
Лишь голова до сих пор не превратилась в кусок льда. Но по тому, как начала замерзать и она, он понял, что вода уже выше горла…
Но почему, почему по совету свояка, владельца магазина во дворе, он пошел на прием к человеку по имени «Аликрам-муаллим», попросил у него помощи? Самый состоятельный человек во дворе, владелец платного туалета в каком-то из парков Баку Аликрам-муаллим оттолкнул его красный диплом краем пальца, будто брезговал:
– Ей-богу, эти дипломы – ерунда, – сказал он и добавил, что время корочек прошло.
Потом этот человек, которого называли Аликрам-муаллим, сказал, что ему его жалко, он поможет ему заработать на хлеб детям и потому обязательно что-то придумает. Ровно через неделю Аликрам-муаллим передал ему через свояка, чтобы тот пришел вечером в кафе «Баяты», где они лично с Нураддин-муаллимом будут сидеть за одним столом, пусть подойдет к ним, Аликрам попросит Нураддин-муаллима, а тот в свой черед даст Гуламу работу.
… Вода была ледяной…
Он никак не мог дойти до железного зонта… До дна он уже не доставал…
Когда Гулам открыл большую, очень легкую пластиковую дверь, зашел внутрь и увидел представительной наружности человека по имени Нураддин муаллим, его словно молния поразила. Это был тот Нураддин, с которым они вместе проучились с пятого класса по восьмой. Этот высокий чернявый человек, который был старше него, в ту пору остался на второй год и стал его одноклассником. А по окончании восьмого класса его отчислили из школы, чтобы он продолжил образование в профтехучилище, так как в институте ему не место…
По дороге в институт и обратно Гулам несколько раз видел Нураддина в нижнем квартале, тот занимался тем, что запускал в небо голубей… Однажды Нураддин встретился ему в облике помощника слесаря со связкой ключей в испачканной мазутом руке…
Ну и дела, Нураддин тоже сразу его узнал, смерил взглядом:
– Эй, ты, отличник Гулам?
Так как он был отличником, в то время его так называли.
«Да, Гулам», – виновато произнес он и тут же понял, что вернется отсюда несолоно хлебавши. Кажется, они учились в седьмом, однажды он крепко пригрозил сидящему за ним Нураддину, который, вытянув шею как жираф, списывал у него. Они даже подрались…
Гулам упрекал, проклинал себя за недальновидность: «К черту быть отличником». Он принял как должное слова Нураддин-муаллима: «Ради Аликрам-муаллима я на всё пойду, но подходящей для тебя работы нет». Опустив голову, покинул кабину кафе. Последняя фраза Нураддин-муаллима, которую тот произнес перед тем, как Гулам собирался закрыть дверь, вонзились в его спину, будто нож:
– Свяжись со мной через Аликрам-муаллима в конце месяца, должен освободиться штат курьера. Наверно, ты справишься с этой работой: отнеси то, принеси это. Ты ведь был отличником…
… Рыбаки вытягивали сети. Черные вороны кидались в нечистоты в поисках пищи… Парень в черной куртке целовался с девушкой в красном пальто… Море словно срослось с небом…
Этот вид и полуостров вдали дополняли друг друга, а ржавый железный зонт этот вид портил…
Погоди, погоди… Кажется, всё это он уже видел. В очень далеком прошлом… В те времена, когда отец, взяв его за руку, приводил сюда – на берег моря… В те счастливые дни он созерцал всё это с детским интересом, удивленно расширившимися глазами…
Может, человек и вправду живет для того, чтобы избавиться от жизни?!
Всё неоднократно повторяется, и однажды всё повторится в последний раз.
Может, тот день настал?
… Он почувствовал, что задыхается. Раскрыл рот, ледяная соленая вода стремительно ворвалась ему в рот. Он мгновенно потяжелел, невольно закусил губу… Стал биться, сделал толчок, чтобы подняться на поверхность. Как только вышел из тьмы в полусвет – раскрыл глаза… Странно – сразу начал искать железный зонт.
Не было никакого зонта… Ни справа, ни слева. Ни спереди, ни сзади…
Еще раз ушел под воду. Сделал толчок и снова вышел на поверхность. Но ведь зонт был там. Ржавый, сгнивший зонт, наполовину погрузившийся в воду… Куда же он делся?
Затем море снова его поглотило…
На этот раз вода была уже теплой…
… Первой его заметила влюбленная парочка. Они уже поостыли. Так как смерклось, они вышли из кустов и шли вдоль берега. Заметив кричащего и бьющегося в воде человека, парень побежал до прибоя, но не нашел в себе смелости войти в воду. С другой стороны и девушка его отговорила. Вспомнив о рыбаках, которых он заметил, когда заходил в кусты, парень, не переставая кричать, побежал к ним…
Немного спустя рыбаки уже находились среди волн, пытаясь спасти утопающего…

