Я хотела бы жить в этом доме,
так похожем на сказочный пряник,
где-то между весной и зимою,
между синей лыжнёй и ручьями.

Я б ему оживляла камины,
забывала везде свою пряжу…
И ждала, отодвинув гардину,
силуэт твоего экипажа.

И в наивности сей пасторали
в стиле позднего Средневековья
было б вдоволь мечты и печали,
чтоб потом обернуться любовью.

Этот дом навещали б олени
и смотрели твоими глазами.
Он бы мог быть счастливой Вселенной…
Но не здесь. Не сейчас. И не с нами.

А оказалось – в декабре печальном,
бесснежном, лишь слегка заиндевелом –
так мало близких. Но всё больше дальних,
всё больше тех, кому совсем нет дела
ни до тебя, ни до меня тем паче…

И рвётся сердце к сердцу старой дачи,
в сентябрь, где слышен мягкий, глуховатый
стук спелых яблок, падающих в осень.
Где двое – влюблены и виноваты,
хотя по сути невиновны вовсе.

И тень руки за светлой занавеской,
На скрип калитки, отворившей вечер.
И дальней электрички выкрик резкий,
и лай приветный пса крутого нрава,
что радостным щенком бежит навстречу.

В окошке свет. А из открытой двери –
как благодать покоя и доверья –
поток любви и магия тепла…
Бессмертны все. Ни боли, ни потери…
Я там, давно, но всё-таки – была.

Когда заплачет малое дитя,
Страшась чего-то в мире незнакомом,
Его слезинка каплею дождя
Слетит с ресниц легко и невесомо.

У молодости слёзы – водопад,
Смывающий потери и напасти.
За ним цветные радуги стоят
И аромат озонового счастья.

У старика слеза от бед мутна,
И нет ответа для немого плача.
Саднит душа… Но меж обрывков сна
Слышнее и отрадней смех ребячий.

Почти старик… Хотя и бодр, и тонок,
И взгляд остёр сквозь модные очки.
Почти старик… Или почти ребёнок,
Оставленный без родственной руки.

Хвастлив. Но похвальба его правдива.
Всё было – дело, имя и успех.
А нынче – пенсионная пожива –
Аптека, поликлиника, собес.

И вспыхивают нервы, как от спички,
По случаю, по поводу и без…
Он молод. Не к лицу ему привычка –
Аптека, поликлиника, собес.

Мне недужилось здесь. И напрасно
Был прекрасен и чист небосклон,
И деревья – мудры и прекрасны –
Возвышались подобьем колонн.

И бесстрастность медлительной Рузы
Мне казалась почти забытьём,
И явление скромницы-музы –
Чем-то прошлым, поросшим быльём.

Лишь короткие выплески ливней,
Упадавшие вдруг на траву,
Прилетали меня осчастливить
И напомнить о том, что – живу.

Что всё это – дожди и деревья,
И приветствие утренних птиц,
И ленивой реки ожерелье –
Жизни дар до последних страниц.

Не разомкнёшь уста, не скажешь,
не бросишь на чистейший лист
слова, не понятые даже
собой, почти отжившей жизнь.

Однако же хранились в сердце,
клубились, зрели и росли!..
И вот – куда теперь им деться,
словам несбывшейся любви?

Словам томившимся, летевшим,
стремившимся… Но тот, кому
они назначены… Безгрешный,
он нынче в райском терему.

И там немым не пересечься –
мой терем тёмен и тяжёл.
И всё-таки – не зря же в сердце
Творцом был этот свет зажжён!..

Всё кажется – совсем немного –
И скрипнет потихоньку дверь,
И одиночка, недотрога,
В холодном инее потерь,
В неясном ожиданье чуда –

Пойду туда, где мне покуда
Готовится лишь божий суд
И стыд, и горечь покаянья…
Но, может, через боль и труд –
И дар заветного свиданья.

Ангел, единственный мой собеседник,
В лёгком, оранжевом – не по сезону,
Кутаясь в крылья из листьев осенних,
Зябнет один на вечернем балконе.

Он огорчён, да и мне не до смеха,
Смотрит в безмолвную близкую зиму…
Сколько же было грехов и огрехов –
И безрассудных, и неискупимых!..

Ангел мой, тихий, прекрасный, осенний,
Я тебя вижу сквозь слёзы, нечётко…
Не улетай! Ещё час до Крещенья.
Не оставляй на дороге короткой!..

Всё меньше листьев – листопад –
Златых, багряных…
Всего-то сотню лет назад
В него ты канул.

А мог быть ветер или град –
Метель, ненастье…
А выпал поздний листопад
Усталость счастья.

Ещё он не иссяк, песок в весах песочных,
Лишь расставания всё чаще и бессрочней,
И радостнее знать, что кто-то просто жив
И дремлет на плече, о времени забыв.