Сиротствуя в отечестве своем,*
Чем мы гордимся – немотой, безродством,
Безропотным упорством ли, уродством?
Сиротствуя в отечестве своем.
Жизнь проживая пополам с грехом,
В грехе погрязнув, пополам со скотством,
Ославлены, но в позе благородства,
Оставлены, но плачем не о том.
Потерян рай, Творец о нас забыл,
За пыльными страницами столетий
Мы высохнем, что бабочки, а дети,
Подув слегка, нас разметают в пыль.

И губу закусив, этот воздух мучительный пей! *
Самый сладкий, коварный, которого нету родней.
И младенцем вдохнув его, был ты уже одурманен,
Век прожив, надышаться не сможешь, и там,
                        в за предельном тумане,
Если память останется телу, ловить его будешь губами.
Чем же с ним ты покрепче веревки повязан? Судьбою?
Или тем, что рожден в нем и им твой младенец напоен?
Он и сладок, и горек, мучителен он и коварен
Воздух тварного мира, последней дарованный твари.

Кого подстерегает хворь
Нечаянно и рьяно –
простуда, корь, жестока боль,
окровавленна рана?
Того ль, кто, чувствуя беду,
оглядываясь поминутно,
почти что жарится в аду,
кому и муторно и мутно?
Кому тяжеле всех придется?
Шуту, повесе, нелюдиму?
То жар сухой, то бред, то жженье,
душа подобна струйке дыма.
Остаток облачка у рта –
сей жизни праздные затраты,
но миг от ночи до утра –
забвенье, прорва, смерти мрак,
небытие, расплата…