Ему подумалось, что в первой половине жизни они готовятся ко второй. А во второй – к следующей жизни. И не находят ни одного беззаботного, свободного дня, чтобы сесть, удобно вытянув ноги…
Он поднял ворот пальто, чтобы спастись от декабрьского мороза.
Гюльнар не переставала торопить их:
– Давайте побыстрей. Я должна скоро быть дома, заняться готовкой и уборкой…
А Имран знай всё шутил:
– Эйюб, ради Бога, сколько лет ты уже носишь это пальто? Настоящий антиквариат, жизнью клянусь. Продай историческому музею. Себе купишь новое, а зайцам – корм.
Они оставили позади и этот переулок. Гюльнар вздохнула:
– Вот и этот год прошел…
До торгового центра они шли втроем. Здесь Имран сворачивал к своему дому. А они продолжали свой путь. (На самом деле у Имрана был автомобиль, кажется, «Мерседес». Но из-за ожирения печени он ходил пешком на работу и обратно.)
Где бы он ни был, что бы он ни делал, Эйюб всегда тосковал по этим пяти-десяти минутам, когда оставался наедине с Гюльнар…
Этот временной отрезок всегда заканчивался быстро, как безумно красивая музыка… И на протяжении пути Эйюб уподоблял себя пианисту, сидящему за черным блестящим инструментом и играющим ту музыку…
… Как только они оставили Имрана позади, Гюльнар прикоснулась к его руке:
– Что ты снова дуешься? Это ведь Имран, без шуток ему никак.
Как же не «дуться»?! Шутки Имрана порой выходят за все рамки… Лишь бы его печень побыстрее выздоровела…
Немного спустя Гюльнар спросила:
– Помнишь, как вы шутили в студенческие годы? На каждый праздник Новруз мы вспоминаем с Самедом ваши проделки и смеемся до слез. Да, до Новруза рукой подать.
Бесцветность серой улицы, серого воздуха, казалось, впиталась и в людей. Все спешащие куда-то прохожие казались серыми…
Снова Самед?
Он представил: на столе шекербура, разноцветные яйца, свечи, сямяни. За столом Гюльнар и Самед… Нет, Гюльнар и он. А рядом дети. Их дети. Свет от свечи то увеличивает, то уменьшает тени на голубых стенах (Гюльнар как-то сама сказала, что их стены голубые). Гюльнар рассказывает детям, что ваш отец (то есть Эйюб) с сокурсниками на праздник Новруз бросал шапку к дверям однокурсниц. А затем они составляли список праздничных даров и всё оценивали. Шекербура – пятнадцать баллов, гогал – двенадцать, яйцо – десять, яблоко – семь, конфета – пять баллов… Так они определяли самую щедрую семью…
Дети слушают Гюльнар и смеются.
– Эйюб, ради Бога, почему я тогда должна была занять второе место? Правда, главное, я обогнала ту тварь. Но должна была обогнать и Валиду. Вы судили пристрастно. Бедная мама, кажется, та ушанка была Эльдара, помню, как она наполнила эту ушанку всякой снедью. В ту пору редко у кого дома имелись московские конфеты, а мама положила шоколад «Мишка косолапый»…
При этих словах в голосе Гюльнар послышалось некое сожаление. Столько воды с тех пор утекло. Но женская конкуренция все еще дает о себе знать. Гюльнар и Валида в ту пору были самыми близкими подругами, и в то же время самыми непримиримыми соперницами…
Теперь Гюльнар счастлива с Самедом. Интересно, как все сложилось у Валиды, создала ли она семью, есть ли у нее дети? Где она работает? Или занимается домашними делами?
Его размышления о Валиде прервал голос Гюльнар:
– Ты прочел вчера статью о Расуле? Там была и семейная их фотография. А сегодня по телевизору покажут Самендер. Оба очень знаменитые.
… Он вздрогнул. Будто на пальцы упала крышка пианино…
Статью он видел, но читать не стал… О передаче тоже был в курсе. Смотреть не собирался…
– Многие из ребят женились на любимых…
А на сей раз будто бы силой нажали на упавшую крышку пианино и раздробили пальцы…
… Впереди во всей мощи стояло девятиэтажное здание, в котором жила Гюльнар… Естественно, из восьмидесяти одной квартиры (это число тоже некогда озвучила сама Гюльнар) лишь одна принадлежала Гюльнар и ее семье. Но здание казалось ему привлекательным, нежным и милым в целом…
– Чего это ты воды в рот набрал?
Что ей сказать?! Часто так бывало. Гюльнар говорила, он тоже что-то хотел сказать, обдумывал предстоящую фразу. Решал заменить некоторые слова новыми, принимался их подбирать… А потом становилось поздно. Гюльнар уже переходила на другую тему…
– Ладно, пока, я пошла. Ой… чуть не забыла. Еще раз поздравляю тебя с праздником.
Она вручила ему какой-то сверток и быстрыми шагами пошла в сторону своего блока. После работы все таким образом спешат домой. А он даже не помнит, что когда-нибудь спешил вот так домой. Он наведывался по пути в магазины, заглядывал в киоски, читал афиши. Затем, оглядывая этот безграничный проспект, думал, что  на жизненном пути никто не хочет дойти до последнего пристанища. Но что поделать? Ведь годы их гонят вперед.
Он поднял ворот пальто, тот снова упал…
Гюльнар не нарушает традицию, поздравляет его с каждым Новым годом. Отдаривается, поступает, как и он на Восьмое марта. Интересно, что на этот раз? Духи, ручка, галстук… Может, что-то другое? Он погладил сверток…
Впереди шли две женщины. Обе были закутаны в шали. Без теплой одежды. Наверно, беженцы из Гарабаха.
Он тяжело вздохнул. Если «сворачивающий горы» Самед (Гюльнар как-то сказала, что зарабатывает Самед очень прилично) увидит этих женщин, захочет ли купить каждой из них недорогое пальто или плащ?
Посмотрев им вслед, он продолжил свой путь. Снова поднял ворот пальто. Что-то зубы начали стучать от холода…
Нет, так нельзя, надо успокоиться. Неудачи и несчастья ждут, когда ты поднимешь руки и сдашься…
Он начал внушать себе, что все в порядке, все отлично…
Надо было купить кроликам корм. К счастью, зоомагазин был по пути. Он покупал корм всего на два дня, чтобы заходить сюда почаще. Вдоволь смотрел на синезелено-желтых попугаев, чирикающих в клетках, ослепительно белых хомячков, красных, черных и золотистых рыб в аквариумах…
– Как по твоему, в чем разница между хомяком и крысой?
– В чем же?
– В том, что у хомяка реклама сильная.
Каждый раз очкастый продавец, улыбаясь, задавал ему какой-нибудь вопрос, и он неохотно отвечал. На этот раз задал этот вопрос.
… Ну и ну, как быстро он дошел до своего здания? Холод пробирал до костей, так как одет он был неважно. Он был сам не свой. Ворча что-то под нос, поднялся по ступенькам (будь проклят этот пятый этаж!) и постучался в свою дверь. Он часто думал: если хоть что-то в этом мире ему принадлежит, то эта дверь из этого числа.
Хоть бы сегодня Зейнаб изменилась. Как-никак ведь праздник… Нашла время дуться. Как-будто рухнул мир, и она осталась под завалами…
Попробуй после этого съесть что-нибудь. Он оттолкнул тарелку с макаронами, вышел на балкон и закурил сигарету. Оба кролика съежились в углу. Он на них прикрикнул:
– Вы тоже хороши! Вечно сидите на одном месте. Не хотите шевелиться.
Один был белым, другой серым. Наверно, им было холодно, вот и съежились. Ему очень нравилось наблюдать за ними. Особенное удовольствие он получал, когда они, прошмыгнув через открытую дверь балкона, взбирались на кресло…
Сразу после того, как выкурит сигарету, он пойдет листать тетради с воспоминаниями, заново проживет те редкие счастливые дни, что были в его жизни…
Порой он забывает настоящее и живет лишь прошлым: мечты и чаяния снова заполняют его сердце, как поток. Серый мир снова становится ярким. И в этой ослепительной пестроте красок его счастье радостно ему улыбается… Он видит: между ними лишь пядь расстояния…
Может, самая крохотная, всего на десять-пятнадцать домов деревня во всем мире, приютившаяся в лоне гор…
Родное дыхание матери доносится до его лица, грубые руки отца треплют его волосы. Он спускается к берегу реки по росистой тропинке, сплетает разноцветный венок из цветов, завороженно созерцает восход солнца. Становится гостем скал и туманных гор, ежевичных кустов и ореховых лесов, кричит изо всех сил, голос его слышит весь мир: – Как красиво!!!
И странно, что и дыхание матери, и руки отца, и эта росистая тропинка, и журчащая река с улыбающимся солнцем – всё, всё, всё принадлежит ему. Ему одному…
Возможно ли навеки остаться в своем прошлом, никогда не возвращаться в свое настоящее?
… Вдруг он вскочил, как ошалелый:
– Зейнаб, где одна из моих тетрадей?!
– Эльчин взял поиграть, – спокойно отреагировала жена на этот рёв.
Он окликнул с балкона сына, но ответа не получил. Когда увидел тетрадь с желтой обложкой в руках одного из соседских мальчишек, его будто ударило током. Он рванулся во двор прямо в домашних тапочках.
Дети вырывали листы из тетради, мастерили из них «лодки» и запускали их в большую лужу на детской площадке, образовавшуюся после дождя. Один из них – мальчишка, в чьих больших глазах играла хитреца, едва завидев Эйюба, бежавшего на них с ревом «Верните мою тетрадь!», закричал «Полундра!». И все кинулись врассыпную. Если б Эйюб не поскользнулся и не упал, кто знает, сколько еще он бегал бы за сорванцом.
– Ладно, придешь домой! – огрызнулся на сына, стоявшего на углу здания и не сводящего с отца глаз.
Прихрамывая, вернулся назад и прежде всего взял сильно поредевшую тетрадь, которую бросили дети, затем зашел в лужу и принялся собирать «лодки». Несколько «лодок», отплывших совсем далеко, остались в воде. Он совсем обессилел, не мог их взять. Сквозь мокрые носки в ступни будто бы вонзались иголки.
Не обращая внимания на смеющихся над ним соседей, он вернулся домой с целой грудой «лодок». Так же не обращая внимания на гневные слова жены («Боже, пошли мне смерть. У других мужья горы сворачивают, а мой в игры играет»), он разложил листы на полу, чтобы те подсохли. Написанное чернилами никуда не годилось. Буквы слились друг с другом.
Может, все условились сегодня ему насолить? Сначала Имран, затем Зейнаб, а теперь Эльчин…
Ничего-ничего, позвонил двоюродный брат Ариф и сказал, что в воскресенье едут на охоту. Пойдет на охоту, немного развеется… Интересно, в чем особенности зимней охоты? На кого будут охотиться? Наверное, на птиц. На куропатку или же на лысуху. И, может быть, на зайца. Нет, на зайца рука не поднимется.
«С возрастом всё, что мы любим в этой жизни, постепенно нас покидает. Вдруг видим, очнувшись – ни кола, ни двора. Придет время, эта любовь тоже исчезнет».
Заграничный одеколон, купленный Гюльнар, он отложил в сторону. «Да, да, исчезнет, вот и все дела. В таком случае во имя чего мы будем жить? Наверно, будем утешаться тем, что уже всё на исходе, мы в этом мире лишь гости».
Он уже вызубрил слова «Versace. Homme. Eau de Toilette», которые читал в который раз, и даже мелкий текст о составляющих одеколона…
… Взял свой подарок и, потирая колено, прошел на кухню, к Зейнаб, которая кормила Эльчина. Некоторое время назад Зейнаб не дала ему как следует отругать Эльчина: «Ты как ребенок, собирающий игрушки, копишь эти пыльные, все в микробах тетради… Для чего, для кого? Не пойму…»
Он ограничился на сей раз тем, что грозно взглянул на сына, а тот улыбнулся. Затем слегка приобнял жену за плечи:
– Ради Бога, хоть сегодня не дуйся. Это мне купила Гюльнар, – показал он ей свой подарок.
Зейнаб оттолкнула его:
– Одну ты уже осчастливил, осталась другая.
Нельзя разве было прожить тихо-спокойно несколько этих праздничных дней?
Ему захотелось смягчить жену:
– Налей мне чаю… В воскресенье еду на охоту с Арифом. Он сам позвонил и позвал… Принесу тебе куропатку.
– Я тоже хочу, – сказал Эльчин, но, увидев грозный взгляд отца, снова улыбнулся.
– Только этого не хватало, – повысила голос Зейнаб, наливая в большую кружку кипяток из чайника. – В воскресенье исполняется два года сыну Ирады, пригласила.
Проклятье! Она всегда находила какую-нибудь причину, чтобы нарушить его планы.
– Но ведь она не пришла на день рождения Эльчина.
– Мы с Ирадой как сестры. Она не пришла потому, что их здесь не было… Ты на себя посмотри. Все, кому ты нужен по делу, становятся с тобой друзьями, братьями. А потом – грош тебе цена.
Он ощутил, что совсем съежился. Встал и прошел в свою комнату. Чай остался дымиться на столе.
Смотрел на тетради, а мысли витали где-то далеко. Взял телефон.
– Алло, это я, Эйюб. Знаешь… Прийти к вам? Нет, у нас тоже весело. Позвонил сказать, что на охоту съездить не смогу… Как это, какая еще охота? Ты ведь сам недавно приглашал… Ладно, ладно…
Положил трубку. Ох, как же болело колено. Нагнулся и собрал с пола высохшие листы. Было нетрудно написать новые слова поверх стертых. Потому что он помнил каждое слово чуть ли не наизусть.
«Сегодня Гюльнар обручили с Самедом, учащимся на два курса старше – сыном какого-то помощника прокурора. А я любил ее ровно три года. Три года тосковал по ней, не знал покоя. Почему же я побоялся раскрыть свое сердце, признаться?...»
… Вот тебе и Новый год.
Зейнаб уложила Эльчина спать и, кажется, легла и сама, было тихо…
Музыка, топот, смех, доносящиеся из соседних квартир, порой отзывались в приборах, собранных в их серванте.
От горечи стояли слезы в глазах. Он закурил сигарету. Впервые курил дома.
«… Моя жизнь прошла в общежитиях, тесных каморках, снятых в аренду. Я так тосковал, так тосковал по квартире, на двери которой было бы мое имя…»
«… Но, к сожалению, порой и квартиры не приносят человеку счастья. Четыре стены и потолок служат лишь для того, чтобы скрыть от соседей то, как ты несчастлив»…
… О Боже, что написано в тех листах, что остались в луже? Что там написано?..
… Пробило десять часов, и стрелки двинулись дальше. Он не стал бы оставлять свое любимое занятие, но телефонный звонок заставил его дрогнуть. Он нажал на кнопку и услышал пьяный голос Имрана:
– Чем занят, дорогой?
– Да так, ничего…
– Что ты там бубнишь? Ничего не понимаю.
– Говорю, что собираюсь спать…
– Ну и ну, разве в праздник спят? Я позвонил потребовать с тебя магарыч.
– Почему?
– Приходи к нам – увидишь. У нас шикарное застолье.
– Поздно ведь… В это время…
– Вовсе не поздно. Мы приготовили тебе сюрприз…
– Что за сюрприз?
– Она тоже у нас…
– Кто?
– Не прикидывайся незнайкой. Разве мы слепые? Не видим ваших отношений? Я о Гюльнар. Давай быстро, ждем…
Он чуть ли не бежал по безлюдной улице. Его сопровождала огромная луна.
Ну и дела, Зейнаб проснется утром и увидит, что его нет. Вот будет скандал. Надо придумать приличную отговорку. А с какой стати Самед отпустил Гюльнар? Наверно, отправил с ней одного из детей. Он всегда так поступает, когда собирается компания. Но ведь компании всегда собираются днем, до вечера. А сейчас так поздно. Надо еще встретить Новый год… Во всяком случае, интересно, как Гюльнар уговорила Самеда… Вот и окно Имрана. Свет выключен. Наверно, шутники танцуют. Как им взбрело в голову отмечать Новый год вместе? Ведь по дороге домой об этом даже не заикнулись…
Да, вот и блок. Кажется, третий этаж. Вот и дверь. «Аскеров Имран Аскер оглу».
Нажал на звонок. Он тоже обязательно укажет золотыми буквами на своей двери: «Джафарли Эйюб Али оглу». Чем он хуже Имрана?
Еще раз нажал на звонок. Наверно, сердце Гюльнар тоже так яростно бьется. Да нет, ей может быть совсем безразлично: придет Эйюб или нет. Скорее всего, сейчас она шушукается с подружками – Мединой и Зибой…
Он долго звонил в звонок. Они что, не собирались открывать ему дверь? Каждый занят своим, кому есть дело до звонка?!
Принялся ждать, не убирая пальца с кнопки звонка.
Когда, наконец, послышался звук отпираемого затвора, на сердце полегчало. Решил упрекнуть хозяина за столь долгое ожидание. Но…
Увидев вышедшие из орбит глаза посиневшего Имрана, растерялся.
– Я… ты… – промямлил он.
Имран долго не сводил с него глаз и вдруг внезапно расхохотался. Затем быстро посерьезнел:
– Ты что, дурак, не соображаешь, что нельзя тревожить людей по ночам?!
– Ведь… Ты… Компания…
– Это была шутка. Какой же ты непонятливый!
… Дорога обратно казалась длиной в вечность. Шаги путались, сердце бешено колотилось. К тому же он плакал. Рыдал, как ребенок.
Не знал, почему в голове крутилась лишь одна мысль: дымящееся счастье роскошных дворцов никогда не согреет ледяное несчастье жалких лачуг… Роскошные дворцы… Жалкие лачуги… Дымящееся счастье… Ледяное несчастье… Не согреет… Ни за что не согреет…
… Еле-еле добрался до своего двора. Который час? Идти домой совсем не хотелось. Свет фонарного столба падал на одну, свет луны – на другую сторону лужи. В полосе этого ближнего и дальнего света медленно покачивались бумажные кораблики.
… Поднимаясь тяжелыми шагами по ступенькам, вспомнил вдруг, что на одном из листов в луже написаны именно те слова, которые только что по пути вертелись у него в голове.
Остановился. Надо было подобрать листы…
Бегом вернулся назад и вошел в лужу.
Подбирал бумажные «лодки», стряхивал воду…
… Роскошные дворцы… Жалкие лачуги… Дымящееся счастье… Ледяное несчастье…

