ДМИТРИЙ АНИКИН
ИВАН — КОБЫЛИЙ СЫН
ИВАН — КОБЫЛИЙ СЫН
Дмитрий Аникин — поэт. Родился в 1972 году в Москве, где и живет до сих пор. Автор книги "Троянская война" и многих публикаций.
1
Да не прейдет род царский!
Есть один верный способ.
Вели, царь, чтоб к Светлоозеру
шел человек рыбачить,
шел человек булгачить
тины его, глубины —
знай, царь: во всяком свете
сила не счесть какая,
а в тьме-то ее поболее.
Да не прейдет род царский!
Трижды закинет невод
трудник воды — два раза
выйдет пустая сетка,
радугой брызг играя;
в третий раз без надежды
он на улов закинет —
вытащит: одна рыбина —
невелика добыча.
Да не прейдет род царский!
Медную дай монету
заради трудов, дней мокрых;
вели приготовить яствие
жене своей — пусть ест жадно,
пусть все одна сметает:
кости да жабры, всякой
чешуйки не забывает,
слижет пускай с ножа кровь.
Да не прейдет род царский!
Есть один верный способ.
Вели, царь, чтоб к Светлоозеру
шел человек рыбачить,
шел человек булгачить
тины его, глубины —
знай, царь: во всяком свете
сила не счесть какая,
а в тьме-то ее поболее.
Да не прейдет род царский!
Трижды закинет невод
трудник воды — два раза
выйдет пустая сетка,
радугой брызг играя;
в третий раз без надежды
он на улов закинет —
вытащит: одна рыбина —
невелика добыча.
Да не прейдет род царский!
Медную дай монету
заради трудов, дней мокрых;
вели приготовить яствие
жене своей — пусть ест жадно,
пусть все одна сметает:
кости да жабры, всякой
чешуйки не забывает,
слижет пускай с ножа кровь.
Да не прейдет род царский!
2
Сила-то бродит черная,
сила-то бродит страшная
в плоти, света не видевшей,
толщами вод придавленной.
Сила-то дышит жабрами,
сила блестит чешуями,
сила — сырая, темная,
сила — живая, хладная.
Сила на землю тянется
испытать себя теплом, светом,
сила станет царевичем —
и что-то еще останется.
сила-то бродит страшная
в плоти, света не видевшей,
толщами вод придавленной.
Сила-то дышит жабрами,
сила блестит чешуями,
сила — сырая, темная,
сила — живая, хладная.
Сила на землю тянется
испытать себя теплом, светом,
сила станет царевичем —
и что-то еще останется.
3
А что царица, что кухарка,
что кобыла соловая —
а суть одна: чрево
и то, что костей, мяса, суставов, жил,
носить это чрево до часу его.
Малая пашня.
Общая пашня.
Не наша пашня.
что кобыла соловая —
а суть одна: чрево
и то, что костей, мяса, суставов, жил,
носить это чрево до часу его.
Малая пашня.
Общая пашня.
Не наша пашня.
4
И кто мне, евшей в час ночной,
жевавшей, — муж? супруг? —
кому несу живот большой? —
натяг, звон плоти туг.
А бабе не дано понять,
каких в ночь тайных сил
ей полем стать, лежмя лежать.
Да кто б ее спросил?
жевавшей, — муж? супруг? —
кому несу живот большой? —
натяг, звон плоти туг.
А бабе не дано понять,
каких в ночь тайных сил
ей полем стать, лежмя лежать.
Да кто б ее спросил?
5
А то, что закон прикрыл
стыдливою кисеей, —
там малый гуляет пыл,
там отпрыск едва живой.
А там, где закон сплошал,
так там и любовь сильней:
отраслью боковой
род ставит прямых людей.
Не сказан путем светил,
и нету судьбы на нем —
выйдет наследник сил,
не зван и не ждан отцом!
стыдливою кисеей, —
там малый гуляет пыл,
там отпрыск едва живой.
А там, где закон сплошал,
так там и любовь сильней:
отраслью боковой
род ставит прямых людей.
Не сказан путем светил,
и нету судьбы на нем —
выйдет наследник сил,
не зван и не ждан отцом!
6
"Сила-то в той плоти страшенная,
одному неподъемная —
сила песков, льдов скаженная,
моря со всеми волнами.
Не выдержит на себе земля
и в плоть не возьмет, вовнутрь —
мы правы, на трех братьев деля".
Ходят, чуть землю гнут.
одному неподъемная —
сила песков, льдов скаженная,
моря со всеми волнами.
Не выдержит на себе земля
и в плоть не возьмет, вовнутрь —
мы правы, на трех братьев деля".
Ходят, чуть землю гнут.
7
А мы промеж братьев заключим союз —
а мне старшему быть;
добычи каждому будь равен груз —
но мне старшему быть.
Мы каждый выйдем на смертный бой —
славы себе добыть;
мы каждый с добычей, богат герой, —
вам спать, мне мечом рубить.
а мне старшему быть;
добычи каждому будь равен груз —
но мне старшему быть.
Мы каждый выйдем на смертный бой —
славы себе добыть;
мы каждый с добычей, богат герой, —
вам спать, мне мечом рубить.
