Темный мед — несомненно, продукт натуральный. Но сегодня мы поговорим о натуральности поэзии, рассматривая ее сквозь магический кристалл творчества.
В чем же натуральность творчества поэта, его природная чистота? Поэты, как музы, могут возрождать архитипическое и символическое, могут обучать культуре слова и превращать слова в музыку.

 «Поэты прислушиваются к голосу бытия», — считал Мартин Хайдеггер.  Они прислушиваются, чтобы собрать нектар с цветка поэзии. «Переходя из вероятия в правоту», улавливают непосредственные знания и проникают в тайнопись мира.
Услышать, понять и поверить в откровения будущего — кто способен все это считывать, кроме поэтов?

Вот как прислушивался к голосу мира Георгий Иванов:

Что это за корни, которые «проросли в мироздание»? Может быть, это корни рока творчества и в неведомых словах ростки смысла? Ведь поэт знает то, чего не ведает обычный человек, ибо он находится за гранью бытия. Так должно быть в глубокой поэзии.
«Поэзия — это исповедь водного животного, которое живет на суше, а хотело бы жить в воздухе» (Карл Сэндберг).
Но часто в поэзии возникает и искусственное, ненатуральное, негармоничное.
Многие современные поэты — это просто журналисты. У них нет этих корней «в саду иной земли». Зачастую некоторые умело подстраивались под идеологические клише и имели негласный договор с властью, у них было право на речь и они,  как правило, выражали «дух времени» и  были «больше чем поэты».
Опыт советского времени выбросил за борт культуру тех, кто занимался «другими» темами, непонятными народу, и привел сейчас этот темный народ, который остался без идеального и метафизического, к упрощению и выхолощенности.
«Заумь» не должна просачиваться в печать — считали наши генсеки, и они очень хорошо управляли этим процессом, подобно Карлу девятому, который считал, что лошади и поэты должны быть сыты, но не закормлены.
Опыт кормушек и создал советскую литературу, которая перекрыла поиски мелоса.
Поэзия Т. Кайсаровой ищет те ноты и звуки, которые открываются только перед мудростью сердца.
Те поэты-вестники бытия, о которых говорим мы, это не узнанные вестники, у  которых корни в земле поэзии, и золотые нити связывают их с небом, с космосом. Они стоят в просветах истины и посещают бездны по ту сторону космоса. Конечно, не у всех есть дар предчувствия будущего, как, например, у Слуцкого, который в начале 40-х предвидел атомное оружие или Г. Чулкова, который в 1920 году «прорисовал» образ Сталина.

Ни научное мышление, ни логика суждения, а профетический настрой, отрабатывающий основные символы человечества, могут открыть доступ к бытию.
У того же Георгия Чулкова, в строках, написанных в 1938 году в Ялте, мы находим определение поэзии, близкое к нашей концепции:

Ветер как символ женского сквозит между строк и образов Татьяны Кайсаровой, уносясь куда-то за горизонт.

Или другая мысль:

Тут блоковская мысль, что поэзия движется сама. Она приходит сверху, неизвестно откуда и уходит в неизвестном направлении.
Поэзия идет от роковых корней, а мелос — от зерна неба, и прорасти этому зерну мешает очень многое: жестокий социум, массовая  культура, идеологические стандарты и неправедная конкуренция поэтов.
Некоторые поэты вкушают мед бытия — это мы видим в текстах Татьяны Кайсаровой.
Мед, как и бытие, бывает разноплановым, многосферным. Эти сферы посещают мысли и воплощаются в поэзии Татьяны Кайсаровой.

Звездный мед и поэзия Кайсаровой вбирает и «темный мед ночей». Наполняет фиалу пряным медовым настоем.
Можно звать предвиденье, но появляется непредвиденное.
«За мнимой рекой под названием Лета», поэтесса попадает в миры иные.

Так сложилось, что в России не держится контекст. Поэты, как «атланты держат каменное  небо», не удерживая контексты. В стихотворении, посвященном Д. Цесельчуку, слышна просьба не удерживать звук.

Поэт прочувствовал современный мир  и не ищет выгод, не принимает мир бизнеса, а  скучает по темным озерам, по сакральному остыванию строк, по исчезающим миражам, где слышен крик муравьев в горящих лесах и по знакомой Москве, которая представляется как незнакомый город, город незнакомых лиц.

Чаяния поэта почти всегда напрасны, слишком сильны расхождения между идеальным и тем, что есть.
Вместе с высокими темами встречаются простые женские мотивы: «накинуть китайский халатик», выпить кофе из молотых зерен, где все же мерещатся в черной гуще — корни судьбы.
Для поэтессы важно сохранять «сад иной земли» «и явь и сон», это мы находим в стихотворении «Vergnano», где сквозь резной виноград виден сад, словно матрица мира.

Особенность поэзии Татьяны Кайсаровой в том, что она так проявляет метафизические переживания, что они сами находят свои пути. Это происходит, если не торопить время, но поэзия устроена так, что всегда его торопит и опережает.
Только натуральное естественно и прекрасно.