Немного спустя он заметил подошедшего к нему полицейского…

– Да ну его к черту. В гробу я видал такой праздник. Прямо как назло. Посмотри на этих. Точно наркоманы или карманщики. Бабки друг другу передают.
Ализаде ткнул Кулиева под ребра. Двое молодых людей стояли у среднего подъезда крайней четырехэтажки на проспекте и, отсчитывая, передавали друг другу деньги. Не отреагировав на вопрос Кулиева «А что здесь такого? Может обычный житейский случай?», Ализаде приказал:
– Мы на операции по задержанию. Держи пистолет наготове!
Они мигом налетели на парней. Один из них, прилично одетый, начал базарить, собирался кому-то позвонить, другой же стоял неподвижно.
Второй бесприкословно подчинился полицейским и тихо сел в «Fiat», первого пришлось затолкнуть в машину силком. Он грозился снять с них погоны, уволить с должности.
Ализаде тоже не молчал, говорил, что никого не боится, что еще не родился тот человек, кто посмел бы снять с него погоны. Дал тому понять, что имеет покровителя, где надо. Его мучала одышка. Машина набрала скорость. Бунтующий ругался, не обращая внимания на других пассажиров. Последние призывали его к спокойствию и вежливости, напоминая, что в машине находится женщина.
А его приятель забился в угол рядом с завернувшимся в одеяло Гуламом, обхватив голову обеими руками.
Руфат спросил, как его зовут. Он неохотно сказал и свое имя, и имя занятого елефоном друга.
– Я Яхья, а друг – Эльвин...

Свет не горел...
Зажегся...
Распространяясь по комнатам, домам, дворам, а также улицам, световой поток образовал целое море света.

Ну что ты скажешь?.. Снова эта помятая карта. Червовый валет. Не знаю, как эти негодники умудряются тасовать, что эта проклятая карта все время ему попадается. Он занес руки под стол и выдавил вторую карту. На открытом уголке заметил черную пометку, нервозно открыл третью, и снова шваль. За три карты всего девять очков. Бубня себе под нос, он все швырнул на стол.
Несмотря на то, что в помещении было прохладно – работал кондиционер, с него лился пот. И диван, на котором он сидел, скрипел, как назло. Уставившись на скуластую физиономию хозяина дома по имени Гоша, который за десять манатов с каждого сдавал «секам» свою квартиру в качестве казино, поднял вверх указательный палец, что означало: «Неси еще одно пиво».
Манатную бутылку хырдаланского пива тот продавал своим постояльцам за три, что приносило ему дополнительный доход. Играли вчетвером. За ночь выпивали около шести бутылок на каждого.
Васиф, сидевший напротив, шухарился с Марданом.
– Открыть?
– Открывай!
– Марданчик, у меня трояк, двадцать семь очков всего.
– Эй, Васифчик, ты что деньги хапаешь? Осторожно, подавишься. У меня тридцать.
Опять Мардану повезло. Счастливчик. Уже который кон выигрывает. И в этом ему везет, и в университете, и в жизни. Не каждому чуваку пахан двести тысяч может загрузить на карту: «Иди, мол, сынок, на день рождения тачку себе купи». У него, думаете, отец меньше, чем у Мардана, зашибает? Однако посмотрите, какую машину
купил сыну. Тьфу...
Он вздохнул.
Жизнь ему всегда казалась скучной. И в детстве, и подростком, и сейчас, когда молод. Он никогда не имел настоящего друга. Приятелей у него немало. Взять хотя бы этих троих сокурсников: Мардана, Турала и Васифа. Но никто не может показать ему невидимую сторону жизни, возбудить в нем интерес к ней.
В этом смысле Яхья чем-то отличается. Интересные вещи иногда рассказывает. Он имеет свои странности. И еще – старательный. Занимается. Зачеты и экзамены сдает самостоятельно.
В тот день домой они шли вместе. Дом Яхьи находится недалеко от его съемной квартиры. Он увидел, как в «Газели» везут зеленые в полоску арбузы и остановил машину, чтобы купить.
Яхья сперва не хотел покупать, так как сезон этих плодов еще не наступил. Но все же купили каждый по одному арбузу. Как пришел домой, разрезал свой арбуз. Внутри он оказался белым. Ругая продавца, стал набирать номер Яхьи. Выяснилось, что арбуз у Яхьи тоже оказался неспелым. Он предложил пойти и купить новые: очень хочется полакомиться арбузом. А когда душа желает чего-то, нельзя ей отказывать. Яхья стал отнекиваться: «Это судьба. Неспелый, так неспелый. Не тратить же все деньги на арбузы...» Вот эта черта в характере Яхьи никуда не годится. Прижимистый на себя. Он же, в надежде: авось на этот раз спелый попадется, пошел и купил сразу три штуки. И действительно, арбузы оказались красные. Он положил их в холодильник, а потом со смаком наслаждался красными и сладкими, как мед, арбузными дольками...
Он пасовал. Бросив на стол карты, стал наблюдать за игрой своих товарищей. Васиф не играл. С кем-то переписывался по мобильнику. Мардан с Туралом громко спорили между собой.
– Мардан, ты еще дышишь?
– А ты что думал?
– Сейчас я тебе кислород перекрою, будешь знать. Играем на пятьдесят манатов.
– На сколько?
– На пятьдесят манатов.
– Шутишь?
– Шутить будем в другом месте. В игре на деньги не шутят.
– Ладно, открывай.
– Ребята, а может, нам в Лас-Вегас смотаться?
– Больше ничего не хочешь? Скажи, что у тебя там?
– В Лас-Вегас, правда, нереально, а вот в Тбилиси могли бы поехать. Говорят, у них там отменные казино. Может, смотаться нам завтра? Ты что не раскрываешь?
– Слушай, через пару дней сессия начинается. Раскрываю, ты скажи, что у тебя?
– Что нам до сессии? Деньги есть, и все дела. У меня восемьнадцать.
– Ха-ха. А у меня двадцать!
– На, подавись!
В серванте, который стоял в углу, была всякая стеклянная посуда. Среди неё стоял старинный металлический кувшин ручной работы. Он хорошо разбирался в таких вещах. У них в районе через один квартал от их дома находилась мастерская медника Джумшуда, куда он часто наведывался. Какие только изделия не изготавливал мастер Джумшуд из меди: сковородки, казаны, подносы... Можно было засмотреться... У него тоже зародилось желание обучиться этому ремеслу. Мастер догадывался об этом и пытался обучать мальчика секретам своей профессии. Однажды даже сказал: если всерьез возьмешься за это дело, то из тебя хороший медник получится. Но когда об этом узнал отец, отругал его, как следует, заявив: «Никакой медник нам не нужен. Я из тебя прокурора сделаю...»
Он первый раз выигрывал с начала игры. Все три карты у него были пиковые. Двадцать пять очков. Кажется, другие игроки догадались и объявили «пас». Ему осталось только забрать все деньги в банке. И то хлеб. Может, впредь ему повезет в картах. Хоть что-то выиграет. Лиха беда начало.
Проигравший Турал швырнул свои карты и демонстративно встал из-за стола, объявив: «не играю». Стали уговаривать его, чтобы продолжил играть. А Турал – малый не из робкого десятка. Как бы ни проигрывал, домой уходил с деньгами.
Мардан снова стал спорить с Васифом.
– Раздавай по три четверти, пусть карты хорошенько перемешаются.
– Ты всегда заставляешь меня трудиться. Ничего, когда я буду заказывать, то потребую, чтобы ты раздавал по пять карт. Тогда тебе придется перетрудиться.
– Так трудно считать по четыре карты? Я же не требую, чтобы ты объекты своего пахана считал.
– Объекты моего отца тебе глаза колят? Как будто у самих никаких объектов нету.
Из-за приоткрытой двери доносилась вонь. Там был туалет. Временами вонь становилась невыносимой. Он сморщил лицо. Этот Гоша – падло, с каждой игры столько денег сдирает с них, а приводить свою квартиру в божеский вид – сдыхает. Посмотри, какой кондиционер у него допотопный. А этот запыленный скрипучий диван... Этого подлеца надо один раз потащить в его квартиру, чтобы показать, какой должна быть нормальная хата... Хороший у него хозяин. За четыреста манатов ему не квартиру сдает, а,считай, музей.
Турал, рассевшись поудобнее, взял его бутылку. Это взбесило его. Очень многое себе позволяет этот наглец. Он вырвал пиво из рук Турала.
– Не трогай мое пиво. У тебя что, денег мало? Не можешь себе купить?
– Эльвин, что это с тобой? Я хотел только посмотреть, твое это или нет. Ты что взбесился? Крохобор.
Из ребят он больше всех не любил Турала. Через каждые два дня он соблазняет всех пойти по бабам. Это еще терпимо. А в прошлый раз вообще вздурел. После того, как хорошо покушали и выпили, взял и положил на стол марихуану. Распутник. Совсем с пути сбился. Отец у него уважаемый человек, а сын каков. И еще ему ничего не стоит унизить человека. Бывает, дразнит его, бросив в лицо «деревенщина». Не всем же быть бакинцами.
Ну ладно. Выдавит свои три четверти. Авось, повезет.
Он выдавил свои карты. Йес, вот это клево. Первая у него – туз трефовый. Сразу приободрился. «Ставлю один манат», – сказал он и сделал ход, не взглянув на другие карты. Те трое тоже сделали ход.
Ему пришлось выдавить другие свои карты. Черт побери, продолжения не следовало. Бубновый король. Червовые восьмерка и семерка. Всего пятнадцать очков. Стал колебаться: пойти ему или нет? Сделал еще один ход на один манат. Турал увеличил ход до пяти манатов. Мардан объявил пас. «Десять манатов», – это сказал Васиф. Он бросил свои карты на пол. Никак не везет.
Открыл бутылку с пивом и стал пить из горла.
Ему нужны деньги. У них сессия. Староста объявил, что каждый должен принести по пятьсот манатов. В маркете он где-то триста должен. У Лейлы, его девушки, день рождения. Ей какой-нибудь приличный подарок надо купить. Манатов хотя бы на триста. За квартиру должен восемьсот, уже два месяца, как не платит. А еще – машина на ремонте. Ударил ее в тот день. Надо буфер поменять.
Отец каждый месяц две тысячи манатов высылает. Все равно не хватает. Ему же за квартиру платить, на бензин, еду, контуры, сигареты сколько уходит. В последнее время пахан совсем скупится. Две тысячи манатов – это разве деньги?
...Он выдавил карту. Снова пусто.
Выпил пивка, потом зажег сигарету.
Отчего так? Почему ему не везет? На этот раз деньги со стола схапал Васиф. И Васифу везет больше, чем ему. Его отец имеет власть в своем районе, а у Васифа пахан всего-навсего дорожным строительством заведует...
Гоша пришел и встал рядом.
– Ну, как тут дела, кто выигрывает, – спросил, щерясь. – Может, кто-то сигарет или пивка желает?
Мардан заказал пачку сигарет. И еще потребовал, чтобы в следующий раз сигареты у него были «Marlboro», а пиво – «Muller», по крайней мере.
Гоша, с противной улыбкой на скуластом лице стал оправдываться:
– Я не могу дорогой товар брать. Вдруг не купите, и я останусь в накладе...
Он думал о том, что купить Лейле. На день влюбленных он подарил ей дорогой набор духов от «Bulgari», на восьмое марта набор от «Cristian Dior», а та, неблагодарная, вместо того, чтобы «спасибо» сказать, скривила губы...
Может, купить какое-нибудь ювелирное украшение от «Svarovski»...
Сестра Яхьи, наверное, разбирается в таких делах. Надо попросить ее выбрать что-то красивое...
Выдавил карту. Черт, снова пусто...

