Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Александра Барвицкая



Смена ориентации
 
Асфиксия

Антитеза романа Сергея Сибирцева
«Государственный палач»

— Спи, желанная девочка. Спи, чужая.
Я не тревожу. Я караулю твой сон.
Спи, никогда никому не желавшая зла.
Спи, живущая светом. Ты нужна мне,
как тёплая глина для лепки моей Галатеи.
Я раскрошу зубами гранёные камни,
спрессую тебе заново душу и память,
плотным укрою словом своей молитвы.
Я разбужу в твоём сне себя, непременно иного,
стану твоим ровно-сухим дыханьем…

Бойся молитвы того, кто рождает зло.
Бойся степени ужаса, прикрытого добром.
Бойся безумия, баюкающего твой разум.
Бойся того, кто караулит твой сон.
Сущности, выпущенные им на свободу,
перекусят твою сонную артерию.
Его одиночество проглотит твоё пространство.
Его тоска выест твою радость.
И ты сама разучишься молиться.
Грянь же, гром! Подними руку для крестного знамения!
Защити от мёртвой петли его любви.

— Воздуха! Мало воздуха! И неба…
— Спи, обновлённая, спи.
— Снится страшная смерть! Надо проснуться…
— Это начало жизни. Спи. Уже скоро…

Пустая квартира.
Лишь он и огромный кот.
На кухне вскрыл вены.
И… недельная тишина.
Только время от времени
Сладко причмокивал зверь
и всхлипывал рот телефона.
Кто там был так настойчив? Может, она?..

Его провожали в закрытом гробу
в приснопамятном, затхлом, сером
Малом зале гудящего ульем ЦэДээЛа.
Равнодушно-пустые лица.
Молодые и сморщенные.
Соратники, издатели, читатели
и просто любопытствующие.

Эпоха хоронила своего палача,
приговорившего личное тело на корм коту.
Тесно. Тесно и душно. Воздуха! Дайте воздуха!..
И хоть немного неба…



Смена ориентации

И была я девочкой-цыпочкой.
(Отец моим воспитанием занимался рьяно!)
Лет с шести играла на скрипочке,
А с семи — на фортепиано.
Приходил отец поздно, да ещё — зверски уставший.
Брал в правую руку ремень, а в левую — ноты.
Говорил маме: «Поднимай Сашу!» —
И требовал отчёта о проделанной работе.
Всё твердил: «Огинский сошёл с ума,
Когда закончил знаменитый полонез!
А что сможешь ты написать сама,
Если не отличаешь где бекар тут, а где — диез?»
Я, конечно, невзлюбила этого сумасшедшего поляка,
Но его гениальную музыку помнят пальцы и до сих пор!
Спросонья ныла: «Учила „К Элизе“»,— и начинала плакать.
Отец одобрял Бетховена, но слёзы ставил в укор.

И, собственно, неудивительно, что в девять я сменила ориентацию:
Моё тело отказалось любить клавиатуру.
Неожиданно стала писать стихи и впадать в прострацию,
А отец заключил: подрастает дура.

Тридцать пять. Подсчитываю убытки и жизненные уроки,
Уже отмахиваюсь от назойливой Музы рукой,
А кто-то заставляет детей учить наизусть мои строки.
Нет, надо было слушать отца и заниматься музыкой.



* * *

Дура, лежу и бумагу пачкаю…
Знать бы, что любишь ценой, а не сдачкою.

Пеплом опять сигарета беременна.
Знать бы, что хочешь навек, а не временно.

Жизнь — не страница. Не выправишь стёртую.
Выпить бы! Только вода — мёртвая.



Верка
1.

Говорила всем про чертей:
Как над нею они склонялись
И слагали песню смертей.
Не поверили. Посмеялись.

Разошлись по своим домам:
Кто-то — пить, кто — качать ребёнка.
К ней же в хату по всем углам
Сто чертей вползают вдогонку.

А поутру её кума
Обсуждает, вовсю полощет:
— Верка точно, сошла с ума —
Как шальная кричала ночью!

Из соседей собрался круг:
Языками чесали крепко.
А одна из старушек вдруг:
— Ну, пойдёмте-ка, бабы, к Верке!

— Позови-ка из дома мать!
Дочь котят пеленала ловко:
— Я её не сумею снять —
У двери висит на верёвке.



2.

Она заходила под вечер. Приносила вишнёвые веточки
И малину из своего сада.
Садилась на краешек стула: «Кушай, деточка.
Я — сумасшедшая. Люди сказали. А ты мне рада.

Ты хорошая. Только люди, знаешь, они черствеют, скупеют душами.
Я вижу над их головами чёрные знаки.
И воздух мутнеет. От привкуса мяса становится душно мне.
Они постепенно всё потеряют. Но сами не знают.

Смотришь, что туфли в пыли? — Ходила на кладбище.
Тишь там. Но скоро будет громко от бабьих криков.
Трупы не в морг повезут, а в баню, на склад ещё —
Валом навалено будет в той базилике.

Я прихожу к тебе подышать. На тебе отметина —
Можешь судьбу угадывать. Но не пробуй.
Думаешь, к счастью дары раздавались эти нам? —
Лучше не знать, когда самому — за гробом.

Что ж ты малинку не кушаешь?.. Вечер стелется.
Скоро уйду я. Скажут — повесилась. Ты не верь им».
А я под сердцем носила долгожданного первенца
И не знала ещё значения слова «потеря».



Стихийный неподарок

Сама себе природа изменила! —
Воскресным днём, в предчувствии заката,
Плеснув по небу мутные чернила,
Открыла действо медленным стаккато.
Бабахнул гром в оскалившихся тучах,
И ураган понёсся в дикой пляске:
Запутав крылья в проводах паучьих,
Срывая крыши, вывески и маски,
Дубы и ели с корнем вырывая,
Швыряя прочь людей, автомобили,
Уродуя от края и до края
Тот городок, который мы любили…
Минут пятнадцать длилось наважденье!
Но вдруг утихло.
Наступила осень.
Я подняла бокал за день рожденья —
Мне в этот миг сравнялось двадцать восемь.