- Позвольте, дорогой Евгений Викторович, для начала немного рассказать о Вас читателю нашего альманаха, который Вы два года подряд представляете на портале «Читальный зал». Вы — поэт, прозаик, переводчик, публицист, учёный (кандидат филологических наук), издатель, предприниматель, генеральный директор ведущей медиа-издательской компании «Вест-Консалтинг», президент Союза писателей XXI века. Всё вышеперечисленное — это слагающие  профессии, которую сегодня условно можно назвать успешной литературной деятельностью. И Вы редкий человек, поскольку включаетесь в различные регистры таковой, что здесь первично, что вторично, трудно сходу определить. Каждый день я читаю ваши тексты в Фейсбуке, Вы открыты коммуникации, как мне кажется, в любое время суток, но при этом многое успеваете из того, на чём, так понимаю, держится ваша биография – занимаетесь широкой издательской деятельностью, благодаря которой открываете новых авторов, в целом, создаёте ту редкую систему отношений в литературном мире, которая прозрачна и открыта диалогу. Я не удержусь от вопроса, когда Вы это всё успеваете делать? И что Вам реально помогает остаться при таких разных включениях равным самому себе?
— Спасибо большое за тёплые слова, дорогая Елена Дмитриевна, но я думаю, что я делаю и сделал ещё очень мало. Ничего на самом деле не успеваю. Впереди множество проектов. Я должен выпустить антологии журналов «Дети Ра», «Зинзивер», «Футурум АРТ», газеты «Поэтоград», свою книгу о Татьяне Бек... Почивать на лаврах и спать некогда.

— Это впечатляет. Продолжу представление. Заставкой вашей странички в Фейсбуке является обложка книги «Диалоги о поэзии». В ней Вы говорите о разных вещах с разными поэтами, талант которых Вы отмечаете, и, насколько понимаю, диалог открыт продолжению. Что заставило Вас взяться за этот проект?
— Я, прежде всего, журналист. Работаю в редакциях более 30 лет. Начиная с 90-х годов, у меня выходили книги интервью со звёздами эстрады и кино, поэтами, прозаиками. Мне интересны разные люди. В том числе и поэты.

— А что Вас более всего в них привлекает?
— Стихи.

— Помимо диалогов с поэтами, Вы ещё выпускаете и еженедельник «Поэтоград», который единственный в России посвящён только поэзии?
—  Да, это так. «Поэтоград» (слово это придумал  замечательный поэт Николай Глазков) необходим. Это газета Союза писателей ХХI века. И я рад, что даю людям возможность печататься. Считаю, что для поэта — это главное.

— Ваша издательская деятельность обязует каждый день читать и оценивать то, что пишут, быть в курсе всех новинок, Вы не понаслышке знаете, что такое поток текстов. Наверное, бессмысленно спрашивать, как Вы с этим справляетесь. Но как часто они Вас удивляют?
— Стихи удивляют, увы, редко. 95 процентов современных авторов работают в традициях ХIХ века, точно не замечая, какое нынче время на дворе. Но всё-таки есть, слава Богу, и открытия.

— И что за открытия? Может, вспомните какой-нибудь особенный случай?
— Не хочу называть никакие конкретные имена. Но в целом, всё, что я печатаю, например, в журнале «Дети Ра», достойно, на мой взгляд, внимания. Есть талантливые стихи и в других изданиях.

— Какое у Вас сформировалось ощущение литературного процесса за эти годы? Что в нём идёт не так, как Вам бы хотелось? Какой месседж у тех публикаций, которые знакомят читателей ваших изданий с новым автором?
— Моя задача собрать и сохранить то, что есть. А потомки пусть разбираются, что достойно войти в историю литературы, а что недостойно. Я печатаю и первоклассных авторов, и середняков, и даже представителей так называемой наивной поэзии. Все имеют право на существование.

— Одна из последних книжных серий, которую Вы выпускаете по собственной инициативе, называется «Авангранды». Что это для Вас прежде всего, издательский проект или проявление любви к тем авторам, которых Вы в ней публикуете? Обращает на себя внимание множественное число в названии.
— Слово «Авангранды» придумал мой ушедший товарищ Владимир Климов, талантливый поэт, которого я печатал ещё при его жизни. Серия — дань уважения значительным поэтам, живым и ушедшим. Я рад, что уже вышли книги Сергея Бирюкова, Юрия Казарина, Константина Кедрова-Челищева, Елены Кацюбы, Анны Гальберштадт, Юрия Влодова, Александра Тимофеевского, Сергея Попова, Анатолия Кудрявицкого, Яна Бруштейна. И многих других.

— Сегодня многое становится культурным мейнстримом, хотя разбираться приходится, что, как и для чего используется, выводится на первый план и т. п.
— Я думаю, что любой мейнстрим фальшив. Вообще, и современников, и даже историю литературы обмануть можно. Дело это нехитрое. Масса выдуманных распиаренных имён, которые давно стали товаром. Причем, это есть и в традиционной силлаботонике, и в авангарде. Я сейчас думаю, что от поэта по большому счёту остаётся всего несколько хороших стихотворений, зачастую одно. В лучшем случае – одна книга. И это очень много для русской поэзии.

