***

Скоро я окажусь в предгорье, сумеречных местах,
Краях, откуда можно еще вернуться обратно,
Где душу одолевают сомненья, тревога, страх...
И, слава богу, это случается однократно.

Кажется, где-то море шумит... но непонятно где...
Растительность скуднее по мере подъема выше.
Тропинка глохнет, истончается и жмется
к воде
Ручья, журчащего все печальнее, глуше, тише.

Странной надеждою каждый твой медленный шаг согрет,
Каждый удар сердца в груди от которой неистов,
Уверенным ощущеньем, что за горами рассвет,
И он для всех: грешников, праведников, атеистов.


***

Мне осталось времени — год, повезет — полтора.
Задержать и остановить меня не сумели.
Я сейчас как пуля, решившая вдруг, что пора...
Летящая из ствола в направлении цели.

Это год не до смерти — осмысленной жизни срок,
Пока я не стал добродушный такой дедуля...
Я отнюдь и не снайпер, тронувший пальцем курок,
А именно что та — летящая к цели пуля.

Про смерть ничего не знаю... это все пустяки.
Важно — про жизнь, про вершины ее и глубины...
Я — вроде цели, разлетающейся на куски,
Осознающей, что она и пуля едины.
Я сейчас весь как выстрел, пронесшийся поутру,
Когда эхо над лесом раздается протяжно...
Всю предыдущую жизнь, понадобится, — сотру.
А когда придет смерть, не знаю... это неважно.


***

Мировому Духу, летящему сквозь наши тела,
Ни добра, ни зла причинить попросту невозможно.
Вездесущ, неуязвим. Что ему все наши дела? —
Нечто вроде легчайшей ряби, — скажу осторожно.

А если прямо и без экивоков, как говорится, в лоб,
То никаких ведь "нас" и не существует для Духа.
Представишь Его — и по телу легкий такой озноб...
Что по сравнению с ним наша с тобою житуха?

Веет, где нравится, не выбирает проезжих трасс,
Нет для него никаких преград, препятствий, а впрочем,
Иногда на мгновенье зачем-то вселяется в нас,
И тогда-то, мой друг, мы такое с тобой бормочем...


***

Сам из себя страшненький, непонятное говорил,
Настырничал в части супружества... был по сути сатиром,
И когда появился красавчик, то просто не было сил
Устоять перед шикарнейшим гвардейским его мундиром.

Ну и что? Так принято... все одобрили эту связь.
Мы — культурные люди в чем-то... не об пол же бить тарелкой?
Но пошло все как-то не так, как должно... как и шло отродясь,
И закончилось все безобразной дракой и перестрелкой.

По этому поводу президентский вышел указ:
Усилить прокуратуру, ослабить права адвокатов.
Поскольку за оборотом оружия нужен глаз да глаз,
Национальной гвардии ужесточить контроль "травматов".

...Зато перед смертью вел себя без особых затей,
Даже, можно сказать, на удивление тихо и мило:
Исповедывался... приобщился... и благословил детей...
Так что в конечном-то счете она ему все и простила.


Монолог моего приятеля

По служебной надобности в какой только Чертов Сырт,
В какой Атасу... Коунрад меня только не заносило.
С какими только попутчиками не пил разведенный спирт,
Мы тогда ласково его называли "шило".

С каких полигонов не провожал долгим взглядом старт,
Где на пять неудач один... хорошо, если два, зачетных.
Трудно забыть беспричинную радость... этот ночной азарт,
Когда огненный факел таял в разводах черных,
Этот отзвук гигантского лопнувшего пузыря...
Затихающая в пустынной степи последняя нота.
И если ты сдуру подумаешь, что все это было зря,
Значит, не понял ты важного в жизни чего-то.