Свет погас и снова зажегся.
Бесчисленные огоньки в виде мелких звездочек, слившись, прорвали тьму.
– Что случилось, почему ты сел?
– Ей-богу, сил уже нету, поясницу ломит...
– Только сто семьдесят два мешка натаскали, восемьдесят шесть на каждого. А ты уже устал.
– Честно говоря, учеба в университете меня утомляет.
– Ну, если так, тогда не ходи.
– Как не ходить. Мне же деньги нужны.
– Слушай, всех денег не заработаешь. Все равно мы ничего не унесем с собой на тот свет. Не будь таким падким на деньги.
Он злобно взглянул на Батю, по лицу которого пот лился градом, и с трудом удержался, чтобы не нахамить ему.
Отряхнул руки о свои брюки, которые тоже были все в цементе. Открыл кран, вымыл руки. Затем подставил рот под струю холодной воды и напился.
– Ну что, Яхья, перекур так перекур, – сказал Батя.
И стал ждать, когда тот отойдет от крана, чтобы вымыть себе руки. После чего подошел к столу, которого не видно было из-за груды цементных мешков. Кажется, обедать собирается. Так и есть. Он достал из полиэтиленового пакета вареные яйца, котлеты с хлебом, помидоры, огурцы, бутылку с фантой, положил все на стол и не забыл пригласить его. Запах свежих огурцов, а также жареных котлет пробуждали аппетит. У него потекли слюни, но он пересилил себя и отказался. «Спасибо, я сыт», – сказал Яхья и снова принялся пить воду из крана, чтобы как-то притупить чувство голода.
И в эту ночь ему надо перетаскать четыреста мешков, как всегда. Каждому по двести приходится. Каждый мешок весит сорок килограммов.
Батя сильнее и здоровее его. Однако как выполнит свою норму, завалится дрыхать. Словно изувер какой-то, не поможет ему. Ни одного мешка не сгрузит за него.
Ох, страсть, как аппетитно пахнут огурцы...
Прислонившись к мешкам, он сел на пол. Как бы ни трудно было им, все же выкручивались. Отец работал каменщиком. Неплохо зарабатывал. Руки у него были золотые. Он и сестра учились в вузе. Беда пришла, откуда не ждали. У отца началась гангрена на левой руке. Пришлось ампутировать. На тот момент у них не было денег на операцию и пришлось брать кредит в банке. (Бедный отец, все говорит, что люди берут деньги в кредит, чтобы заработать на хлеб, а я взял, чтобы лишиться своего хлебного дерева). После этого начались тяжелые дни. Деньги в дом не приходили, плюс еще надо было выплачивать ежемесячный взнос в банк. Какое-то время кое-как перебивались на деньги, что мать зарабатывала, прислуживая у людей. Но когда поняли, что этим не покрыть им расходов, он тоже решил работать. Пристроился к Бате, соседу своему, и стал ночью грузить мешки здесь – на цементном заводе...
– Айда за работу. Некогда нам!
Услышав призыв подкрепившегося Бати, он нехотя поднялся с пола. Почувствовал покалывание в ногах и руках. Ему трудно было разогнуться...
Восемьдесят восемь...
Восемьдесят девять...
Девяносто...
Скоро сессия начинается. Только бы не срезаться ему... Учебу в университете он принимал за основу для построения своего счастливого будущего (сам-то он хотел иметь другую специальность, но по настоянию отца пришлось учиться в этой сфере). Думал заработает денег, вытащит родных из бедственного положения, купит сестре приданое, женится на своей любимой Рене...
Ее последняя смс-ка не выходила из памяти...
«Ты себе кайфуешь. Бог знает, где сейчас гуляешь со своим дружком Эльвином. Даже на месаж мой не можешь ответить. Если я для тебя ничего не значу, так и скажи, чтобы знала и больше тебя не беспокоила».
Мог бы загрузить контуров в свой телефон на два маната?
Взнос за кредит ему надо внести послезавтра. Деньги за сегодняшний и завтрашний день – сорок манатов он целиком должен отнести домой. В месяц в банк платят триста шестьдесят манатов. Триста из них дома имеется...
Девяносто восемь...
Девяносто девять...
Сто...
Полнормы он выполнил. Как хорошо. Его охватила радость.
Ты только посмотри. Рена думает, что он с Эльвином кайфует. Ничего себе кайф. Он занимается здесь в новогоднюю ночь в тяжелым трудом. Рубашка его, потная и вся в пыли, прилипла к спине. Тело жгло и чесалось...
Эльвин – самый близкий ему из всех ребят в группе. Ему можно все рассказать, с ним можно делиться. Он может выслушать. Все же другие кичатся своим материальным положением. Но он скромен. Не задирает носа. К тому же настойчив и упорен. Взять хотя бы тот случай, с арбузами.
Арбуз оказался белым, но он не поленился, пошел и купил другой...
Эх... Хорошо, однако, когда выпадает второй шанс человеку в жизни...
Сто пять...
Сто шесть...
Словно всех людей художник одной кистью и одними красками рисует. Требования родителей к детям одни и те же, да и ожидания детей от своих родителей не отличаются разнообразием. Те твердят: будьте разумны, учитесь. А эти говорят: дай столько-то денег, купи то-то... То же самое с ожиданиями девушек от парней и парней от девушек. Эти говорят: уделяй мне внимание и заботу. Те же нудят: не смотри на другую...
Интересно, что будет, если однажды взять и поменять кисть и краски у художника. Ну, чтобы на свет родились новые требования, желания и ожидания. Чтобы все изменилось. В корне...
– Перекур!
Голос Бати оторвал его от раздумий. Цементный мешок, от тяжести которого согнулся, кряхтя, он сбросил в кузов грузовика и присел там же, прислонившись на задние колеса машины...
Почувствовал в паху тупую боль, которая перешла затем в резь. В прошлый раз он спросил у Бати, что это может быть? Тот ответил, что это, наверное, грыжа.
Не дай бог, вдруг на самом деле заболеет. Как быть тогда? Который час?
В просвет между крышами он посмотрел на ночное небо. Звезд было немного. В небе, чертя дугообразную траекторию, двигался мигающий красный огонек в виде треугольника. Сердце затрепетало. Самолеты – его больное место. Он с детства зачитывался любой информацией о гигантском небесном корабле в старых номерах журнала «Наука и жизнь», что были у них в доме. Он знал о всех деталях, моторе, а также панельных приборах его. Он даже изобрел симбиоз самолета, отличающегося неподвижными крыльями от вертолета, наличием мотора – от планера и мощностью аэродинамического взлета – от дирижабля и аэростата, а также обогащенного всевозможными преимуществами этих летательных аппаратов. Даже сконструировал из бумаги его модель.
Ему удалось встретиться в Академии Наук с одним ученым, которому он рассказал о своем желании создать мини-вариант такого аппарата. Тот же в свою очередь объяснил, где и по какой цене он может приобрести детали для реализации этого проекта. Но когда он сказал отцу о своей идее и попросил у него денег, тот заявил, опустив взгляд, что средств у них на такие вещи нет.

