* * *

клио ходит с толстой книгой
и велит, — вскопаешь память
и культурами засеешь,
чтоб всходило и гудело
злачным гулом... помню звенья
дней и кривизну взросленья,
но не помню, как темнело
и светало по утрам.
я скормил все фотоснимки
мусорным зелёным бакам,
засекретил лица близких,
не оставил ничего.
как цыган цыплёнку, крикну, —
цыц, зарёванная муза,
нафталиновая клио,
ты одна на поле снимка,
где ни улицы не видно,
ни домов, не прерываешь
комариный зуд распада,
песню злачною свою.


* * *

так голоса плывут,
как тишина в ведре,
и серый день скользит
по ободу его.
по образу его
над бельевой доской,
здесь тоже всюду жизнь,
и рукава чадят.
здесь тоже мятый воск
пустых воротников,
а пена — это песнь,
и баратынский — бог,
и нет других богов,
которые себя
вместили бы в себе
и выстояли над
зрачком слепой воды,
как этот талый снег,
выслаиваясь вслух
и вечерея вдаль.


* * *

что прирастает дрожью дождевой,
ожёг асфальта или вроде ваты
за гаражами воздух неживой,
между ладоней сжатый?
кто крысится на здание суда,
и в облаке находит смесь уродства
и правоты, и между "нет" и "да"
теряет сходство,
и наполняет певчее ведро
чернильным льдом, и землю рвёт лопатой,
стоит теперь истошно и светло,
и говорит себе — не падай.


* * *

фигурные арочки стульев,
ореховый стол и буфет,
и полупрозрачные ульи
фужеров, и хлебницы склеп.
все эти подставочки, плошки,
и чайник с охрипшим свистком,
на свадьбу немецкие чашки
с развинченным пастушком,
и скатерть, расшитая пенной
сиреневой веткой куста,
куда это всё исчезает,
в какие уходит места?


* * *

она торгует рыбьим кормом
и красит чёлку в рыжий цвет,
лицо проточное, в котором
изюминки как будто нет.
на ней сиреневая юбка
и магазина логотип,
ещё вполне себе голубка,
и даже сдобная на вид,
она покусывает ногти
и смотрит в зеркальце своё,
как будто нет её на свете,
а есть другое существо —
пустая чашка, стынь в гортани,
одна из пепельных вещей;
зелёные глаза туманит
не о своём, а вообще,
и улыбается некстати,
и притворяется живой,
когда уносит покупатель
свеченье рыбки золотой.


* * *

солнце выгорит дочиста,
но припомнится запах,
тонкий воздух пунктирный,
простреленный птицей случайной.
доски снегом облеплены, но
нарушилось важное что-то;
бриз, его толстогубый порыв
отдаёт хрусталём или хрустом.
замечательно всё, что не мы,
а другое, делимое взглядом
на белёсую пеночку льда
и скупое свеченье проталин.
— где, дорога, остались твои колеи?
— на цветочном газоне, извивом змеи.
— голова, где твоя бескозырка гниёт?
— под водою, дырявая, воду жуёт.
— где весна, от которой чесались глаза?
— где вчерашняя бродит гроза.
— а холодное небо куда истекло?
— здесь без неба как будто светло.
— где теперь обретается сломанный дом?
— я не знаю, как помнить о нём.
— а больная душа, что в том доме жила?
— уплыла, далеко уплыла.