Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

АЛЕКСАНДР РУДЕНКО


РУДЕНКО Александр Анатольевич родился в 1953 году в Москве. Окончил Литературный институт им. М. Горького. Автор ряда книг стихотворений и прозы, а также переводов поэзии. Стихи переводились на болгарский, английский, испанский, французский, немецкий и другие языки. Член Союза писателей России. Почётный член Союза писателей Болгарии. Лауреат болгарской Международной Ботевской премии. Живёт в России и в Болгарии.


ПРИСТАНЬ


* * *

Небо хмуро обряжено в грубую чёрную ризу,
и не смотрит уже на тебя, и не вспомнит потом,
как ты с вечера пьёшь “Новосельскую” терпкую гымзу
в деревенской корчме с беловласым расстригой попом.
“Мы на этой земле новосёлы, — твердит он, — а значит,
новосёлы и на небе...”
Прав ли расстрига — не прав,
но ты видишь сквозь тьму, как усмешку надменную прячут
вековые курганы в колючие бороды трав.
Ты к стене у стола прислонил карабин зачехлённый,
твой охотничий пёс рядом дремлет — лохматый бандит.
Остро пахнет в корчме кукурузой, на углях печёной,
и огонь в очаге грубоватую нежность таит.
Снова чувствуешь, как —
с каждым прожитым днём, с каждым часом —
холодеет земля в ожидании снежных порош...
Прав ты или не прав, но — вино не допив с беловласым —
скоро выйдешь под небо и улочкой тёмной пойдёшь.
И вдова молодая с косой цвета тёмного злата,
что, наверное, ждет и стоит перед домом своим,
пусть боится в ночи твоего безоглядного взгляда,
ибо жизнь небывалая кроется в безднах за ним.


* * *

Под кровом снега навесного,
не устающего парить,
ты вызвал филина лесного —
о темноте поговорить.
По кругу облетев поляну,
он ветвь дубовую встряхнул,
в глаза твои пытливо глянул
и взгляд свой желтый отвернул.
И глухо пробухтел:
“Ты — старше.
И, звезды многие сочтя,
в ночи умеешь видеть дальше,
куда пронзительней, чем я...
Добыча наша и утраты
рассыплются, как снежный пух.
Какой еще взыскуешь правды,
ты, гордый человечий дух?
Земное время, без оглядки
летя в клубящуюся тьму,
несет догадки — не разгадки...”
“Неправда, — ты сказал ему. —
За снегом и за днем погасшим,
в пространстве этом или нет,
мы будем жить полетом нашим,
средь нами созданных легенд”.
“Нет, — вскрикнул он. —
В своем полете,
как над землею ни кружись,
однажды темнота поглотит
все то, чему мы дали жизнь.
Глотнет надежды и порывы,
и не ответят мудрецы:
и как, и сколько будут живы
легенды наши и птенцы...”
Ты промолчал. И снег неспешный
окутал филина...
А тьма
сгустилась, будто бы с насмешкой,
и вдруг ответила сама:
“В моей утробе только смелый
рождает новую зарю...
Поэтому что должно — делай.
И — будь что будет, — говорю. —
И сердце пусть не опечалит,
когда войдет оно в полет,
что и Господь не отвечает
за жизнь, которую дает...”


* * *

Вдаль и вширь раздвигается жёсткая тьма,
поднимаются грабы по склону холма —
и корявы они, и упрямы.
Поднимается сокол над ними в полёт —
пьёт нектар поднебесья... И солнце встаёт
за холмом вдалеке.
И не зря мы
от земли вновь и вновь поднимаем свой взгляд
к высоте, от которой тревожно болят
всё сильнее глаза... Потому что счастье —
путь, восходящий наверх.
И на нём
будем мы крещены и водой, и огнём;
и, быть может, жестокое знанье найдём —
то, что сердцу земному не нужно.


* * *

Звёздный уголь потух,
темнота в деревах поредела.
Неохотно мой дух
возвращается в сонное тело.
Узнаёт он шалаш
у корявой берёзы...
И злая сука чёрная — страж —
вздрогнет, но
на него не залает.
Снова плоть обретя,
заморозит он в памяти где-то
всё, что видел, бродя
и летая по отмелям света.
Сам задремлет — к другой,
скрытной жизни ещё не готовый.
Но моею щекой
вдруг почувствует лапник еловый.
И, хвоёй опоён,
вновь полюбит до лучшего часа
шум безлиственных крон,
в небе брачную песню бекаса...
Будет холод, роса,
чёрствый хлеб на крови —
несвобода...
Приоткрою глаза.
И — глядящее в сторону входа —
разряжу я ружьё...
Протяну
             к жизни зябкую руку,
чтоб погладить её —
злую чёрную верную суку...


ПРИСТАНЬ

Затянуло безлунье поречные дали,
тополя берегов, островные пески;
только вдруг в стороне огоньки замерцали —
там, где только что не было видно ни зги.
И твой катер, подхвачен волною упругой
и внезапною тягою этих огней,
развернулся на выплывшую за излукой
неизвестную пристань и двинулся к ней.
Кто — на ней? Что — за ней? — говорящей безмолвно:
“Оглядись, к дальним целям своим не спеши...”
И — зовущей тебя, и волнующей, словно
это пристань судьбы, это пристань души...
Говорящей таинственно: “Ныне и присно —
сквозь безлунную темень, сквозь мглистую муть
да святится надежда и светится пристань,
за которою новый откроется путь.
Попытайся понять её сердце и камни,
и — возьми, что дадут; поделись, чем богат...
Лишь добром да запомнишься надолго там,
где ты привяжешь канат... и отвяжешь канат”.


* * *

Замутатся даль, замутится,
ливни длинные тая...
Веселись, душа!
                           Распутица —
это молодость твоя.
Это утренники в инее
на размоинах дорог,
это чувство, что по имени
вдруг тебя окликнул Бог.
И на все четыре стороны
остро щуришься... И всё ж
знаешь: скоро ли, не скоро ли —
что поищешь, то найдёшь.
Пусть ещё под тучей-облаком,
ветром глубоко дыша,
своего не знаешь облика
настоящего, душа...
За надеждами-привольями
и за мглою маеты,
за Любовями, за болями
на себя ли взыщешь ты?
И зашепчет ночь-пророчица,
что сомкнутся даль — и высь,
и твоё веселье кончится...
А покуда — веселись!

Поздравляем нашего товарища с 65-летием