Свет снова погас, а потом зажегся. Что это такое? Уже в который раз так происходит...
Каждый раз меняют карты. Покупают новые, а к концу игры они становятся потрепанными. Многие можно узнать с обратной стороны. Но ведь не каждая запоминается так, как червовый валет. Как догадаться, какая карта с более потрепаннымуголком, а какая – менее? Какая с горизонтальной линией посередине, а какая – с вертикальной? Как запомнить, какая карта смята в двух местах, а какая – в трех? Какая из них с желтым пятном, а какая – с черным? Одарил бы бог человека таким талантом, чтобы одним взглядом можно было бы запомнить все карты. Вот бы было клево. Все деньги выиграл бы у этих шакалов.
Он внимательно осмотрел всех своих товарищей. Мардан и Турал играли со всей бдительностью. Все их внимание было сосредоточено на игре.
А Васиф то и дело косился на телефон. Какой беспечный. Будто на кону не деньги, а фантики. И, проиграв, не расстраивается.
Он и в университете такой. Весь день ходит с телефоном в руке. Даже когда машину водит, одной рукой руль держит, другой – мобильник. Вечно с кем-то переписывается.
Сколько раз за время игры и он, и Мардан с Туралом просили его, чтобы отложил телефон и не сбивал ход игры, все бесполезно. Да еще грозится, что сфотографирует их за игрой в карты и выложит в «Instagram», «чтобы паханы ваши опозорились»...
Внезапно он почувствовал спазм в голове. В последнее время с ним часто происходит так: сознанием овладевает какая-то мысль, сжимает какое-то время голову, а потом отпускает.
Отчего это в жизни постоянно чередуются радость с печалью, так же, как день с ночью?
И почему одни и те же явления не приносят только радость или только печаль. То, что сегодня доставляет радость, завтра может доставить боль?
Однажды он столько думал, что чуть было ни лишился рассудка: отчего все в жизни так однообразно и скучно? Ничто не спасет человека: ни лихачество за рулем, ни любовные утехи, ни гульба в самых престижных ресторанах, ни покупка шмоток в дорогих бутиках...
В средней школе им преподавал учитель по имени Буньят. Пожилой человек был. И как-то он спросил учителя: почему это при наличии такого разнообразия красок в палитре рисунки у меня получаются серые? Учитель был мудрым человеком, подумав немного, ответил: изобилие красок порой приводит к бесцветию, точно так же, как их отсутствие. Закрашиваешь всеми красками подряд, и у тебя получается бессмыслица какая-то...
Он взял карты, которые раздал Васиф. Обе были шваль. Ударил по столу от злости. Когда перечислял свои предстоящие расходы, про один забыл. Ему срочно надо поменять телефон. Уже «iPhon 7» вышел, а у него все еще «iPhon 6». Душа нового телефона желает. Нельзя душе отказывать.
Турал опять продемонстрировал развязность, предложив: «Давай вызовем Хаялю с подружками, чтобы нам стриптиз показали» (он имел в виду девушек легкого поведения, с которыми недавно познакомился).
А самый дурацкий поступок в своей жизни он совершил не по настоянию Турала, а по настоянию Мардана. Последний ведь имел еще одну машину – «Нива». Это чтобы автохулиганить. Однажды от безделья Мардан предложил: «Давайте для экстрима нажмем на газ и выпрыгнем из окна, а машина перевернется». Турал с Васифом, долго не думая, поддержали идею. Он же возразил, сказав: «Это дурачество». Но когда товарищи стали подтрунивать над ним, обозвав трусом, он сдался.
Вблизи местности Джанги есть ужасный поворот, поехали туда. Отметили места, где должны выпрыгнуть с машины на полной скорости, всадив в землю палки. Для смелости и виски выпили.
Один Мардан вышел целым и невредимым из этого трюка. Васиф сломал руку, Турал – ребро, а он разбил себе голову...
Да, и еще учитель Буньят сказал однажды такую фразу: «Цветок может завянуть как без воды, так и от ее избытка». Но он не понял смысла этого выражения. Он взял карты, розданные Туралом. Мардан заказал две. Вышла сека. Игра стала более напряженной. Все четверо оказались в секе. Взял еще две карты. Выдавил. Первая была бубновая дама. Ну и дела. Когда он шел сюда, в кармане у него было пять стольников и тридцать по одному манату, чтобы сделать ход. А сейчас всего двадцать шесть манатов осталось.
У бубновой дамы была милая мордашка. Он почему-то решил, что и дальше ему повезет. Чуть-чуть отогнул уголок второй карты, увидел красный цвет и обрадовался. Выдавил. Снова бубны. Валет бубновый. Двадцать очков. Слава богу. Он почувствовал, как приятно заныло в голове, слегка затуманенной пивом. Он ждал этого момента. Ждал, когда настанет его час. И наконец он настал. Чтобы соперники не учуяли, он не стал увеличивать ставку, а прикинулся угрюмым и сделал ход на один манат. Мардан швырнул свою карту. Турал же с Васифом остались играть. Он поднял ставку до пяти манатов. Соперники продолжали играть. Он сделал ход на десять манатов, те тоже последовали его примеру. На кону было около шестисот манатов. Поскольку играли оба соперника, он не мог предложить открыть карты. Он также не рисковал предложить другим показать свои карты. Вдруг очки окажутся равные, и ему придется выйти из игры...
У него осталось всего одинадцать манатов. Снова пошел на десять манатов. Турал переглянулся с Васифом. Последний дал понять товарищу жестом, мол «У фраера, наверное, очки, иначе не стал бы рисковать». И швырнул свои карты в пас. «Иду на триста манатов», – заявил вдруг Турал...
Ему стало не по себе. Только этого не хватало. А может, пугает. Не может же быть, чтобы у того тоже оказались большие очки.
«Будь мужчиной, я же не фашист какой-нибудь. Открой свои карты», – стал предлагать он, однако Турал стоял на своем.
Это же большие деньги. Он и проигранные может возместить, и плюс разбогатеет еще.
Он чуть ли ни умолял: «Давай раскроемся. У кого будет больше, тот и выиграет». Но это не подействовало на Турала. Тогда он предложил делить деньги пополам, но тот опять был неумолим. «Нет и все», – твердил подлец своим безразличным взглядом.
Он был в безвыходном положении. Когда предложил открыть за триста манатов, Турал стал требовать, чтобы он положил на стол эти триста манатов. Его слова о том, что он внесет деньги завтра, не возымели действия. Турал отступать не собирался...
Просить в долг у других игроков по правилам игры тоже не допускалось...

Сто сорок четыре...
Сто сорок пять...
Сто сорок шесть...
Яхье тяжело было дышать. Под тяжестью огромных мешков он едва держался на ногах.
Батя выполнил свою норму и мылся под душем. Яхья пьянел от шуршания воды. Всего в одном шаге от него был комфорт, было счастье. Но тебе еще предстоит заслужить это...
Ничего, отдохнет на летних каникулах, выместит свою усталость... Днем будет отдыхать, а ночью работать. Хорошая эта работа, ее нельзя упускать. Дай бог здоровья Бате. На работу его устроил. Характер у него, правда, скверный, недобродушный, но он все же благодарен ему за эту работу...
До летних каникул целых семь месяцев...
Однако о каком отдыхе он может позмышлять? У отца Мардана в Бузовне ресторан имеется. Он никогда ни о чем не просил своих сокурсников, но на этот раз придется. Днем на каникулах будет работать там, а ночью – здесь. Ему еще много денег надо заработать. В доме все сыплется. Надо подремонтировать. Обстановка в квартире и домашняя утварь пришли в негодность. Следует обновить. Сколько денег на все это требуется.
Невысыпание, видать, судьба его.
Сестра-бедняжка пристала в тот день, мол, ты не высыпаешься, переутомляешься, веди меня тоже таскать мешки с тобой...
Дай бог ей счастья, хорошая она, сердобольная.
Если мог бы немного подзаработать, купил бы ей шмоток. А то бедняжка выделяется среди своих подружек одеждой.
Когда заметил человека, заходящего в амбар, удивился. Кто это мог быть в такое время?
Это был Эльвин. Когда он увидел почерневшее лицо своего товарища, удивление его удвоилось.
– Эльвин?! Что-нибудь случилось? – спросил он встревоженно.
То, что рассказал Эльвин, для него было как нож в сердце.
– Влип я. Мне нужно триста манатов.
Он не спеша отряхнул с себя цементную пыль, умылся под краном и сказал: «Пошли».

* * *
Свет снова погас.
Вытесняясь из комнат, домов, дворов, а также с улиц, огромный световой поток погрузился в черную бездну.

Эльвин стал ждать у подъезда, Яхья поднялся наверх и быстро вернулся с деньгами. А когда он передавал Эльвину купюры, полицейские их накрыли...