— Много лет назад о Вас как поэте Татьяна Бек написала следующее: «Стихи Е. С. ясны, как документальная проза, таинственны, как добрый крик обиженной любви, публицистичны и вместе с тем суггестивны. У него в одном стихотворении могут естественно соседствовать реминисценции из Блока и Сосноры или из Венички и Солженицына, а также "славянская душа" и "прищур азиатский", ирония и пафос, жаргон и архаика, стёб и пафос...». Вот это смешение прищура, тайны ясности, эмоции и позиции в ваших поэтических высказываниях, позволяет ли сказать, что граница между Вами как поэтом, человеком, втянутым в мир повседневных (раньше сказали бы профанных) занятий, и читателем чужих текстов проницаема, и насколько это единый процесс? Помогает ли, к примеру, чтение письму, а письмо чтению? Насколько отвлекает (кажется, что не отвлекает вовсе) ваша издательская и предпринимательская деятельность от того, что привыкли связывать с литературой, состоянием вдохновения? Насколько последнее что-то здесь объясняет?
— Здесь я бы хотел похвастаться. Я думаю, что изобрёл некий способ существования в большом городе и бизнесе. Предпринимательская деятельность, организация литературного процесса — это постоянные стрессы, сложные отношения и т. д. И вот как только такие стрессы возникают, я прячусь, как страус в песок,  в стихотворчество. И сложные проблемы как-то сами собой рассасываются. А я умиротворяюсь и не вступаю (по крайней мере стараюсь!) ни с кем в конфликты. То есть написание текстов (стихов, постов) — это в моём случае своеобразная автотерапия, защитная реакция на жизнь.  И получается, что у меня постоянное производство — в разных видах деятельности…. Я считаю, что нужно работать. Это для меня на первом месте.

— Автотерапия — это любопытно. Кстати, ваши поэтические тексты воспринимаю, скорее, как высказывания, довольно ёмкие, зачастую жанровые, всегда с отношением, вбирающие в себя много подразумеваний, нежели как нечто поставленное на поток (реагирую на слово производство). Татьяна Бек здесь что-то как раз для меня проясняет. Не удержусь от вопроса, какой она была, Татьяна Бек? Ведь поэзия для неё точно нечто отличное от «производства».
— О Татьяне Бек, с которой мы дружили более 20 лет, я сейчас пишу, как уже обмолвился в начале нашей беседы,  большую книгу для серии СВЛ (Судьбы выдающихся людей). Там скажу всё, что знаю. Надеюсь, книга выйдет в 2019 году.

— Поэт сегодня оказался на территории очередной версии научно-технической революции, которая далеко не отрефлексирована. Сейчас, наверное, мало эксплицировать все те изменения, который затронули внешнее пространство, важно понять, как работает теперь и внутреннее, как отвечает на это тот же поэт. Думали ли Вы над этим, как новые компьютерные технологии влияют на творческий процесс?
— Один хороший поэт мне рассказывал, что он изобретает такую компьютерную программу, которая будет писать стихи за него после того, как он уйдет из жизни.  В программу закладываются лексика автора, его поэтика и т. п. Этот поэт думает, что  машина сможет работать не хуже его. Не исключаю, что такие технологии нужны. Но я всё-таки сторонник старых, проверенных временем методов написания стихов. Как говорил Бродский, я думаю, что поэзия — это от Бога.

 — Безусловно, созданию поэтического высказывания что-то предшествует, не до конца объяснимое. Однако программы создаются и пишут тексты, которые нельзя отличить от написанных автором, игра в открытие неизвестных текстов известного автора, сгенерированных машиной, здесь уже включена в историю литературных мистификаций и скандалов. Более того, сами поэты, как видим из приведенного Вами примера, готовы передоверить машине авторские права. И, возможно, тем самым создать новый прецедент в литературе?
— Я полагаю, Елена Дмитриевна, что новых форм поэзии очень мало.  Я видел в одном каирском музее образцы визуальной поэзии, которым более двух тысяч лет. Всё новое — хорошо забытое старое.

 —  Нельзя с этим не согласиться. Другое дело, что близкое по форме, похожее, даже то, что называют визуальной поэзией (поясним нашему читателю, она сегодня не сводится к фигурным стихам), может оказаться, к примеру, текстовой картиной, и быть предъявлено на выставке современного искусства. И это схлопывает границы, нельзя опереться на лексику, поэтику в том числе, чтобы отличить одно от другого. Остаётся автор, что-то хотел сказать, надо с ним разговаривать. Литература – это не только собрание сочинений, чаще всего узнаваемых по своей форме, но и наша с ними соотнесённость, где мы не только подражатели, или изобретатели нового хода. Наверное, она как-то проявляет и тот контекст, который существует или уже не существует для автора как литература, искусство. А он открывается уже в диалоге. Ставите ли Вы перед собой какую-то особенную сверхзадачу, что Вы проявляете как поэт?
 —  Я как стихотворец ставлю перед собой всегда одну задачу  —   используя весь арсенал версификации, показать жизнь реального человека, своего лирического героя. Даже в своих авангардных экзерсисах я стараюсь не забывать о главном  —  о душе. Конечно, не всегда это получается. Но я делаю попытки.