Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

ИВАН ВОЛОСЮК


Из цикла "Невооруженным взглядом"


* * *

Я смотрел невооружённым взглядом на звёзды
                                                                             и планеты.
Я слушал невооружённым ухом голоса
                                                                  перелётных птиц.
Я прикасался невооружёнными пальцами
                                                        к остывающим камням.
Что я ещё мог сделать,
чтобы остановить войну?


* * *

Зови меня домой голодного, босого,
кричи до хрипоты, а всё-таки зови!
Мне снилось, что парад планет не согласован,
Венеру бьёт ОМОН, а Марс лежит в крови.
На кухне газ горит — мирок из песни Цоя,
а где-то Южный Крест, Корма и Паруса.
"Сынок, иди домой, она того не стоит", —
но я всю жизнь отдам за эти полчаса.
Я должен угадать полуночные знаки:
над шахтой "Чигари" звезда ползёт впотьмах,
а где-то пацанов бросают в автозаки,
но я не при делах, опять не при делах.


* * *

В. К.

Будь Кеплером, гуляя в снегопад,
Коперником на детской карусели,
и ты поймёшь, что звёзды говорят,
таят слова и знают дни недели.
Будь Дарвином и каждого вьюрка
добавь в друзья, узнай по форме клюва,
а мне оставь созвучья языка,
мне всё равно — где Таганрог, где Тула.
Самара и Саратов — всё одно,
я здесь с Тмутараканью заодно,
и, кажется, душа остекленела.
Поговори со мной сейчас, скажи,
носил ли Бог под мышкой чертежи
за тысячу веков до Шестоднева?


* * *

Моими собеседниками были
евреи обрусевшие. Они
меня несли, пока не уронили,
потом вернулись — подняли с земли.
Останется не гул в магнитофоне,
не "Синтаксис", не томы ЖЗЛ,
но черепашка-ниндзя на картоне,
её тогда я выиграть сумел.
Не важно, с кем ты просыпался, — страшен
сам переход из пробной темноты,
которую, как панцирь черепаший,
не перебьёшь, не одолеешь ты.
И если нет ни Альфы, ни Омеги,
а только смерть, и прах, и вещество,
тогда зачем зимою столько снега
и столько тишины на Рождество?


* * *

Выцарапывай музыку из грампластинок, "Урал",
дело времени — всё разрушать, кроме камня и звука,
в симфонической близости к смерти я переступал
через чьи-то тела, через головы, ноги и руки.
Так давай, Леонардо, бери меня на карандаш,
в человеке душа, но она не попала в учебник,
в придорожную пыль превращаются "наш" и "не наш",
в алфавит вещества, пропечатанный мелко на стебле.
Здесь листвы прочитал Заболоцкий изнаночный код,
здесь война началась и уже никогда не пройдёт.


* * *

Подражание Б. Р.

Я здесь тоже в гостях, не ищи в новостях —
в безымянной могиле ищи,
что любая держава стоит на костях,
это тоже, конечно, учти.
Мне родная земля — чепуха да зола,
ты по небу копытом чекань,
чтобы ночью на город свалилась звезда
а стрелять перестань, перестань...
Как с девятой планетой — открой и закрой,
с галилеевой трубкой следи.
Я простой человек, и мне нужен покой,
ты меня не буди, не буди...


Дружковский диптих

1

В такой глуши, где воздух был нетронут,
не попадавший в лёгкие ничьи,
там в озере образовался омут,
а вдоль холма прорезались ручьи,
там продолжалось Божие творенье
уже само собой, без повеленья.
Земля вторично жизнь произвела,
и там, где прежде глина розовела,
лежало человеческое тело,
а позже рядом Женщина прошла.
Всё прочее осталось на бумаге,
и устыдились мы, что были наги,
перебрались в седьмой микрорайон,
где сам не помню, сколько лет живём.
Рука качает детскую кроватку,
на тремпеле сто лет висит пиджак.
Закат угас, и звёзды в беспорядке —
в созвездия не сложишь их никак.

2

Соглашайся на меньшее, дура,
после хитростью все заберёшь.
Старый Шлойме глотает микстуру,
собирает патроны Гаврош.
В этом городе страшно и дико,
и не выпрямишь спины людей,
чтоб там ни напридумывал Диккенс,
чтоб там спьяну ни плёл Теккерей.
Добываем ли глину в карьере,
добиваем лопатой врага,
всё равно мы своё отгорели
и попутали все берега!


* * *

Я дна достиг. Живущим в междуречье
Кривого и Казённого Торца
чужое солнце обжигает плечи,
и падает душистая пыльца
из каждого открытого цветка,
как старая побелка с потолка.


* * *

Снег сам собой не образует мифа:
мы бабу снежную лепили — дети скифов,
сакральный смысл оставив на потом,
с кургана покатились кувырком.
А зимы были страшные: страшнее,
чем ночь в бомбоубежище. Дощечки
привязывали вместо лыж к ногам;
и даже если дом не уцелеет,
то в кухне летней как-нибудь у печки
перезимуем и хвалу богам
весной, когда снега сойдут с курганов,
мы выразим посредством истуканов.


* * *

Хорошо, что снегами укрыта земля,
что солдат в маскхалате стреляет в меня.
Что отсюда улыбка его не видна,
и я будто бы падаю в погреб без дна.
Что находят живым, и везут меня в тыл,
и в больницу заносят меня без бахил.
Что хирург, не надеясь на быстрый осмотр,
шьёт пространство и смерть из меня достаёт,
а потом пьёт из термоса кофе и зря,
что забрызгал халат, упрекает меня.


* * *

По живому пространству, где фосфор
оставляет чахоточный след,
я прошел невесомо и просто,
без знамён, без потерь, без побед.
Там о смерти ни слова — не каркай:
ворон ворона не заклюёт!
На какие военные карты
нанесут этот пеший поход?
Я ходил по холмам и пригоркам
(хочешь смерти — так быть посему),
но ни корки теперь, ни полкорки
я с чужого стола не возьму.