Вещи, о которых она не могла говорить, вещи, о которых она даже боялась задуматься, оставшись наедине с собой, снова не оставляли ее в покое.
Один благородный человек позвал ее к себе, чтобы помочь и тем самым дал надежду. Теперь она шла за своей надеждой. Но боялась задуматься о счастливой концовке. Так как она привыкла к плохому, хорошее казалось ей недостижимым…
В этот новогодний день она должна была отправиться в район, вместе с матерью и сестрой они должны были отметить Новый год в доме у деда. В эти два года, когда она была студенткой, в каждый праздник она отправлялась к родным, немного успокаивалась в их окружении, отдалялась от печали и грусти. А на этот раз отправиться не смогла…
Она находилась в очень трудном положении. Кое-как уговорив мать с сестрой, она убедила их отправиться без нее… Сказала, что у нее незачет в колледже, и за эти два-три дня она должна сходить к преподавателю и подготовиться, чтобы получить оценку. В противном случае с колледжем придется распроститься…
Утром просыпаться не хотелось. Знала, что она дома одна. Одиночества она очень боялась. В этой однокомнатной хрущевке, которую они снимали, она бродила, как призрак…
Было пасмурно. Иногда накрапывал дождь. Всегда в таких случаях она думала, что дождь оплакивает ее участь. Небо – это голова, облака – глаза, а дождь – слезы.
Ей надо было отправиться пешком по тому адресу, что назвал благородный человек – на «Железный базар», о котором прежде она не слышала. Потому что не было даже лишней копейки, чтобы заплатить за проезд на маршрутке. Точнее, мать перед уходом оставила ей два маната. Но она не могла притронуться к этим деньгам. Требовалась сотня таких же манатов, чтобы выбраться из того трудного положения, в которое она попала.
О «Железном базаре» она лишь узнала, что это большая мусорка из железных отходов. Люди приносят сюда ненужные, старые железные трубы, обогреватели, различные автозапчасти и бытовое оборудование, железные баки, шифер и сдают за гроши. А здешние дельцы прямо здесь перепродают некоторые вещи, например, железные трубы, баки тем, кто не в состоянии купить новые, а остальное сдают и хорошо зарабатывают.
Ей сказали, что это место в юго-восточной части города. Возле Каменного базара. Но намного ниже, на дне оврага.
Дорога была дальняя, но надо было идти, и она шла…
Отчего-то в праздничные дни она особенно горевала по отцу. В такие дни она никак не могла забыть этого родного человека, который, оставшись один на один с горестями и бедами, всё равно не переставал улыбаться. Однажды она услышала, как после очередной шутки отец сказал матери: «У меня, кроме смеха, нет оружия против горя…».
Они очень бедствовали. В ту пору жили в районе. Когда она училась в 5-ом классе, дядя забрал ее в Сумгайыт – к себе, сказал: «Пусть Гюнель остается с нами». Ее называли «дядиной дочкой». Раньше она думала, что дядя забрал ее в свою семью оттого, что любил. Лишь много времени спустя она узнала, что мать уговорила состоятельного брата забрать старшую дочь к себе, так как она была не в силах прокормить обеих…
Было 17-е февраля – один из дней, когда она оставалась у дяди. Мороз пробирал до костей. Она вышла на балкон, смотрела вдаль. Дома дядя играл с детьми в лото. Затем ее позвала двоюродная сестра: «Иди обедать». Дядина жена дала ей бутерброд с колбасой. Дядина семья называла копченую колбасу «черной», вареную – «белой». Теперь они ели «черную колбасу»…
Она была готова заплакать. Больше всего из съестных продуктов ее отец любил «черную колбасу». Есть она не смогла, прошла в ванную и тайком выплакалась. Часто так бывало. Здесь вкусная снедь в горло ей не лезла, перед глазами вставали не могущие прокормиться родные в районе…
В ту же минуту позвонили из района, сказали, что умер Ашраф. Она сразу же подумала, что это кузен матери, зовут Ашраф, наверно, это он умер. Она даже думать не хотела, что это мог быть ее отец. Когда дядины дети стали ее упрекать («Почему ты не плачешь? Твой отец умер») она провалилась под землю…
По дороге в район она умоляла Бога увидеть отца живым.
Соорудили большую палатку. Ее отца уложили посреди комнаты, накрыли красной шелковой тканью.
Она всегда прижималась щекой к его губам, чтобы он ее поцеловал. И сейчас поступила так же. Подумала, снова поцелует…
В ту ночь ее никак не смогли оттащить от тела отца, она до утра лежала с ним в обнимку, под утро так и заснула…

… Улицы были полны людьми. Повсюду продавались елки, разноцветные игрушки, серпантин, хлопушки. Дед Мороз и Снегурочка фотографировались с детьми на фоне искусственной елки…
Она была еще в центре города. До «Железного базара» было еще далеко.
Дождь время от времени усиливался, потом снова моросил. Во всех ее воспоминаниях в связи с праздником находился отец, а воспоминания, связанные с дождем, имели один адрес: Азер – ее сокурсник и первая любовь.
Воспоминания находились внутри старого сундука с тяжелой крышкой. Каждый раз ей приходилось с трудом, задыхаясь, поднимать и опускать эту крышку. «Не стану смотреть ни на одного парня, нельзя допускать никакой любви. Только учеба!» – говорила себе девушка, поступившая в колледж, но однажды обнаружила, что влюблена.
Молния вероломна. Сверкает и тут же угасает. Мгновенный свет также краткосрочен, как мгновенная радость. Она увидела Азера в свете молнии и обманулась в том, что будет радоваться вечно. Устремилась вслед за этим светом. Но в конце осталась одна. Одна со своим сердцем, одиночеством и слезами.
… Однажды была точно такая же погода – дождливый, холодный день. Азер ждал ее. Они вышли из колледжа и сели на автобус. Должны были сесть на тот, который едет вниз. Но сели на тот, который ехал наверх и затем поворачивал, чтобы растянуть совместный путь.
Ей было очень холодно. Азер взял ее за руки, увидел, что они ледяные. Затем расстегнул пуговицу на рукаве своей рубашки, просунул ее руки туда и застегнул пуговицу…
Для нее не было больше счастья, чем находиться возле Азера. Азер звонил ей каждый день, каждый час. Когда заканчивались контуры, переходил на телефоны друзей…
Она очень боялась потерять Азера. Имей такую возможность, она вселила бы Азера в свое сердце, опекала бы там…
Как так получается: и телесно, и душевно привязываешься к кому-то, дышишь им, сердца стучат вместе, он даже заменяет тебе хлеб и воду?

… Однажды Азер позвонил. Было воскресенье. Спросил, чем она занимается?
«Я дома одна, скучаю», – ответила она. «Где твоя мама?», – спросил Азер. «Поехала в Баку», – сказала она.
И Азер пришел к ним. Обещал, что увидит ее на минуточку и уйдет. Но он зашел внутрь, улыбнулся:
– Мне очень интересно, где ты готовишь уроки, где спишь…
После знакомства с квартирой он внезапно схватил ее за талию, прижал к себе и стал целовать.
Ей было девятнадцать. Это был первый в ее жизни поцелуй. Хотелось расплакаться. Ей казалось, что отныне все об этом прознают. Она даже взглянула на себя в зеркало, подумалось, следы от поцелуев отчетливо видны… До того дня она думала, что, по сути, девушка теряет девственность с первым поцелуем…
И в дальнейшем, когда она была несколько раз дома одна, Азер приходил ее целовать… Она думала, что должна допустить эти поцелуи, чтобы крепче привязать к себе Азера… Не то Азер бы от нее отдалился, стал бы интересоваться другими…
… Можно было пройти до конца по этой улице, затем повернуть в сторону «Шерг базары». Можно было бы повернуть направо и выйти на проспект… Как срезать путь?
Она выбрала первое…