8
А ходил-бродил, братья-други,
я на Калинов мост,
биться ходил, ведаться
с силою вражьею —
бошки, хвосты рубил;
где рубил,
там дощечки-настил
ходуном ходил.
А по мерке мне нет противника,
борзо меч,
легко рубает, летает,
чего с плеч
лишнее убирает;
ох, ты пер
на меня,
тварь богомерзкая, рог востер,
а вот лежишь-полеживаешь
на дне!
Раны нет никакой на мне.
я на Калинов мост,
биться ходил, ведаться
с силою вражьею —
бошки, хвосты рубил;
где рубил,
там дощечки-настил
ходуном ходил.
А по мерке мне нет противника,
борзо меч,
легко рубает, летает,
чего с плеч
лишнее убирает;
ох, ты пер
на меня,
тварь богомерзкая, рог востер,
а вот лежишь-полеживаешь
на дне!
Раны нет никакой на мне.
9
Две ночи я на мост ходил,
дозор держал;
чего корыстей там добыл —
поела ржа;
все вам, товарищи, братья,
дарю добро,
все мало мне, так жаден я;
несу сребро,
кидаю золото — держи,
малой, а мне
груз адамантов надлежит —
камней на дне.
дозор держал;
чего корыстей там добыл —
поела ржа;
все вам, товарищи, братья,
дарю добро,
все мало мне, так жаден я;
несу сребро,
кидаю золото — держи,
малой, а мне
груз адамантов надлежит —
камней на дне.
10
Ах, реченька Смородина,
все берега в костях,
ты омываешь Родину
во всех ее краях.
Течешь ты — крови черные
качают на зыбях
границы необорные,
за коими тьма-страх.
все берега в костях,
ты омываешь Родину
во всех ее краях.
Течешь ты — крови черные
качают на зыбях
границы необорные,
за коими тьма-страх.
11
Смотрите, братья, третий день
опасней первых двух;
на мост ложится Зверя тень,
забыл кричать петух.
Я выйду биться в час ночной,
а вы — не спать, не спать!
Котел налью речной водой,
огню под ним пылать
всю ночь. Смотрите: молоком
становится вода —
гудит смерть-сеча над мостом,
и верещит беда;
потом буреет муть в котле,
краснеет в страшный час —
то кровь моя льет по земле
и брызгает на вас…
опасней первых двух;
на мост ложится Зверя тень,
забыл кричать петух.
Я выйду биться в час ночной,
а вы — не спать, не спать!
Котел налью речной водой,
огню под ним пылать
всю ночь. Смотрите: молоком
становится вода —
гудит смерть-сеча над мостом,
и верещит беда;
потом буреет муть в котле,
краснеет в страшный час —
то кровь моя льет по земле
и брызгает на вас…
12
Ах, беда моя —
спят братья
вповалку и мертвым сном,
от храпа дом ходуном.
А хоть бы глянул кто
в чан непустой!
Где грелась вода,
там нет ее и следа.
Молоко было бело,
да выкипело.
Кровь теперь там бурлит,
на весь дом смердит —
сквозь сон морщатся,
а сон все никак не кончится!
Запустил в дом рукавицу —
царевич-брат спит, не шевелится;
кинул красную шапку —
кухаркин сын спит, обнимает лавку.
Помоги бог!
Запустил сапог —
сапог скрипел,
воздух пел,
на крышу сапог упал,
ее сломал –
кому щепки в лоб, кому по лбу;
вставайте, братья, собирайте кодлу!
Вскинулись — кто чудит?
Проснулись — котел гудит.
Мать честна,
это ж кровь видна —
кипит варево черное,
тлетворное!
Старшому брату беда!
Поможем? — Да!
Удачи пожелали
да коня прислали.
Я мечом,
а конь копытом —
быть тебе, чорт,
нонь убитым,
обезглавленным,
тут оставленным,
лежать колодой,
прудить ток водам!
спят братья
вповалку и мертвым сном,
от храпа дом ходуном.
А хоть бы глянул кто
в чан непустой!
Где грелась вода,
там нет ее и следа.
Молоко было бело,
да выкипело.
Кровь теперь там бурлит,
на весь дом смердит —
сквозь сон морщатся,
а сон все никак не кончится!
Запустил в дом рукавицу —
царевич-брат спит, не шевелится;
кинул красную шапку —
кухаркин сын спит, обнимает лавку.
Помоги бог!
Запустил сапог —
сапог скрипел,
воздух пел,
на крышу сапог упал,
ее сломал –
кому щепки в лоб, кому по лбу;
вставайте, братья, собирайте кодлу!
Вскинулись — кто чудит?
Проснулись — котел гудит.
Мать честна,
это ж кровь видна —
кипит варево черное,
тлетворное!
Старшому брату беда!
Поможем? — Да!
Удачи пожелали
да коня прислали.
Я мечом,
а конь копытом —
быть тебе, чорт,
нонь убитым,
обезглавленным,
тут оставленным,
лежать колодой,
прудить ток водам!
13
Сходилась черная сила совет держать —
три молодых вдовы и старуха-мать.