***

Этим летом читая Толстого,
Обстоятельный плотный рассказ
Про Каренину, Левина... снова
И в последний, наверное, раз,
Не скучал, увязая в интриге,
Замечая умышленный ход
В этой пухлой зачитанной книге,
Где простой работящий народ
Научить может многому... даже
И не брюху служить, а душе —
У Толстого, конечно же, глаже,
Не такое простое клише.
Еще истин взыскует он в споре
И не полностью с прошлым порвал...
А когда обретает их вскоре —
"Воскресение"... полный провал.
Впрочем, что мне красавица Анна?
Я бы вряд ли влюбился в нее...
И, пожалуй, пусть выглядит странно,
Но не тянет на это питье.
Повезло с этим томом Толстого:
Растворяться и слышать мотив
Судеб, счастья и горя людского,
Даже самый малейший извив.
Не касаясь высоких материй,
До которых и дела мне нет...
Судеб мира, крушенья империй...
Фантастический этот сюжет.


***

Да, именно к звездам!
Конечно. Куда же еще?
Чрез тернии и вопреки
нашей тварной природе.
Там ангел с мечом возвещает,
что вход воспрещен,
И всех непонятливых
учит уму при народе.
Сей огненный меч и наводит
на мысль про полет:
На огнь опираясь,
Земли превозмочь притяженье.
Кибальчич нам в помощь,
и вы уж поверьте, что тот,
Кто понял все это... —
подвластно такому движенье
В сплошной пустоте,
среди звезд равнодушных, увы!
Но важно лишь то,
что тебе их сияние близко.
Ты смотришь на них,
и тебе не сносить головы.
И мельком посмотрят ответно...
О, взгляд василиска.
Да, к звездам и выше!
Хотя и куда уже там?
Чего недобрал ты
по норам Вселенной кротовым?
По этим забытым
от дней сотворенья местам,
Что вздумал Господь показать
своим странникам новым.


***

Мать отмолила меня у Бога:
Я не умер. Вырос. И скоро умру.
Бог глядит на меня грозно и строго.
— Уползай, — говорит Он, — в свою нору,

И стихи мне твои надоели,
Да и сам ты изрядно Мне надоел.
Соглашаюсь вполне, и в самом деле —
Старикашка противный... А был пострел.

В детстве не был Ему я противен,
С глаз долой никогда не был прогнан Им.
Был тогда настолько глуп и наивен —
Всегда, думал, буду... любой Им любим.

И справедливо... правильно это —
В нору загонять... вообще изживать.
Нету на правильность эту запрета.
На что понадеялась мать... моя мать?


***

Сломать человека так легко, а что толку?
Сломать и разобрать... и положить на полку.
Он на полке лежит себе смирно и тихо,
Есть не просит, не гадит, не замыслит лиха,
Никаких прав и свобод не требует, бедный,
Для всяческих властей совершенно безвредный,
Но пользы от него — ноль целых ноль десятых —
Что с одного, что с таких же — всех вместе взятых.
Не потребляет, но ничего совершенно
Не производит... Ждет указаний, наверно.
А так сломать, чтоб искра божия осталась, —
Ну не придумали пока... Экая жалость.


***

Каждый день предъявлял я пропуск на вахте дважды —
В проходной при входе-выходе из конторы.
В обед съедал бутерброд с чаем, жил, как и каждый,
Был дождь, брал зонтик, солнце — задергивал шторы.

Менялись только охранницы... время застоя...
Еще турникеты на пресловутой вахте.
Но что уж точно, из себя не строил героя,
Писал отчеты, шеф разрешал мне: отправьте.

Воспитывал дочку, стишки убирал на полку,
Уже и не слал никуда, складывал в ящик.
Как ни кормили, выл, уподобясь волку,
В общем, как принято говорить, жил настоящим.

Тут-то время вдруг и сделало пол-оборота,
Разве его мы о чем-то таком просили?
Мне показалось, что и для меня, обормота,
Промелькнуло нечто тоже в небесной сини.

Сдуру и я тут подумал, поддавшись соблазну:
Не все на свете, мол, показуха и липа.
И много чего тогда показалось о разном...
Да чего там... это лишь показалось типа.