… Каждую минуту, каждую секунду она стремилась к Азеру. Будто бы она была кораблем, а Азер портом, где надо было бросить якорь… В ушах звенели слова Азера: «Скоро пошлю своих сватов», «Я тебя очень люблю», «Без тебя мне жизнь не жизнь». Жизнь была прекрасной. Она парила в небесах любви, неповторимых мгновений, чувств и ноток волнений, грез о счастливом будущем. Она была очень счастлива… Нашла принца на белом коне, о котором мечтала, чего же еще желать…
Она одевалась и вела себя так, как того хотел Азер. У него была одна любимая песня: «Если я тебя потеряю, мир повернется вспять…». Она тоже полюбила эту песню. Больше всех Азер любил своего трехлетнего племянника. Она тоже поместила на экране своего телефона фотографию того малыша…
Была зима прошлого года. Они должны были быть на практике. Но вышло так, что сперва надо было зайти в колледж за документами, а потом отправиться на практику. Тогда тоже шел дождь. Ей надо было спуститься во двор и позвать преподавателя. Когда она дошла до угла здания, то застыла на месте, как вкопанная. Азер был с девушкой из другой группы. Они обнимались…
Она и прежде пару раз их видела за разговором, на вопрос «Кто это?» Азер тогда ответил: «Родственница».
Она прошла рядом с ними, чтобы увидеть: сможет ли Азер посмотреть ей в глаза. Он смог…
Когда на следующий день она, рыдая, спросила у Азера причину такого его поведения, он сказал: «Плачешь из-за меня? Не будь дурочкой. Ей-богу, это не стоит твоих слез. Я обещал той девушке, поэтому не могу ее бросить. Ее брат тоже меня знает. Если б не это, я был бы с тобой до конца. Но будь уверена, я всегда рядом». Его ответ чуть ли не свел ее в могилу.
О Боже, как легко и спокойно Азер вышел сухим из воды… Воспользовался ее плачевным положением… Как он ее сломал, унизил. И самое ужасное: однажды потребовал, чтобы она пошла и поговорила с его любимой девушкой. Та девушка прознала об их отношениях. Пусть она пойдет к ней и поклянется, что между ними не было никакой любви, что они просто дружили…
И она на это пошла. Сделала это, вызывая жалость. Она так любила Азера, что даже брошенная им грязь не могла запачкать ее чувства…
… Это «Шерг базары». Более половины пути уже позади. Ей надо пройти до конца улицы, затем спуститься прямо по проспекту, где окажется «Каменный базар». Оттуда она спустится вниз и дойдет до «Железного базара».
Она привыкла ходить пешком. Не очень устает. Тот благородный человек сказал ей: «Приходи до 3-х пополудни, из-за праздника мы не будем работать после обеда». Который час? Она посмотрела на экран мобильного – 13:44. Прибавила шагу.
Что только не приключилось с ней за эти последние дни… Кроме удара, нанесенного Азером, остался незачет, надо было уплатить половину денег за обучение, но сделать этого она не смогла. Дядя, воспитавший ее, сказал: «У меня нет возможности» и тем самым снял с себя ответственность. Хотя в прежние годы плату за обучение вносил он…
Она попросила у руководства отсрочки, ей дали месяц времени…
Дома ситуация была крайне тяжелой. Денег у них не было. Откуда им было взяться?! После смерти отца они получали 100 манат в месяц в качестве пенсии. Половина этих денег уходила на съем квартиры. Коммунальные долги, еда, одежда, необходимые для дома вещи, деньги за проезд, школьные расходы…
Мать находила кое-какую работу и иногда что-то зарабатывала, но в последнее время работать, как прежде, не могла, болело сердце, мучило давление…
«Бессовестное существо», которую называли «старостой», каждый день загоняла ее в колледже в угол с требованием принести деньги.
Ей было жаль свою мать. Она не могла изложить ей свою проблему. Даже если сказала, откуда матери достать деньги?
Дни сменяли друг друга, времени оставалось все меньше.
Наконец угроза исключения из колледжа стала вполне реальной. Настал последний день отсрочки. Она была в безвыходном положении. До самого рассвета умоляла Бога явить чудо. Очень боялась наступления утра…
Как только рассвело, собрав все остатки надежды, она отправилась к дяде. Со слезами на глазах изложила суть дела открывшей дверь дядиной жене. А та захлопнула дверь со словами: «Зарабатывать становится всё трудней. Своих детей еле кормим. Где твоему дяде взять деньги?».
Не переставая плакать, она вернулась домой и написала сообщение самой близкой своей подруге Назлы, попросила 50 манатов. Ответное сообщение пришло сразу же: «Денег у нас нет, сосед попросил в долг, мама отдала всё, что было на руках». Других близких людей у нее не было.
С трудом подавляя смущение, она попросила денег у Али, друга Азера. Тот сказал, что деньги нужны самому, предстоит экзамен.
Последним, кто пришел на ум, был другой друг Азера, Рамиль. Не надеясь на благополучный исход, она написала ему сообщение и тут же получила ответ: «Непроблема, приходи забирай».
Она чуть ли ни бегом бросилась к Рамилю, взяла деньги и отнесла их «старосте», сказала, что скоро доплатит и оставшуюся часть. Немного успокоилась.
У Рамиля она взяла деньги на пять дней, сказала, что возьмет у дяди и вернет, что дядя внезапно уехал в Россию, вернется дня через четыре…
Как только прошло пять дней, Рамиль потребовал свои деньги назад. Она была готова умереть от стыда. Когда она попросила у Рамиля отсрочку, то изумилась тому, как сменился его тон:
– Послушай-ка, я ничего знать не хочу! Даю тебе день! Не то…
Она снова проплакала до утра.
Утром еще раз собрала волю в кулак и отправилась к дяде. Дверь снова открыла дядина жена, на этот раз ее слова прозвучали гораздо жестче: «Больше сюда за деньгами не приходи!», – сказала она и хлопнула дверью. Последним, что она от нее услышала, стало слово: «Сиротка!».
Рыдая, она вернулась обратно…
Надеяться было не на что. Рамиль звонил и оскорблял, ругался. Она выпросила еще один день. Ночью вся в слезах она, не переставая, думала, что делать, как спастись. В первые дни учебы в колледже в нее влюбился парень по имени Субхан, преследовал ее как тень…
Оставшись в безвыходном положении, она набрала его номер. Ответа не последовало.
Она была дома одна. Мать с сестрой уехали в район. Она плакала, рыдала, чтобы облегчить свое горе…
Вдруг поздно ночью раздался звонок. Звонил незнакомый человек. По голосу можно было предположить, что это мужчина средних лет.
– С вашего номера поступил звонок, – сказал он дружелюбно.
Оказывается, номер Субхана она набрала ошибочно. Она извинилась и дала отбой. Ровно через полчаса снова раздался звонок:
– Ханым, у вас очень грустный голос. Кажется, вы плачете. Что-то случилось?
– Нет, ничего… – сказала она и тут же всхлипнула.
Звонящий не сдавался: «Я могу разделить ваше горе, скажите, что случилось».
Она снова дала отбой. Но тот человек отсупаться не хотел: «Слава Богу, возможности у меня хорошие, повсюду есть друзья», «Не бойтесь, скажите мне, в чем дело, поверьте, ваша проблема решится сразу же», «Все знают меня как доброго человека», «Такой девушке, как вы, не пристало плакать и горевать»…
Поневоле она рассказала всё этому незнакомому человеку. Тот рассмеялся: «И всё это из-за пятидесяти манатов? У меня на «Железном базаре» есть несколько объектов. Офис тоже в тех краях. Приходите завтра до трех и заберите деньги. Я дам не в долг, а просто так…»
… Она оставит позади еще один светофор и дойдет до «Каменного базара». Снова стал накрапывать дождь. Навстречу шли две разговаривающие и смеющиеся девушки под зонтом. Она всегда мечтала о таком зонтике. Темного цвета зонт с изящным узором. И всегда мечтала, чтобы и она могла улыбаться, как веселые и счастливые люди вокруг, вот как эти девушки…
Орхан… Конечно же, Орхан… Лишь он один готов был ее смешить. Он был соседом ее дяди. Целыми днями простаивал под их окном. Однажды двоюродный брат пожаловался ее дяде, что Орхан из-за Гюнель целыми днями смотрит на наше окно, мы уже опозорились. А дядя дал ей пощечину.
После того, как Гюнель стала студенткой и ее мать с сестрой переехали из района, они стали втроем снимать квартиру, Орхан чуть ли не каждый день приходил за ней. Он любил ее искренне и чисто. Матери Гюнель он тоже нравился. Он был студент, из хорошей семьи с неплохим достатком.
В пору встреч с Азером она всегда убегала от Орхана, ее раздражали его визиты, но, увидев его в прошлом месяце, она обрадовалась. Ей надоело быть одинокой, надоело мучиться.
Орхан вернулся из армии, прямиком пожаловал к ним, постучался в дверь и попросил разрешения у ее матери:
– Тетя, с вашего разрешения я украду Гюнель… Есть разговор…
По соседству жила одна женщина по имени Бести. В тот день она недобро посмотрела им вслед…
Они погуляли, покатались на карусели в Насиминском парке, выпили чаю… Орхан сказал, что уговорил родителей, что в конце недели они к вам придут…
Он был очень ревнив. «Что это за сообщение тебе пришло?», «Кто этот парень, который на тебя так посмотрел?», «Почему так вызывающе одеваешься?».
Она разбила свои грезы об Азере и возвела на их месте мечты о совместной жизни с Орханом…
Спустя два дня Орхан пришел за ней в колледж, он был очень зол: «Оказывается, ты приводишь домой парня? Как же я не знал до сих пор, что ты распутная… Хорошо, что твоя соседка мне об этом сказала…»
… Перед магазином электротоваров стояло несколько рабочих. Она подошла к одному из них, сравнительно пожилому, и спросила о местоположении «Железного базара». Рабочий указал пальцем вниз – на железные горки в долине…
Порой она упрекала себя за торопливость по обретению счастья. Думала, всему свое время. Торопиться – значит нарушать порядок…
А жизнь так и проходила в ожидании. Вот и очередной Новый год… Еще один год, полный надежд… Когда только наступал этот, уже старый год, ее самой большой мечтой было воссоединение с Азером. А чего теперь ей желать?
Она снова, задыхаясь, открыла старый сундук с тяжелой крышкой, отпустила воспоминания на волю. Есть скамейка на углу, когда сворачиваешь от берега во второй квартал, они всегда сидели с Азером на этой скамейке и смотрели на море. Азер обнимал ее за плечи, и они вместе слушали песни на его телефоне:

Если я тебя потеряю, мир повернется вспять,
Если я тебя потеряю, всё во мне умрет…

Она слушала и всё больше убеждалась, что никогда не потеряет Азера, что будущая их жизнь пройдет совместно… Даже когда они состарятся и станут бабушкой с дедом, эта песня будет жить, как их общее воспоминание…
В те годы, пока был жив отец, на Новый год она всегда ждала больших нарядных кукол. Каждый раз отец расстроенно сообщал, что на сей раз не получилось, но на следующий Новый год он обязательно купит ей самую большую куклу. Самую-пресамую большую…
Вокруг никого не было видно. Под ногами грязь доходила чуть ли не до колена. Как бы осторожно она ни передвигалась, всё-таки пачкала обувь в грязи, шла среди железных остовов, искала белый одноэтажный офис благородного человека, представившегося Османом.
Вот и офис…
Она постучалась в железную дверь. «Войдите!», – прозвучал голос изнутри, и она вошла. Осман оказался светловолосым, усатым, полным человеком средних лет. Он сидел за столом. Затем встал и подошел к ней, сказал: «Добро пожаловать» и тут же указал на расстеленный ковер: «Если можно, снимите обувь».
Внутри было очень жарко. Работал кондиционер. «Куртку тоже снимайте», – сказал человек по имени Осман. Увидев, что Гюнель колеблется, он сам снял с нее куртку, резким движением запер изнутри дверь и прижал девушку к себе.
Обомлевшая на секунду Гюнель в ужасе вырвалась из его объятий и заорала: – Что вы делаете?!
– Как это что делаю? Разве ты не за этим сюда пришла? – сказал так же невозмутимо человек по имени Осман.
– Что вы говорите?! – заикаясь от волнения выпалила Гюнель. – Я не из таких, вы ошибаетесь!
Человек по имени Осман расхохотался:
– Не старайся понапрасну, здесь тебя никто не услышит. Здесь только мы двое.
Он вновь ринулся на девушку. Гюнель плакала, умоляла. Осман же все твердил: «Раз пришла – раздевайся». «Ты ведь пришла сюда ради пятидесяти манатов. Будь со мной – дам твой полтинник. Сделаешь мне хорошо – получишь все шестьдесят…».
Гюнель, дрожа, припала к его ногам, стала умолять: «Ничего мне не надо, дайте мне уйти, у меня есть два маната, хотите – дам вам и это, только отпустите…».
Честно говоря, она не надеялась спастись. Но чудеса случаются. Внезапно в дверь постучались. Осман, не переставая ворчать, открыл дверь и принялся с кем-то беседовать.
Как только Гюнель увидела приоткрытую дверь – изо всех сил ринулась в эту щель и принялась бежать, не оглядываясь. Ей было уже не до скинутой обуви и куртки. Раздающиеся за спиной голоса оставались позади: «Стой!», «Кому говорят?!», «Куда бежишь, сука?!»

Немало пробежав, она увидела перед собой полицейский «Фиат»…

От эмбриона – к младенцу, от младенца – к ребенку, от ребенка – к подростку, от подростка – к молодому, от молодого – к человеку средних лет, от человека средних лет – к старику…
От мрачного – к веселому, от пессимиста – к оптимисту, от жестокого – к сострадающему, от невежества – к знанию, от горестного – к радостному, от несчастного – к счастливому…
Изменение, смена, превращение, переход, перерождение, трансформация, МЕТАМОРФОЗА…