Старались найти губителя — а вот он я,
вокруг меня чисто поле, рядом со мной братьЯ.
Первая заговорила, и злоба ее люта,
слова выпадали, как мокрицы, из бледного рта.
Вторая заговорила, и злоба ее — огонь,
слова изо рта несутся — чистая вонь.
Третья заговорила спокойно, как ни о чем,
слова ее были ядом, язык — с раздвоенным острием.
Первая
Я наведу на них сон всякого сна сильней,
я предстану кроватью с периной нельзя нежней.
Только один уляжется, подушку себе взобьет —
черная моя сила спящего приберет.
Вторая
Голодом их дойму, прилипнет к спине живот,
воздух пустой жевать не сжует пусть рот.
Стану богатой яблоней, понаклоню ветвей,
откусит и поперхнется — вдоху-выдоху нет путей.
Третья
Нет силы в мире сильнее, чем жажда, — я кровь сгущу,
соль и горечь по губам вместо слюны пущу.
Захлебнется он мною, глотком и еще глотком,
будет лежать, утопленник, на месте сухом.
три молодых вдовы и старуха-мать.
Старались найти губителя — а вот он я,
вокруг меня чисто поле, рядом со мной братьЯ.
Первая заговорила, и злоба ее люта,
слова выпадали, как мокрицы, из бледного рта.
Вторая заговорила, и злоба ее — огонь,
слова изо рта несутся — чистая вонь.
Третья заговорила спокойно, как ни о чем,
слова ее были ядом, язык — с раздвоенным острием.
Первая
Я наведу на них сон всякого сна сильней,
я предстану кроватью с периной нельзя нежней.
Только один уляжется, подушку себе взобьет —
черная моя сила спящего приберет.
Вторая
Голодом их дойму, прилипнет к спине живот,
воздух пустой жевать не сжует пусть рот.
Стану богатой яблоней, понаклоню ветвей,
откусит и поперхнется — вдоху-выдоху нет путей.
Третья
Нет силы в мире сильнее, чем жажда, — я кровь сгущу,
соль и горечь по губам вместо слюны пущу.
Захлебнется он мною, глотком и еще глотком,
будет лежать, утопленник, на месте сухом.
14
А мне все нипочем,
я каждую крест-накрест мечом:
и кровать, и яблонь, и колодец-сруб, —
не уснув, не куснув, не замочив губ.
я каждую крест-накрест мечом:
и кровать, и яблонь, и колодец-сруб, —
не уснув, не куснув, не замочив губ.
15
А ходить мне скучно, братцы,
по родной земле —
надо под нее забраться,
поискать во мгле.
Вы со мною? Очи двое
долу. Так и быть.
Вы на дело роковое
свейте брату нить.
Опустите в тьму жилую,
в ту, где корни трав, —
в ней иду я, в ус не дую,
каждый шаг упав…
по родной земле —
надо под нее забраться,
поискать во мгле.
Вы со мною? Очи двое
долу. Так и быть.
Вы на дело роковое
свейте брату нить.
Опустите в тьму жилую,
в ту, где корни трав, —
в ней иду я, в ус не дую,
каждый шаг упав…
16
Выдумщицы молодые ведьмы —
старая холодна, умна,
не спешит никуда,
дает мне дойти до дома,
немного похвастать подвигами,
уволакивает меня под землю,
братья издают "уфф…"
облегченно…
старая холодна, умна,
не спешит никуда,
дает мне дойти до дома,
немного похвастать подвигами,
уволакивает меня под землю,
братья издают "уфф…"
облегченно…
17
Вот ведь не было русского духа,
а теперь не продохнуть!
Ворчала старуха,
ширилась проруха,
наводилась жуть.
а теперь не продохнуть!
Ворчала старуха,
ширилась проруха,
наводилась жуть.
18
Где моя сила? — справа;
где моя слабость? — слева.
Тут — моя гордость, слава,
тут — стыд, бессилье гнева.
"Трудно с тобою биться:
я не привык с живыми —
дай хоть воды напиться!" —
губами стучу сухими.
Жбан хвать — и льется влага
темной густой струею;
ох, чую, не на благо
дело ее со мною…
где моя слабость? — слева.
Тут — моя гордость, слава,
тут — стыд, бессилье гнева.
"Трудно с тобою биться:
я не привык с живыми —
дай хоть воды напиться!" —
губами стучу сухими.
Жбан хвать — и льется влага
темной густой струею;
ох, чую, не на благо
дело ее со мною…
19
А и здесь не труд
побеждать чертяк,
худых вояк,
вон — мертвый труп.
побеждать чертяк,
худых вояк,
вон — мертвый труп.
20
Неси меня, птица, над тем, чего нет,
на белый свет.
Трудны расстоянья
из тьмы до сиянья.
Птица голодна,
кину плоти своей — на!
Птица пить хочет —
раны мои кровоточат.
Что из меня доберется на белый свет?
Или меня уже обратно нет?
на белый свет.
Трудны расстоянья
из тьмы до сиянья.
Птица голодна,
кину плоти своей — на!
Птица пить хочет —
раны мои кровоточат.
Что из меня доберется на белый свет?
Или меня уже обратно нет?