Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

ИВАН ПЕРЕВЕРЗИН


Иван Иванович Переверзин родился в 1953 году в Якутии. Окончил Российскую экономическую академию им. Плеханова, Высшие литературные курсы. Публиковался в журналах "Москва", "Наш современник", "Смена",  "Юность", "Подъём", в "Литературной России", "Литературной газете". Автор ряда книг поэзии, среди которых "Утренняя птица", "Снежные ливни", "Северный гром" и др. Обладатель многих творческих наград, в том числе Большой литературной премии России за 2011 год, премий им. А. Твардовского, М. Луконина, Р. Рождественского и др. С 2000 года возглавляет Литературный фонд России. Председатель Исполкома Международного Сообщества Писательских Союзов (МСПС). Живет в Москве.


НА РАДОСТЬ И ПЕЧАЛЬ ЦАРЕВНА


* * *

Безбрежные разливы света —
лучатся розово, как снег,
на небе, с чем душа поэта
пребудет молодой навек.

Высоким словом, как набатом,
она вселенной возвестит
о красоте таежных скатов,
где эхо вечности звенит…

Где на полянках вспышки ягод,
в чащобах сытое зверье,
где приютит от многих тягот
с еловой крышей зимовье.

Я там не просто жил, охотой
кормясь, как прадед дорогой,
но и считал любовь работой —
равно небесной и земной.

И просто радоваться мало,
что удалось мне злу в ответ
свести грядущие начала
с концами уходящих лет.


СВИДАНИЕ С РОЩЕЙ

Просветлело небо, слава Богу,
в полыханье золотых лучей…

Я тропою ухожу по логу
на свиданье с рощею моей.

Там птенцы, красиво оперившись,
рано утром встали на крыло,
и летают, небесам открывшись,
меж ветвей рискованно зело.

Там ручей, сбегая с гор отвесных,
золотыми струями звенит…

И дрозды в мелодиях чудесных
распахнули сердце у ракит.

Там березы, светлые березы
светят даже в грозовую тьму…

Вижу их — и чувствую, как слезы
подступают к сердцу моему.

Словно дома в роще побываю,
и пускай сегодня нелегко…
Я любовью душу окрыляю,
чтоб она летела высоко.


* * *

Душа в стихах не развернется,
ну словно в самом деле ей
все больше не хватает солнца
средь мрака ледяных ночей.

Нет, в стужу я не брошен летом
и вдохновенье-свет со мной,
но так выходит, что в ответе
за жизнь, я смерти стал родной.

Не знаю, что бы я и делал,
когда б ты не пришла ко мне —
одной из лун в сиянье белом
моя любовь как свет в окне.

О, как я рад тебе, кто б ведал,
и знал, как ты мне дорога!
Но мне всерьез нужна победа,
над будущим во все века…

Но это не по силам людям —
пусть даже с помощью любви!
И все ж надеяться на чудо
я должен, должен, черт возьми!


* * *

Впредь не знаю, что делать с тобой,
понимаешь, не знаю, не знаю!
Словно я, как суровый прибой,
без тепла и любви погибаю…

Ты отринь все сомненья свои! —
так и хочешь сказать мне глазами,
но молчишь, как в святом забытьи,
в час беседы души с небесами.

Знаю, верной останешься мне…
Но ведь этим я так озадачен,
ибо счет воскрешенья в огне
лишь страданием будет оплачен…


* * *

Сомкнув глаза, я словно и не жил:
не ликовал, не плакал, не грустил…
И как-то стало на душе спокойно,
что грешным делом я подумал: смерть —
не только страх, не только круговерть,
но и любви она порой достойна.

Но от природы всем навек дано
за жизнь цепляться, будто в ней руно —
то самое, что нам приносит счастье,
да только, сколь не жил я по судьбе,
ни в радости, ни в горе, ни в мольбе —
не знал его бессмертного участья…

А жить-тужить, я больше не хочу,
чтоб сон был крепче, выпью первачу
да и сомкну опять глаза блаженно…
И просыпаться или нет, решу я,
почувствовав вкус нежный поцелуя
моей на радость и печаль царевны.


НАШЕ СЧАСТЬЕ

Мы такое счастье сотворили,
но что делать с ним, не понимаем.
Словно имена свои забыли —
и себя чужими называем!

В этой жизни, нестерпимо горькой,
где высокий свет проходит мимо,
неужели нам осталось только
в одиночку жить невыносимо?

Мы себе такого не позволим!
Так друг к другу кинемся в объятья!
Это многих напрочь обездолит —
и на нас обрушатся проклятья…

Справедливо? Точно! Но другого
выхода не видно мне от века,
невозможно средь вниманья злого
оставаться добрым человеком.

И в грядущем не искать ответа,
и совместно в жизненном ненастье
доковать до золотого света
на любви построенное счастье.


* * *

Тихий свет гречишного поля,
терпко пахнущий плат ольхи.
И ни грусти, ни муки, ни боли
за случайные чьи-то грехи.

Торопливо иду по дороге, —
в звонком ветре себя узнаю…
Обнимал да ласкал женщин многих,
но признался одной: "Люблю!"

Жизнь воистину не приснилась,
но душе до сих пор тяжело,
что с угарной смурною силой
вдруг сменял на город село!

В лопухах и цветах околица,
с вдохновенным пеньем дрозда, —
и сегодня тебе лишь молится
да мечтается мне навсегда…

И в бетонно-стальном колодце,
потому все же я не сдох,
что лесного свежего солнца
слышал я упоенный вздох…

Но однажды ничто не поможет…
Отзовется злым эхом даль…
Отче правый, родимый Боже,
умирать-то и впрямь печаль…


* * *

Ни лучше, ни хуже я жить не смогу!
Душе, как всполоху горящему, верю.
Цветут незабудки на росном лугу
и есть чем питаться голодному зверю.

Я жалостлив так, что и смерть воробья
считаю навеки печальной утратой.
Но вслед за отцами идут сыновья,
идут и идут, чтобы гибнуть в солдатах.

И нету отечества, чей бы закат
так ни был душе упоительно сладок.
Вдали громыхают грома невпопад,
а мнится, что мины взрываются рядом.

О, грусть, о, тревога, о, мука, о, боль! —
от вас никогда не бежал безоглядно.
И точно без слез устою пред судьбой,
хотя она бьет через меру нещадно!

И к славе приду, но безвестным умру, —
от века нерадостна участь пророка…
Но дел моих сад отцветет на ветру,
как будто за пазухой жаркою Бога!