По сути, эта комната должна была выглядеть устрашающе. Ведь здесь временно содержались преступники либо подозрительные лица… Однако светло-голубые стены гармонировали с белоснежным потолком и обогревателями, темно-синей плиткой на полу, создавали спокойную и даже вселяющую надежду атмосферу. Даже блестящий кофейный цвет тяжелой железной двери и железной решетки на окне казался оптимистичным…
Дежурный пришел и сказал Эльвину, что он попал сюда случайно и поэтому свободен. В свою очередь Эльвин сказал Яхье:
– Не беспокойся, я постараюсь, чтобы ты тоже вышел отсюда.
Как только он ушел из отделения, Сара нарушила тишину:
– Который час? – обратилась она к Руфату.
– Без двадцати пять двенадцать.
– Значит, Новый год мы проведем здесь? – тут же спросила она.
Руфат еще раз набрал Тофика, еще раз получил подтверждение того, что их скоро отпустят.
Сара на сей раз сказала, что хочет пить: «Вот бы моя кухня сейчас оказалась здесь, я бы заварила отличный чай, и мы бы его отведали…». Эти слова (не «вот бы мне сейчас оказаться на своей кухне», а «вот бы моя кухня сейчас оказалась здесь») тут же привлекли внимание Руфата. Всё это время он мечтал о том, чтобы здесь оказался его коньяк семилетней выдержки, и чтоб они справили Новый год впятером…
Эйюб встал и осторожно постучал в дверь.
– Чего надо? – отозвался приоткрывший дверь полицейский.
– Братец, мы не воры, не разбойники, мы интеллигентные люди. Очень прошу, организуйте стакан чаю.
– Какой еще чай? Ты б еще кофе попросил! – захлопнул полицейский дверь.
На сей раз в дверь громко стал стучатся Руфат. Лицо полицейского, заглядывающее в дверную щель, было еще более сердитым и жестким:
– Гражданин, почему вы ломаете дверь?! Что за произвол?! Не хватает того, что вы нарушили общественный порядок, вы еще и чаю хотите?! Я вас сейчас…
– Во-первых, никакого порядка мы не нарушали, – прервал его Руфат. – В эту новогоднюю ночь вы испортили нам всё настроение и заперли тут. Во-вторых, допустим, нарушили. Ты нам разве враг, чтобы пожалеть чашки чая? Ты такой же человек, как и я…
– Рустамов, что там случилось?!
После этого вопроса сотрудник полиции встал смирно, а от его прежнего грубого тона не осталось и следа:
– Товарищ майор, задержанные просят чаю.
Из-за той стороны двери послышался доброжелательный голос:
– Просят – дай. Никто в этот праздничный вечер не хотел бы оказаться здесь по доброй воле. Дай и чаю, и конфет.
Им тут же были переданы наполненный водой электрический чайник, чай для заварки, шесть чашек и сахарница с карамелью.
Сара встала и с довольным выражением лица подключила чайник к розетке. Как только закипел чайник, она заварила чай, в светлого цвета чашки налила чаю себе и Гюнель, а в темного цвета – мужчинам и протянула каждому чашку.
Прекрасный аромат чая охватил всю комнату.
Руфат с Эйюбом сразу же ее поблагодарили. Потом поблагодарил ее Яхья. Гюнель обхватила чашку обеими руками и улыбнулась…
А Гулам сначала втянул в себя аромат чая: «Ох, как пахнет, – сказал он и отпил глоток. – Вот это да! Поверьте, я никогда в жизни не пил такого вкусного чая».
Они дождались наступления двенадцати по мобильному телефону Руфата и поздравили друг друга. В один голос выразили уверенность, что наступивший год каждому из них принесет счастье.
… Гулам допил свой чай позже всех и сказал со вздохом:
– Не знаю, примете ли меня всерьез?! В последние годы я испытываю в своей жизни большую пустоту, безвоздушность, невесомость. Считаю себя чужим среди людей. Эти чувства очень мешают мне нормально жить. Я ото всех бегу, постепенно отчуждаюсь… Это состояние несколько часов назад даже готово было лишить меня жизни… Некоторое время назад горести, которые я испытал, встали мне поперек горла. Поверьте, мне было трудно дышать. Но сейчас…
Увидев, что все пять товарищей по комнате внимательно его слушают, Гулам воодушевился, продолжил свою речь:
– Но сейчас я не ощущаю этой тяжести, дышу совершенно легко… Я чувствую вашу положительную ауру, положительную энергетику, которую вы мне передаете, ваши добрые, чистые, незамутненные сердца. Я меняюсь, полностью меняюсь. Благодаря вам темная келья внутри меня освещается… Честно говоря, и сам не знаю, как выразить вам свою благодарность…
Эйюб с удивленным выражением лица встал с места:
– Ей-богу, мне тоже хотелось сказать что-то похожее. Я чувствую себя среди вас так беззаботно, так спокойно… Вспоминаю фразу, записанную в одной из моих тетрадей: «Люди одного сезона – носители горя…». Поверьте, только к ушедшему молодому человеку я не чувствовал доверия. Казалось, что он не такой, как мы. Видите, его уже нет среди нас.
Сара во второй раз налила всем чаю, раздала карамель. В эту минуту ей так хотелось накрыть для них прекрасный стол. Приготовить различные салаты и блюда, стать свидетельницей их удовлетворенности…
В глубине ее души возникла некая уверенность, что отношение с этими людьми не будет временным. Они сблизятся, подружатся, будут друг другу заступниками… Вот взять эту бедную девчушку – они на все сто процентов породнятся… Она и так одна.
Гулам встал с места и немного прошелся из угла в угол, затем встал посреди комнаты и улыбнулся:
– И вправду, ну и дела. Судьба собрала вместе шестерых несчастных людей…
Эйюб его поддержал:
– Прямо как в том анекдоте. Однажды Азраил приходит к одному мужчине, чтобы увести его в свое царство. Мужчина умоляет его и выпрашивает неделю отсрочки, а в конце недели собирает весь свой скарб и убегает из страны, чтобы ангел смерти его не нашел… Вы, наверное, слышали этот анекдот?
– Да, слышал, история с кораблем? – сказал Руфат.
– Рассказывайте, рассказывайте, – тут же сказала Сара и с нетерпением стала ждать окончания истории.
– … Мужчина начинает жить в другой стране. Через некоторое время ему приходится отправиться в морское путешествие. Корабль попадает в сильный шторм, и тут перед мужчиной появляется Азраил: «Теперь-то ты от меня не убежишь?!». Мужчина принимается его умолять и пытается заставить его передумать: «Ты что, ради меня одного умертвишь столько народу?». Тот хохочет: «Почему ради тебя одного?! Знал бы ты, сколько лет я ждал, чтобы собрать вас всех на этом корабле?!».
– Эх, бедняжки, – не стала смеяться Сара и грустно вздохнула.
Гулам сел на свое место и сказал с улыбкой: «Азраил собрал их на корабле, чтобы отправить на смерть, а полиция собрала нас в отделении, чтобы вернуть к жизни». На этот раз все рассмеялись.
Руфат полушутя-полувсерьез сказал: «Давайте не терять контакты после того, как мы отсюда выйдем, давайте время от времени встречаться, можно даже создать партию и назвать ее партией «Горестных». Всё равно в этой стране каждый создает какую-нибудь партию. Пусть горестные, обидевшиеся на мир люди приходят к нам. Пусть всем будет так же хорошо, как нам сейчас…».
Они долго беседовали… Так как они уже считали себя близкими людьми, то каждый подробно рассказывал свою историю, то, как он сюда попал. На заданные вопросы отвечали радушно. Они говорили и облегчались, словно с их плеч падал тяжкий груз.
На лице Гюнель тоже появилась слабая улыбка. Она смотрела на окружающих своими большими глазами, получала от этих незнакомых людей теплоту и доброту, которых ждала, но не получила от близких. Все они – Азер, дядя, дядина жена, староста, самая близкая подруга Назлы, Рамиль, соседка Бести, Осман – взялись рука об руку и столкнули ее в бездну отчаяния. А те, кто сейчас здесь находился, вытаскивали ее из этой пропасти…
Они снова вернулись к предложению Руфата «объединиться». Почему бы и нет?! Если и не каждый день, то через каждые два-три дня могли бы собираться вместе.
Где? Руфат снова шутя сказал: «Давайте арендуем у полицеского отделения эту комнату, которая нас свела вместе». Все рассмеялись.
Эйюб сказал, что можно собираться в каком-нибудь кафе.
Яхья заметил, что лучше встретиться где-нибудь в офисе.
Гулам заявил, что это может быть и клуб.
А Сара заметила: «Чего долго думать? Моя квартира – самый подходящий вариант…».
Все улыбались, у всех сияли глаза…
Мир менялся, обновлялся…

… Сара чувствовала легкость в теле, свежесть на лице. Исчезали мелкие морщины под ее глазами и на лбу…
… Эйюб находился в одной квартире с Гюльнар, вокруг сидели дети. Всей семьей они смотрели телевизор…
… Гулам, уверенно бросив зарплату жене, взял на руки дочь и гладил ее по головке…
… Руфат удовлетворялся тем, что свояки и тесть ему кланялись, готовы были ему услужить…
… Яхья с радостью смотрел на обновку сестры, в ее светящиеся от счастья глаза...…
А Гюнель больше никому не была должна. Она сидела в свадебном платье рядом с Азером, а отец с улыбкой на лице их благословлял…

– Я на сто процентов уверен, что после Шахвердиева всё исправится…
– …
– По сути, я и Меишова особо не опасаюсь. Пусть роет яму…
– …
– Вот было бы здорово, если б зарплату чуть подняли. Я настроен серьезно, обязательно должен купить машину, купить дачу…
– …
– Но, между нами говоря, эти подарки – в самый раз. Дети обрадуются…
– …
– Ради Бога, на сколько метров поднимется этот вертолет?
– …
– Напрасно ты не взял рыбу. Свежая. Отнес бы домой, мама б поджарила.
– …
– Вот уже год, как мы вышли из дому. Как пройдет этот год? Пусть он будет удачным для всех, включая и нас…
– …
– Пусть в этом году решится и гарабахская проблема… Здесь подняли до предела цену на негодную землю, все дерутся за нее. А там наши хлебные земли остались без присмотра…
– …
– Надо выбрать время и обязательно наведаться в район. И отец, и мать больны. У него радикулит, у нее давление.
– …
– Ты сказал, твой отец профессор, да? Может, осмотрит наших стариков?
– ...
– Но нет. Кажется, ты сказал, что у него другой профиль.
– …
– Какой профиль у отца?
– …
– Хватит писать сообщения. Ей-богу, смотрю на тебя и диву даюсь. Откуда ты берешь столько слов?
– …
– Не пойми меня неверно, но ты должен показать ей характер. Порой на что-то злись, что-то ей запрещай! Например, не разрешай одевать брюки. Наверно, она их одевает, да? Сейчас все женщины и девушки ходят в брюках, кроме моей. Ты тоже не пускай! По телефону долго говорить тоже не давай! Пусть видит, что перед ней не мямля какой-нибудь, а настоящий мужчина!
– …
– Откуда они родом?
– …
– Да, вспомнил, ты в тот день говорил…
– …
– Ветер, кажется, перестал дуть. Завтра обещают четыре градуса.
– …
– Но если б пошел снег, было бы здорово. Земля бы подышала.
– …
– Послушай, что скажу. Ты обратил внимание на задержанных, кроме того ублюдка, сына шишки? У всех шестерых лица светились…
– …
– По-моему, ни один из них ни в чем не виноват…
– …
– Видимо, у каждого из них свое горе.
– …
– Что это за тень?
– …
– Ты меня слышишь?! Посмотри-ка туда!
– Что?! Что вы сказали?!
– Смотри туда. Видишь?
– Что?
– Человека видишь?!
– Да, увидел.
– Кажется, заметил нас и задержал шаг… Похож на подозрительного человека…
– …
– Смотри, кажется, хочет убежать! Нет, обязательно надо задержать! Значит, так. Остановим машину и подойдем на пять метров. Приготовь оружие…